Дэвид Моррелл - Крайние меры Страница 5

Питтман хотел было заказать еще один бурбон, но часы уже показывали половину второго. Однако засиделся же он, поглощенный своими думами! Питтман давно не вспоминал Миллгейта. Забыл о нем задолго до болезни Джереми. Челюсть зажила. С тех пор он выполнил не одно задание главного редактора. Миллгейт же ухитрялся по-прежнему оставаться в тени. Единственным напоминанием о нем служили приступы боли в челюсти, особенно при холодной погоде. Иногда, потирая пальцами место перелома, он припоминал, как пытался разыскать покалечивших его заключенных. Оказалось, этих типов посадили в камеру всего за полчаса до него по обвинению в пьянстве в общественном месте. Однако Питтман не ощутил запаха спиртного, когда его били. А вскоре их якобы по ошибке, в результате бумажной путаницы, освободили. Имена у них оказались весьма распространенные, а адреса временные. Питтману так и не удалось их найти, выяснить, кто они и какова роль Миллгейта в этой операции.

Послеполуденное солнце ослепило Питтмана, когда он вышел из полутемного бара. Разболелась голова, и в то же время он ощутил приступ ярости, постепенно вытеснявшей холодное отчаяние. Аристократы всегда возмущали его своей уверенностью в том, что богатство и общественное положение возводят их чуть ли не в ранг в королей. Его выводила из себя их наглость, полное презрение к ответственности за собственные поступки. В бытность свою сотрудником отдела внутренней политики Питтман лучшие свои статьи посвящал преступной деятельности людей, принадлежавших к сливкам общества. И Джонатан Миллгейт мог оказаться самой крутой фигурой, низвергнутой со своего пьедестала Питтманом. Следовало только проявить больше настойчивости.

Вспышка гнева неожиданно погасла. Впереди, на шумном перекрестке, среди остановленных красным огнем светофора пешеходов, он заметил высокого, стройного мальчишку с длинными волосами, покатыми плечами и узкими бедрами. Тот притопывал ногой в такт неслышной остальным музыке. Мальчишке было лет пятнадцать. Куртка с изображением какой-то рок-звезды, выцветшие почти до белизны джинсы, высокие кроссовки зеленого цвета с фирменными знаками. Со спины парнишка был так похож на Джереми, что сердце Питтмана будто сжали тисками. Но когда юноша повернул голову, чтобы переброситься словом с попутчиком, оказалось, что у него с Джереми нет ничего общего. Твердый подбородок, здоровый цвет лица, великолепные зубы, не то что у Джереми, которому приходилось носить во рту проволочную стяжку для исправления формы зубов. Но далекий от физического совершенства Джереми был образцовым сыном. Конечно, и с ним возникали проблемы, он не всегда получал отличные оценки, не всегда был достаточно уважительным к родителям, но как его Питтману не хватало! Наделенный удивительным чувством юмора, мальчик нес в себе столько радости, что жизнь рядом с ним казалась лучше, светлее.

«Теперь все это кончилось», — подумал Питтман.

Короткая вспышка гнева, которую он ощутил, размышляя о Миллгейте, не имела больше никакого значения. Она пришла из иного времени, иной жизни, из прошлого — еще до болезни Джереми. Питтмана выводили из себя намерения Берта. Что он вообразил! Неужели какое-то паршивое задание написать о Джонатане Миллгейте может отвлечь Питтмана от его скорби?

Да он просто оскорбил память мальчика. Пусть оставит эту идею.

Нет. Надо сдержать данное слово. Нельзя оставаться в долгу перед кем бы то ни было.

10

В былые времена Питтман отправился бы в подвальный этаж, где хранились микрофильмы всех изданий газеты за прошлые годы, и нашел бы в главном каталоге карточки «Миллгейт» и «Большие советники» с указанием номеров «Кроникл» и тех полос, где они упоминались. Затем просмотрел бы микрофильмы. По традиции место хранения микрофильмов именовалось моргом. И хотя потом на смену микрофильмам пришли электронные базы данных, Питтману, поглощенному мыслью о смерти, казалось, что он входит в морг, когда, усаживаясь за компьютер, он нажимал клавиши, открывавшие доступ к архивам.

Питтмана нисколько не удивила довольно скупая информация о Миллгейте, ведь он почти не появлялся на публике. С того времени, когда семь лет назад Питтман проводил свое расследование, появилось всего несколько крошечных сообщений. Миллгейт и остальные «Большие советники», уже не связанные напрямую с правительством, но все еще пользующиеся огромным влиянием, присутствуют на обеде в Белом доме в честь вручения Миллгейту «Медали Свободы» — высшей американской награды для гражданских лиц. Миллгейт сопровождает президента на борту «Эйр Форс-1» в Женеву на конференцию по проблемам мировой экономики. Миллгейт создает институт по изучению процессов реконструкции России в посткоммунистический период. Миллгейт выступает перед сенатским комитетом с речью в поддержку кандидата на пост верховного судьи — по странному совпадению сына одного из «Больших советников».

Зазвонил телефон.

Питтману сообщили, что при пожаре погибла женщина пятидесяти двух лет, незамужняя, бездетная, безработная. Не связанная с какими-либо обществами или организациями. Не имевшая никаких родственников, кроме брата, с которым беседовал Питтман. Все ясно. Траурное объявление в газете должно быть максимально кратким. Брат не пожелал, чтобы его имя упоминалось, опасаясь нашествия кредиторов погибшей сестры.

Бессмысленность земного существования этой женщины ввергла Питтмана в еще большую тоску. Закончив разговор, он в унынии покачал головой и покосился на циферблат часов. Без нескольких минут три. Мрачные тона, в которых Питтман видел все окружающее, стали еще темнее.

Опять зазвонил телефон.

На этот раз в трубке раздался голос Берта Форсита:

— Как дела с некрологом Миллгейта?

— Он что?..

— Пока в реанимации.

— Очень мало фактов. Сделаю к концу дня.

— Не жалуйся, что мало фактов, — сказал Берт. — Они есть. И мы оба это знаем. Материал должен быть весомым. Семь лет назад ты так легко не сдался бы. Копай глубже. В те времена, помню, ты сетовал, что никак не можешь повидаться с Миллгейтом. Что ж, сейчас его местонахождение известно. Я уже не говорю о родственниках и знакомых, которые сидят около него в больнице. Поговори с ними. Попробуй пробраться в палату и побеседовать с Миллгейтом.

11

Питтман довольно долго простоял на улице напротив серого здания больницы. День для середины апреля выдался достаточно теплым, но как только солнце скрылось за небоскребами, Питтман стал зябнуть и обхватил себя обеими руками за плечи.

В этой же больнице умер Джереми. Питтман сейчас находился на том самом углу, где частенько простаивал ночами после посещений Джереми, как раз напротив отделения неотложной помощи. С этого места виднелось окно его палаты на десятом этаже. Стоя во тьме, он молил Бога, чтобы Джереми не просыпался от приступов рвоты, вызванных химиотерапией.

Сквозь шум уличного движения прорвался звук сирены. «Скорая помощь» вынырнула из потока машин и быстро подкатила к входу в приемный покой. Выскочившие из машины санитары поспешно извлекли каталку с пациентом. Прохожие, не замедляя шага, с любопытством поглядывали на возникшую суету.

Питтман сглотнул слюну, покосился вверх, на окно, которое по-прежнему называл окном Джереми, и отвернулся. Джонатан Миллгейт находился в отделении реанимации для взрослых, на шестом этаже, через зал от детского отделения, где умер Джереми. Питтман покачал головой. У него не было сил войти в больницу, подняться на тот этаж, посмотреть на людей, ждущих вестей о тех, кто им дорог. Вряд ли ему удастся не поддаться их настроению, не вообразить, будто он один из них и ждет сообщений о состоянии Джереми.

Нет, это выше его сил.

И он решил отправиться домой. Но не на такси, а пешком, чтобы как-то убить время. Смеркалось. Он озяб и несколько раз останавливался, чтобы выпить — на это тоже требовалось время. Лифт, когда он поднимался к себе на третий этаж, страшно скрипел. Питтман вошел в квартиру, закрыл дверь и услышал сквозь тонкую стену доносившийся из соседней квартиры громкий хохот телевизионного шоу. Он тут же налил себе выпить. Убить время.

Питтман зажег в кухне свет, выдвинул ящик и вынул из него кольт. Сейчас восемь часов вечера, подумал он, за стеной как раз закончилось одно шоу и началось другое. Питтман не сводил с пистолета глаз, сфокусированных на поблескивающем синеватом металле; спусковой крючок и дульное отверстие, из которого вылетает пуля, казались неестественно большими, словно он смотрел на них сквозь увеличительное стекло.

Вдруг он услышал мужской голос с хорошо отработанными модуляциями, доносившийся из соседней квартиры. Этот голос принадлежал...

Телевизионному диктору, читающему новости? Нахмурившись, Питтман перевел взгляд с кольта на часы. После шуршания 10:03 превратилось в 10:04. Питтман еще больше нахмурился. Целиком поглощенный пистолетом, он не заметил, как пролетело время. Рука дрожала, когда он прятал оружие в ящик. Диктор за стеной что-то сказал о Джонатане Миллгейте.