Виктор Каннинг - Клетка Страница 5

– По-моему, тот, кто говорит «не знаю», прекрасно все знает, просто признаваться не желает. – Он покачал головой. – Вы ведь и раньше хотели убежать оттуда, верно?

– Да, хотела, но покончить с собой решила из-за беременности.

– Знаете, что я думаю? – заявил он с широкой улыбкой. – Вы просто опустили руки и поплыли по течению. Уверен: топиться – это не для вас.

Сара неуверенно улыбнулась и застыла, пытаясь сдержать чувства, нахлынувшие в ответ на грубоватые, но такие добрые и естественные слова Ричарда, а потом произнесла: «Как вы хорошо все объяснили… поставили на место. Не могу даже выразить, как меня это утешает».

– И не пытайтесь. – Он встал и подошел к магнитоле на книжной полке, бросил через плечо: – Вы отдыхайте, а я пойду, запру на ночь коз и кур.

Щелкнула кнопка воспроизведения. Воздух комнаты мягко тронула музыка. Сара откинулась на спинку кресла, закрыла глаза, отдалась ласкам скрипок и от всего сердца поблагодарила судьбу за то, что к жизни ее возвращает еще и один из любимых концертов Шуберта.

В то же самое время у себя дома в Челтнеме Арнолд Гедди, старший совладелец нотариальной конторы «Гедди, Парсонз и Рэнк», стоял у окна, смотрел, как по вечернему бульвару нескончаемым потоком движутся люди, а легкий апрельский дождик наводит блеск на молодую листву. Гедди вздохнул от внезапной грусти… сорок лет он стряпчий, и все время люди, люди и их заботы. Нет у него в работе истинного творчества, как, скажем, у художника, когда тот берет палитру и кисть и переносит на холст цвета, что виднеются за окном. Он невесело усмехнулся, сознавая, что подпадает под власть чуждой ему сентиментальности.

Он был невысок, с брюшком и залысинами, гладким бледным лицом и паутиной вен на скулах – лицом, которому он без труда придавал холодно-равнодушное выражение, чтобы скрыть свои мысли.

На столе зазвонил телефон. Гедди протянул руку за спину, снял трубку.

– Слушаю.

– Мистер Гедди, на проводе международная, звонят из Португалии. Хотят сначала узнать, согласны ли вы оплатить разговор. Это отец Доминик из монастыря в Лагуше.

Арнолд ответил не сразу, хотя и не удивился – отца Доминика он знал прекрасно, правда, не виделся с ним уже много лет. Наконец сказал: «Хорошо, соединяйте».

Вскоре в трубке послышался голос священника. Разговор длился минут пять. Потом Гедди попросил секретаршу позвонить полковнику Брантону и узнать, не примет ли он его сегодня вечером. Вскоре секретарша сообщила, что Брантон уехал в Уэльс и вернется только завтра.

Положив трубку, мистер Гедди пожал плечами. Ну и пусть. Дело не спешное, подождет и до завтра, и до следующего месяца. Узнав, что его беременная дочь утопилась, полковник и глазом не моргнет. Но есть другие, кого это, наоборот, очень заинтересует. Гедди снял трубку с другого телефона – прямой связи с городом – и набрал лондонский номер.

Ожидая ответа, он вздохнул, вспомнив Сару – светловолосую застенчивую девушку, а потом ее мать – страстную, как огонь, подвижную, как ртуть… да и бесшабашную – она жаждала получить от жизни все и ничем ради этого не гнушалась.

Глава вторая

Хотя ночами было еще холодно, Сара легла спать, приоткрыв окно и раздвинув шторы. Она глядела на звезды, на темные очертания пробкового дуба на фоне неба, и у нее становилось как никогда спокойно на душе, страхи исчезали. Жизнь, понимала Сара, со временем наладится. Ведь ничто не случилось просто так. Все, с той самой минуты, как Сара ушла из монастыря – а может быть, и гораздо раньше – предопределено. Кем, какой силой – она не задумывалась. Просто благодарила ее и не любопытствовала, добрая это сила или злая. Сара мыслила достаточно трезво, чтобы понять: будущее не обязательно принесет счастье. Но это не самое главное. Важно, что в жизни появилась цель – служить Ричарду так, как когда-то она считала себя призванной служить Иисусу Христу. И если в религии она потерпела неудачу, то здесь преуспеет наверняка, только бы Ричард позволил. Лучше чем он, ее не поймет никто. Она послана Ричарду, потому что нужна ему. Пока он этого не сознает, но однажды правда откроется.

Весь вечер они провели у камина, говорили мало, не пытались ближе узнать друг друга. По большей части слушали музыку – Ричард ставил кассеты одну за другой. Сара уходила в записи, растворялась в звуках и ничего больше не желала. Отправляясь спать, Ричард предложил ей не закрывать дверь, чтобы можно было позвать его, если понадобится. Слушая и наблюдая за ним, Сара улыбалась. А он сначала с серьезным видом, выпятив нижнюю губу, а потом вдруг с улыбкой продолжил: «Всякое бывает. Ночь – не лучшее время для воспоминаний – наяву или во сне, все равно. Так что если понадоблюсь – зовите. Дверь своей спальни я тоже оставлю открытой». Именно тогда Сара поняла – Ричард ей словно брат, заботится о попавшей в беду сестре. И обрадовалась этому, как обрадовалась бы всему, что бы он ни попросил, кем бы ни захотел ее видеть.

Так она и уснула, размышляя о Ричарде. А проснулась уже утром, в безоблачном небе гулял крепкий ветер. Ричард на покрытом белоснежной салфеткой подносе принес ей в постель завтрак – стакан апельсинового сока, кофе и две вазочки – с клубничным вареньем и мармеладом.

Сара улыбнулась, удивленно заметила, как спокойно ей рядом с Ричардом, как искренне рада видеть его, и сказала: «Кушанья так замечательно выглядят, что я не пойму, почему ваш ресторан прогорел. Только взгляните!» Она подняла с подноса одну из вазочек.

– Как это ни странно, – улыбнулся он, – неудачи упрямо преследуют меня. Хотя, признаться, когда я продал ресторан, дела шли не так уж плохо. Сумел вернуть почти все вложенные деньги. Налить вам еще кофе?

– Нет, спасибо. Знаете, – она замялась, – не могу вспомнить, когда мне в последний раз подавали завтрак в постель.

– Ну и ешьте на здоровье. – Ричард пошел к двери, уже взялся за ручку, но обернулся и как-то виновато заметил: – Я должен вам кое в чем признаться. Думаю, вы не обидитесь. По-моему, это было благоразумно.

– Что именно?

– Вы сказали, что отправили настоятельнице письмо о том, что собирались сделать. Она получила его или вчера, или сегодня утром. Я посчитал благоразумным сообщить ей, что вы живы. Вы же знаете, каковы в Португалии полиция и власти. А тут еще ваша одежда на берегу. Ее, наверно, уже обнаружили. Так что… словом, я решил дать монастырю знать, что вы здоровы и нет смысла предавать дело огласке. – Он вновь улыбнулся. – Там скандалов не любят. Вы написали, что беременны?

– Да, но не более. Об отце – ни слова. И знаете, я совсем не в обиде на него. Вы правильно сделали. Как вы узнали, из какого я монастыря? Ах да, я же сама рассказала вчера. С кем вы говорили?

– По-моему, с привратницей. Заставил ее все записать, а потом перечесть мне. Сказал, с вами все хорошо, вы в безопасности и прочее. Где вы, не сообщил, однако пообещал, что сегодня вы сами им позвоните. Вы не против?

Сара опустила голову. Ричард был ей никто, однако спас, приютил, успокоил, и так по-доброму, по-человечески, что благодарность просто переполнила ее. Она подняла глаза, улыбнулась: "Я, конечно, не против и просто не знаю, как выразить… "

– И не надо, – оборвал Ричард. – Ну, ешьте, ешьте, – сказал он и быстро вышел. Но с лестницы крикнул: «Когда пойдете в туалет, не пугайтесь шума бачка. Если повезет, я сумею починить его до приезда Холдернов».

Но Сара его уже не слушала. Тепло его чувств окутало ее, словно шуба. Глаза наполнились слезами. Сара схватилась за ручки подноса, чтобы унять дрожь во всем теле.

Герман Рагге появился ближе к полудню, поднялся осмотреть Сару к ней в спальню. Фарли ушел в сад, включил поливальник и вновь принялся красить бассейн. Окно в комнате Сары было закрыто. Мария вышла во двор развесить на веревке между деревьями выстиранное белье. Он слышал, как она толковала с курами и козами на привязи, перед которыми благоговели Холдерны. Потом подошла к бассейну, остановилась на пороге и, уперев пустую бельевую корзину в бедро, взглянула на Фарли сверху вниз – пожилая женщина с потемневшим лицом, изборожденным морщинами, словно грецкий орех; в черной юбке и такого же цвета вязаной шали поверх белой кофты, в мужской фетровой шляпе, из-под которой выбивались седые волосы. Фарли разговаривал с ней в основном лишь о хозяйственных делах, но время от времени она бывала обезоруживающе прямой и проницательной.

И вот теперь Мария произнесла почти раздраженно: «Сеньор Фарли, эта женщина вышла из моря. И ей нельзя быть в нашем доме. Она вас погубит».

– Откуда ты знаешь, что она вышла из моря?

Мария кивнула в сторону бельевой веревки: «Я выстирала ее рубашку. Она была жесткая от морской соли. И где ее остальная одежда? Ведь она ходит в платье хозяйки. Когда утром я вошла к ней убрать постель, она поздоровалась и тут же отвернулась, но я-то успела заглянуть ей в глаза!»

– Ей просто было неловко перед тобой.