Андрей Измайлов - Трюкач Страница 5

Сопленыш калякает расписку, садится на коня, перелетает через кладку, блистательно падает. Доказывал герой, что он герой, а группа Боголюбова… погулять вышла. Доказал?

Боголюбов – к нему:

– А еще разок? МЫ тебе платим. Не режиссер. МЫ. Вдвое.

Да ни за какие деньги! Верно. Понял, когда пришел своей шеей между двумя камнями: бог миловал.

Ну?! А мы что говорили?! Повезло дураку – И запомни.

А сопленышу уже и напоминать никогда не надо. Силен стал духом… в области штанов. Вот и подотрись заработанными бумажками или той распиской.

Лучший каскадер – тот, кто может совершить трюк, не совершая трюка…

Ломакин полагал: сам он если не лучший, то отнюдь не из худших. В одном ряду с Лешей Гариным, с Ваней Викторовым, Олегом Савросиным. Это что касается работы каскадера. А вот что касается работы с банками-кредитами-платежками-фондами… Уподобился Ломакин тому сопленышу! Один в один! И… бог не миловал.

Он непроизвольно дернулся и под самый, что называется, занавес порезался. Спичечно-коробковый телевизор мгновенно свредничал, в несчетный раз заявив, что Жиллет лучше. Тьфу! И клип-то паршивенький! Дали бы Ломакину волю, он бы снял про тот же Жиллет хотя бы. На Кодаке! Своей камерой. Хитачи. VM-H39E. Сверхкомпактная! Стерео HI8! С цветным видоискателем!… И не лобово, ассоциативно – по лезвию бритвы. С трюками, резаными-колотыми ранами, с пробежкой по канату, то бишь лезвию!

Стоп, Ломакин! Волю тебе уже давали – и не на хилый рекламный ролик, а на двухсерийный «Час червей». И, если можно так выразиться, с каната ты сорвался тут же. Не тут же – по инерции шагов десять протянул и… сорвался. Да! А на бытовом уровне только что нанес себе резаную рану голландским Шиком. Чем бы прижечь? Втолковывают тебе, ограшу, Жиллет лучше, – а ты… Но чем бы прижечь?! Водкой? Осталась?

Он сунулся в Морозко. Осталась? Да. Початый большой Смирнофф. Плеснул в ладонь и хлопнул ею по обезволошенной щеке. Заш-ш-шипел-л-л! Кожа отвыкла.

А что у нас еще осталось, Ломакин? Будет чем угостить даму? И не объедками?

Желудок у котенка – меньше наперстка… приторно высказался телевизор.

Ломакин, морщась, дернул шнур из розетки – экранчик погас.

В маломерном же Морозко обнаружились датская салями, коробочки Воблы, литровая банка застывшего домашнего лобио, кроме початого Смирноффа непочатый венгерский вермут, пластиковая Фиеста. Широко живет беженец Гурген Мерджанян! Вчера ночью выбор был богаче и разнообразней, но ведь и ночь они с Гургеном провели не натощак. Тогда три возьму!

Остатки сладки, вполне достаточно для достойного приема дамы. И прибрать бы… Пепел, пробки, бутылки, огрызки, смятая оберточная фольга с уткнувшимися в нее окурками. Не умеют мужчины – уютно. Вальяжно – да, уютно – нет. Посиде-ели…

Благо в стенку вчера никто не стучал, требуя тишины. Во-первых, старый фонд, Большая Морская, умели строить, звукоизоляция, глухо, как в танке. Во-вторых, стучать некому – на все восемь комнат – один жилец, не считая Гургена. Жиличка. Бабушка – старушка. В курсе? Те же риэлтеры – в курсе. Надо понимать, они, риэлтеры (или как их называть?), всерьез намереваются очистить площадь либо под очень и очень представительный офис, либо сюда вселится очень и очень представительный нувориш. И – не Гурген. По очевидным причинам Гурген и не стал толком обживаться – для него это промежуточный вариант. Потеряв все мыслимое и немыслимое в Баку, Гурген за считанные годы раскрутился в Питере с абсолютного нуля – и уже: собственная пристойная фирма, вольво, почти квартира, пока комната, но…

Ломакин тоже потерял, все мыслимое и немыслимое. Но в Питере, а не в Баку. И раскручиваться надо не с абсолютного нуля, а с невыразимого минуса. А ведь начинал с многообещающего плюса… «Аура плюс». И вот…

Антонина нужна. Нужна. Антонина. И не для экстазных взаимослияний… не по причине укрыть-спрятать. Антонина нужна для скрупулезного обсчета-расчета: ктовиноватчтоделатьсчегоначать? Антонина!

Он позвонил ей… когда? В шесть? Шести еще не было, пусть и светло – белые ночи. Когда за Гургеном такси прибыло? В пять. Да, в пять. Итак… в начале шестого. А сейчас?… Разгар дня. Одиннадцать. Встреча – в два, в четырнадцать. У редакции Невского простора, то есть у порога набоковского дома. Отсюда, из гургеновских окон, удобно отследить: пришла, не пришла, одна пришла, с кем пришла? Строго напротив. Большая Морская, бывшая Герцена. Нет, если строго напротив, то Дом композиторов, но набоковский дом тоже в поле зрения. Отследим.

А пока есть смысл навести хоть какое-то подобие уюта, Антонина женским чутьем учует ночную пьянку. Либо решит: Ломакину все по боку – к Ломакину абзац подкрался, а он в загул ударился. Либо решит: к Ломакину абзац подкрался, а он с горя запил, не по-мужски, о чем с ним говорить, если даже не протрезвел!

Он протрезвел. Рожа, увы, пока не соответствует, еще и царапина бритвенная, но за оставшиеся три часа Ломакин успеет принять меры, чтоб побледнеть: контрастный душ принять, напиться уксусу, съесть крокодила. И уничтожить следы ночной пьянки. По мере скромных возможностей…

Возможности скромны. Ломакин сгреб на картонку вчерашний мусор перышками растрепанного веника. Приоткрыл дверь, в общую прихожую-зало, вслушался. Тишина.

Разумеется, жиличка-старушка глуховата-слеповата, однако чем реже они будут сталкиваться в коридорных кишках, тем спокойней. И ей и ему.

Он на скорости миновал прихожую-зало и свернул в темный проем – дальше хочешь не хочешь, но почти ощупью. Коридорные кишки тянулись на добрые двадцать метров, без света, с аппендиксами, неровностями, стенными крюками-вешалками, чужими дверями, даже с необъятной фаянсовой ванной (кто- когда-почему выволок ее в коридор?!). Только через два поворота мрак переходил в сумерки – там уже брезжила кухня с окном во внутренний двор.

Ломакин все так же на скорости благополучно прошел оба поворота, сориентировавшись еще вчера ночью, когда Гурген устроил необходимую экскурсию (Осваивайся, Алескерыч! Не заблудись! A-а… с-сы- волочь! Коленка! Это тут ванна!).

Кромешная тьма разбавилась серым пыльным намеком на то, что за последним поворотом прояснится. Он, Ломакин, сделал быстрый шаг вправо и… спасла реакция. Нож! Сверкнул нож…

КАДР – 3

Жиличка-старушка определенно была с присвистом, давно за гранью девятого десятка и здравого рассудка. Передвигалась неслышно, будучи почти невесомой, и медленно – призрак, пиковая дама. Ломакину повезло, что – медленно. А то врезался бы он на встречном ходу в соседку. С летальным исходом. Вернее она бы врезалась. В буквальном смысле слова. Шла она из кухни, выставив перед собой нормальный кухонный нож, сжимая рукоять обеими лапками на уровне груди. Прямиком бы в живот Ломакину – по самую рукоять.

Он тормознул в сантиметре от лезвия, выбросив руки вперед, гася кинетическую энергию. Горстка мусора веерно спорхнула с картонки.

Петенька! – вздрогнула жиличка-старушка. – Петенька? – Она безрезультатно щурилась. – А я рыбку делаю. Хорошую рыбку. Минтай. Сейчас водичка нагреется и покушаю. Ты не уходи, пока не покушаю. А ты покушаешь, Петенька?…

Конечно он, Ломакин, не уйдет. Конечно, он, Ломакин, не станет кушать минтая даже под стволом. Уф, бабанька, чтоб тебя черти забрали! Он невольно усмехнулся. Под стволом, а? Стоило страховаться от стволов, ложиться на топчаны, маскироваться под Гургена с целью исчезнуть-умереть-уснуть! Стоило, в конце концов, двадцать лет потратить на сложные трюки – автомобильные, конные, единоборческие, альпинистские, фехтовальные! И все это стоило для- ради того, чтобы напороться на нож в бывшей коммуналке, сгинуть от рук бабаньки, которой и жить-то осталось всего ничего! Ладно хоть не Смерть с косой – просто жиличка-старушка с ножом.

Петенька, – заискивающе повторил живой призрак. – А хлебушек у нас есть?

Угу! – буркнул он междометие, фактически, не подав голоса. – Угу…

Заискивающий тон соседки явно шел от желания, чтобы Петенька оказался Петенькой. Вдруг внезапная образина за углом – не Петенька. Стукнет по головенке, обворует до нитки, до последнего минтая и был таков. Вона и руками размахался! Времена настали – проще лечь и помереть.

Угу. Ломакин никогда не был Петенькой. Он – Виктор. То есть он – Гурген. Угу, он Петенька, – Гурген предупреждал – старушка с присвистом. Он Ломакин, – Петр второй. А Петр первый – аккурат один из риэлтеров, с которыми Мерджанян затеялся менять-обретать удобоваримое жилье. Опеку над жиличкой петры-первые оформили, юридически, или вот-вот оформят, ключ от общей двери доверен, далее – без проблем. Даже гробить никого не надо, без достоевщины обойдется: ни топора, ни куклы-портсигара. Просто обкормить старушку… да той же салями! Желудок у котенка меньше, наперстка… Надорвется переваривать. Накатанный вариант, не единожды испытанный. Читайте Совершенно секретно.