Сиссель-Йо Газан - Перо динозавра Страница 5

Анна упорно рассматривала клеенку на столе. Она не помнила в подробностях, что случилось дальше в тот день, но точно помнила, что она расхотела играть с Карен дальше и даже отобрала у нее марку, которую сама же и подарила, хотя Карен протестовала и говорила, что так нельзя. Но вечером Йенс рассказал Анне, что, когда она родилась, у Сесилье начались большие проблемы со спиной. Она мучилась от ужасной боли, часто лежала в больницах, и ей даже нельзя было брать Анну на руки, хотя та и весила всего три килограмма. Сесилье из-за всего этого ужасно расстраивалась. Йенс подоткнул одеяло вокруг Анны и поцеловал ее в лоб.

— Вот почему я так забочусь о Сесилье, — сказал он. — Больше обычного.

Анна кивнула. Она тоже всегда старалась радовать Сесилье.

— Но тебя я люблю больше всех, Анна, — сказал он и вдруг посмотрел на нее очень серьезно. — Все родители любят так своих детей. Такой порядок.

На следующий день Анна все-таки отдала Карен марку. И маленького резинового зверька, который умел спускаться по стеклу.

Когда Анна весной 2004 года рассказала Йенсу, что она беременна и они с Томасом решили оставить ребенка, Йенс спросил:

— Почему?

Это было в день рождения Сесилье, они только что купили ей в подарок мягкий банный халат и пили теперь кофе в кафе в Оденсе, собираясь ехать в Брендеруп, где их ждал праздничный обед.

Анна разозлилась:

— Мне начать с цветов и пчелок, или с какого именно места тебе непонятно?

— Прости, мне просто казалось, что у вас с Томасом сейчас не лучшие отношения.

— У нас все налаживается.

— Как давно вы знакомы?

— Почти год.

— Сколько тебе лет?

— Ты не помнишь, сколько мне лет?

— Двадцать шесть?

— Двадцать семь.

— И сколько тебе осталось учиться?

— Три года.

— И почему ты хочешь завести ребенка сейчас? — спросил он снова. — Когда мы виделись в прошлый раз, ты говорила, что подумываешь порвать с Томасом, потому что он… как ты сказала… слишком сосредоточен на себе. Что ты не уверена, что сможешь долго это терпеть. И что он слишком много работает. Ты разве забыла?

— Он тебе не нравится.

— Я его плохо знаю.

— Но все-таки он тебе не нравится.

Йенс вздохнул:

— Да нет, Анна, неправда. Он хороший парень.

Они помолчали. Анна почувствовала, как ногу сводит судорогой, и сжала зубы, чтобы не закричать. Йенс неожиданно притянул ее к себе.

— Поздравляю, — прошептал он ей в волосы. — Поздравляю тебя, маленькая моя. Извини, пожалуйста.

Из кафе они прямиком отправились в детский магазин и купили внуку Йенса темно-синюю коляску. На капюшоне был закреплен такой же темно-синий зонтик, который Анна осторожно крутила из стороны в сторону, пока Йенс расплачивался. Коляска успела немного выгореть с одного бока, потому что стояла в витрине, но, если бы они хотели купить новую, нужно было бы ждать, пока ее доставят со склада. А Йенс заявил, что он, черт побери, не собирается ждать. За то время, которое они провели в магазине, он успел произнести слова «мой внук» не меньше десяти раз. Продавщица все косилась на плоский, как доска, живот Анны, и Анна не могла не смеяться. Когда они приехали к Сесилье, жаркое из баранины пахло на весь дом, а она сама стояла на кухонном столе и вешала гирлянду из флажков на окно, выходившее в сад. Йенс завез коляску на кухню.

— Что это? — спросила Сесилье.

— Ну а ты как думаешь — на что это похоже?

— На коляску.

— Именно!

— У меня климакс, — сказала Сесилье, выплюнув булавки, которые зажимала губами.

Анна расхохоталась, а Йенс обошел с коляской кухню по кругу и прокричал Сесилье:

— Давай слезай со стола, бабушка, бери свои ходунки и доставай из холодильника лучшее шампанское. Можешь теперь называть меня «достопочтенный дедушка».

Тут до Сесилье дошло наконец, в чем дело, и она спикировала со стола как рок-звезда, прямо Анне на шею. Только через полчаса, когда бутылка шампанского опустела — Анна не выпила ни капли, а у Йенса и Сесилье было отличное настроение, — Сесилье внезапно спросила:

— А кто отец?

Анна почувствовала движение под столом и поняла, что Йенс пытался толкнуть Сесилье ногой. Она посидела немного, переводя взгляд с матери на отца и обратно.

— Вы меня доконаете, — сказала она наконец и ушла в свою старую комнату смотреть телевизор.

Когда она проснулась на следующее утро, Йенс и Сесилье сидели на кухне за компьютером.

— Я переезжаю в Копенгаген, — довольно объявила Сесилье. Йенс продолжал смотреть на экран, а Сесилье встала и поджарила Анне булочки.

— Садись, — сказала она, ставя на стол масло, молоко, сыр, домашнее варенье и огурец. Она заварила чай, налила Анне чашку, поставила заварочный чайник на стол и подняла на нее взгляд.

— Прости, что я спросила, кто отец. Томас, конечно Томас. Мне просто казалось почему-то, что у вас какие-то проблемы. И что все идет к тому…

— Я тебя поняла. Но ты ошибалась, — перебила ее Анна.

Сесилье мимолетно улыбнулась.

— Он мне очень нравится, — сказала она с нажимом.

Правда же заключалась в том, что их с Томасом отношения зашли в совершеннейший тупик. Они были знакомы уже месяцев девять, но до сих пор не жили вместе, и только теперь, узнав о беременности, собирались съехаться. Они познакомились случайно, в баре в районе Вестербро. Анна увидела Томаса у окна, выходящего во двор, он стоял скрестив руки, выпрямив спину и поставив ноги в позицию «без десяти два» — пятки вместе, носки слегка врозь, в одной руке он держал сигарету, и она подумала, что он для нее чересчур красивый. Футболка, кажется, была на размер меньше нужного, но сложно противостоять соблазну носить обтягивающую одежду, когда ты хорошо сложен — а он был отлично сложен.

«Противный тип», — подумала Анна. Томасу было за тридцать, он работал врачом в больнице Видовре и получал сейчас специализацию. Коротко стриженный, очень светлая гладкая кожа, веснушки, очень яркие глаза. Он ушел домой без нескольких минут два, пятки вместе, носки слегка врозь, подумала Анна, глядя ему вслед.

Он позвонил через два дня. Она ведь говорила, как ее зовут, вот он и нашел ее телефон в Интернете, поужинаем? Давай. С тех пор они были вместе.

И почти сразу же начались проблемы. Анна так и не понимала толком, в чем дело, но факт оставался фактом — она никогда в жизни не была так несчастлива. Одному богу известно, как это могло сочетаться с тем, что она была так горячо влюблена. Томас говорил, что любит ее, но она в это не верила. «Ты параноик», — смеялся он. Анна же любила его до сумасшествия. Чем рассеяннее он к ней относился, тем сильнее она влюблялась. В ноябре, через полгода после их знакомства, она совсем перестала понимать, что происходит. Она не могла с уверенностью сказать, встречаются они или нет, любит он ее (как он говорил) или не любит (как следовало из его поведения — он мог опоздать на свидание на несколько часов, не прийти вообще, подолгу не звонить). Она не понимала, есть ли у них общее будущее, не знала, где он сейчас, зачем он сказал то, что сказал, почему иногда ей можно было приходить в компанию его друзей, а иногда он говорил «нет, лучше я пойду один, что тебе там делать?». Ей нечего было ответить на этот вопрос. Она просто хотела быть с ним.

Томас просил ее относиться ко всему проще. Говорил: «Не разрушай то, что между нами есть». Она честно пыталась, но у нее ничего не получалось. Томас был знаком с ее родителями, но они виделись всего пару раз, и все участники этих встреч чувствовали себя не в своей тарелке. Родителей Томаса Анна не видела никогда.

Весной Томас взял паузу в отношениях на две недели.

— Я люблю тебя, Анна, в этом ты можешь не сомневаться, у меня просто нет больше сил выносить эти постоянные скандалы, — сказал он и посмотрел на нее раздраженно. После последней ночной ссоры, затеянной Анной, он был таким уставшим, что чуть не прописал пациенту не то лекарство.

В один из тех четырнадцати дней, пока они не виделись, Анна сделала тест на беременность.

— Ну что, значит, у нас будет ребенок, — сказал он, улыбаясь, когда они встретились после перерыва.

Анна пристально всматривалась в него:

— Ты рад?

— Я бы предпочел, чтобы это случилось в другое время, — ответил он.

Они съехались незадолго до рождения Лили. Это было почти три года назад.

Зоологический музей находился сразу за кафедрой биологии, его здание высилось над остальными корпусами торжественно, как украшенный к празднику пароход. Доступ на два верхних этажа был открыт для всех, на нижних этажах вокруг огромного несгораемого хранилища, в котором находились все коллекции насекомых, моллюсков и позвоночных, собранные, описанные и сохраненные датскими учеными на протяжении сотен лет, симметрично располагались лаборатории и кабинеты. Зал позвоночных с его огромной коллекцией находился на четвертом этаже, под ним было два Зала беспозвоночных, а в самом низу, в подвале, располагался Китовый зал, в котором, помимо прочего, хранился скелет огромного усатого кита.