Александр Бородыня - Зона поражения Страница 5

— Я обманула вас, — сказала она. — Я не знаю, где Иван спрятал контейнер.

Теперь она смотрела на свои черные резиновые сапожки. Все-таки испачкалась в канализации. В каком-то отупении Татьяна следила за жирной желтой каплей, медленно переходящей с каблучка на ковер.

— Интересно! Выходит, вы, Татьяна Борисовна, обманули меня?

— Я очень хотела пробраться в Припять. Наверное, у меня душевное расстройство, — с трудом подбирая слова, говорила женщина. — Поэтому обманула. Я правда не знаю, где контейнер. Иван никогда не делился со мной подобными вещами. Обманула! Пожалуйста, отвезите меня домой.

Сигарета догорела в ее пальцах. Татьяна поискала пепельницу и не нашла. На столе только коньяк, ананасы и рюмки.

— Дайте сюда!

Когда он поднялся из кресла, белый комбинезон, казалось, занял половину комнаты. Выхватил раздраженно из руки Татьяны дымящийся бумажный цилиндрик, бросил на ковер, под ноги и растер подошвой.

— Вы, Татьяна Борисовна, надеюсь, понимаете, что выбраться из города сможете только в комплекте с контейнером? — спросил он.

— Убьете меня?

— Пока нет. Вы срываете нам сроки, зато у вас будет время подумать. Я надеюсь, память вернется. Если нет, я вам обещаю, вы еще будете умолять о том, чтобы вас просто убили.

Ворс на ковре тлел, и маленькое облачко дыма быстро окутало квадратные ботинки и ножки кресла. С раздражением он затоптал ковер. Ничего больше не говоря, допил коньяк, одну за другой наполнив и проглотив четыре рюмки, после чего сразу вышел из комнаты. Татьяна услышала, как он сбежал вниз, прыгая через ступеньку. Удивительно, у этого человека оказалась легкая мальчишеская походка.

6

Ни звука в городе, только еле различимый шорох — будто маленький дождь или снег идет.

— Ну и что теперь будет? — спросила Татьяна.

Но вопрос провалился в пустоту. В комнате никого. Она одна. Стол из карельской березы, закопченная керосиновая лампа. Стол был неестественно желтым, шевелились яркие блики. У женщины слипались глаза от усталости. Страх прошел. Татьяна была почти безразлична к своей судьбе. Она бы теперь выпила коньяка, но коньяка не осталось в бутылке. Только банка с ананасами на столе.

Если бы не холод, она, наверное, заснула бы. Так устала после пережитого, что в какую-то минуту даже умереть, наверное, была готова, только бы не вставать на ноги. Но холод отрезвил. Конечно, здесь не топили уже несколько лет. Правда, все щели тщательно закупорены, и в первые несколько минут вполне терпимо, но потом промозглый стоячий воздух начинает проедать тело будто изнутри. Нервная дрожь сменилась ледяным покалыванием.

«А ведь полы здесь вымыли совсем недавно, — отметила она. — И пыль везде вытерта! Здесь живут! Определенно живут. Сколько их здесь, этих людей? Это же невозможно! Город перекрыт. Тройное кольцо колючки. Посты. Постоянные проверки. Все здания опломбированы. А они в самом центре обставляют вот такую «малину» с дорогими коврами и финской мебелью. Кто эти люди? Я ничего о них не знаю. Я знаю лишь то, что они хотят вывезти из зоны контейнер с радиоактивным сырьем. Господи, ну зачем же Иван рассказал мне об этом контейнере. Не знала б ничего, была бы цела. Нужно как-то теперь выбираться! Нужно выбираться».

Татьяна поднялась из кресла, размяла ноги. Не особенно размышляя над тем, что делает, прошла в другую комнату, открыла шкаф. В груде чужих вещей нашла толстую оранжевую кофту. Кофта оказалась твердой, но женщина надела ее. Белые костяные пуговицы никак не хотели пролезать в петли. С лампой в руке Татьяна остановилась перед зеркалом. Всмотрелась в собственное отражение. В кофте оказалось еще холоднее.

Керосиновая лампа горела вспышками неровно, но ярко. Желтый масляный круг отсвечивал и мешал как следует рассмотреть себя. Женщина поморщилась и немного отвела руку с лампой. Оказывается, глаза начисто потеряли голубизну, губы растрескались, посерели и как-то неприятно увеличились, волосы свисают неряшливыми паклями.

— Ну вот! — сказала она, обращаясь к своему отражению и затевая, как это часто теперь случалось, безумный диалог со. своим покойным мужем. — Видишь, Иван, какая я стала некрасивая. Ты бы, наверное, со мной развелся, с такой, если бы был жив. Видишь, до дому добралась, а квартирку нашу как следует так и не прибрала. Только посуду помыла. Чуть не попалась! Ты прости меня, Иван. Но мне помешали… — Она смотрела в собственные глаза и видела глаза мужа. — Не успела я! Что делать-то теперь?

— Уходи!

— Что?

Зеркало будто качнулось на нее, но это лишь качнулась лампа в собственной руке. Засмотревшись, она пропустила тихие шаги. В зеркале рядом с ее отражением появилось желтое уродливое лицо.

— Уходи! — еле слышным голосом повторил водитель, доставивший ее сюда. Его кожаная куртка темной полосой оттеняла чужую оранжевую кофту. — Уходи. — Ему явно было очень трудно говорить, он отнял у женщины лампу, вернулся в комнату и поставил ее на стол. Сказал, не поворачиваясь: — Уходи пешком. Убьют тебя иначе!

— Ты не поможешь мне? — шепотом спросила Татьяна.

— Нет.

— У меня сил не хватит самой!

Она присела в кресло, а он так и остался стоять посреди комнаты. После долгой паузы он сказал:

— Я отвезу тебя, если ты скажешь, где контейнер. — Каким-то болезненным движением он поправил у себя на шее шарф.

— Я не скажу! Не могу сказать…

Он молчал. По лестнице зашуршали две пары ног.

— Я не знаю, где он! Нет, правда, я не знаю!..

Дверь отворилась. Женщина испуганно повернула голову. Это были те самые зеки, что сели в машину возле заброшенного кафе. Один помоложе весь в каких-то гнилых прыщах. В машине он всю дорогу суетился и много курил, все время стрелял у шофера папиросы. Другой — темнолицый, спокойный, заметно припадающий на левую ногу. Татьяна знала, что в десятикилометровой зоне прячется с полсотни беглых уголовников.

Судя по всему, молодой, прыщавый, — это консерв, таких старые уголовники обычно подбивали на побег исключительно для того, чтобы потом сунуть под милицейские пули или просто зарезать и съесть, а второй, по всей вероятности, опытный рецидивист, который ушел из зоны, опасаясь раскрутки.

Татьяне, правда, казалось, что беглые зеки за колючку лезть не любят. Она не раз слышала, что они как огня боятся оцепленной радиоактивной закрытой зоны.

— Здрасте! — сказал тощий прыщавый зек, первым вошедший в комнату. Он чуть склонил бритую голову набок, посмотрел жадно на Татьяну и скорчил ехидную рожу.

Черные промороженные робы исчезли. На молодом зеке был светло-серый костюм, голубая рубашка, расстегнутая в вороте, и зимние узкие сапожки, а на старом темно-синий спортивный костюм «Адидас» и черная кирза. Он держал в руке сильно початую бутылку водки, но вовсе не выглядел пьяным.

— Ну что, допрыгалась, кобылка? — спросил он, опускаясь в кресло напротив Татьяны и закидывая ногу на ногу. — Хочешь выпить?

Он поманил женщину бутылкой. Татьяна даже не шелохнулась. Сидела на месте, чувствовала, как ее ощупывают две пары голодных глаз. Молодой зек зачем-то оправил на себе дорогой костюмный пиджак и, пристроившись на краешке стола, чуть наклонился вперед. Узкие его губы растянулись в улыбке. Стали видны ровные мелкие зубы.

— Выпьешь, Финик?

Молодой схватил протянутую бутылку и сделал жадный глоток. Он весь дрожал. Татьяна прикинула. Лет двадцать — двадцать пять ему, никак не больше. И кличка какая-то странная, не русская. Мальчишка совсем, дурак сопливый.

— Давай, Финик! — сказал темнолицый зек.

Зек вернул бутылку, поддернул костюмные брюки и вдруг вытащил нож. Свет лампы масляной струйкой изогнулся на тонком лезвии.

— Володя? — Она вопросительно посмотрела на водителя.

— Не!.. — сказал молодой и покосился, ища поддержки у темнолицего. — Володя уже ушел!

Он махнул ножом, показывая на приоткрытую дверь. Водитель опять поправил свое кашне, хотел что-то сказать, но не смог. Он взял Татьяну за руку, ладонь у него оказалась узкая, неожиданно теплая, потянул так, что женщина сразу поднялась из кресла.

— Ты, падла! Я сказал, ушел!

Старый зек сделал еще один глоток и широко улыбнулся. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ее страхом.

Водитель повернулся и слегка подтолкнул женщину к двери.

Но выйти она, конечно, не смогла. Взмахнув руками, шофер полетел на пол. Подсечку сделал тот зек, что сидел в кресле. Играя ножом, молодой уголовник по кличке Финик также заулыбался во весь рот. Несколько секунд водитель лежал совершенно неподвижно, потом тихонечко ко захрипел. Руки его напряглись, но, похоже, сил в этих руках не было. При падении шарф на горле сбился, и теперь съехал на ковер коричневой пушистой волной. Татьяна вскрикнула. Из тонкого желтого горла шофера торчала короткая стеклянная трубка.