Илья Бушмин - Вторжение Страница 5

Буров нахмурился. Володя сказал очевидные и самому Бурову вещи. Но Буров не хотел, чтобы сын учил его уму-разуму.

– Может быть, – буркнул он, пожалев, что вышел во двор.

– Я сегодня на семейном скандале работал, – помедлив, добавил Володя. – Там участковый был, Жданов. Барыга же с его территории. Так вот Жданов говорит, что Барыгу несколько дней вообще никто не видел. Там что-то не так.

– Ну и что?

Володя хмуро покосился на отца.

– Тебе вообще не интересно, да?

Буров почувствовал волну раздражения, которая накатывала весь день, но оформилась окончательно лишь сейчас.

– На мне и без этих гребаных торчков три грабежа висят, износ и эти долбанные кражи из гаражей, – сухо проворчал он.

– Это твоя работа, – вдруг зло парировал Володя. – Если тебя от нее так тошнит, просто не занимайся этим. Ушел бы на пенсию и не мучал никого. Ни себя, ни других.

Буров готов был обматерить сына, но сдержался.

– Посмотрим на тебя лет через десять, умник, – буркнул он и, развернувшись, скрылся в доме. Володя горячо крикнул ему вслед:

– Я не буду таким, как ты, через десять лет, понял?

Но Буров уже ушел. Сжав зубы, Володя посмотрел на турник. Злость на спивающегося и безразличного ко всему отца часто выручала его на тренировках. Прыгнув, Володя схватился за перекладину и принялся подтягиваться.

28 раз. Буров не мог подтянуться столько никогда. Глядя на сына в окно, Буров не мог признать – Володя в шикарной спортивной форме. Молодец, мелькнуло в голове. А каким слабым пацан был в детстве… До того, как решил пойти в правоохранители.

Отворачиваясь от выходящего на задний двор окна, Буров скользнул взглядом по висевшей на стене фотографии. Буров, еще молодой, улыбающийся и довольный. Наташа – стройная, сияющая. Вдвоем они держали на руках улыбающегося барахтающегося карапуза в колготках и кепочке…

Как давно это было.

Буров быстро прошел на кухню, достал бутылку пива и залпом наполовину осушил ее. После чего осел на стул у стены и мрачно закурил.

$

Буров смутно помнил, что было ночью. Кажется, он отправился в магазин, когда допил все пиво. Продавщица, давно знавшая Бурова, привыкла упираться, пеняя на закон – после десяти никакого спиртного – и каждый раз сдаваться, помятуя, что перед ней полицейский. Возвращаясь, Буров упал, больно ушибив локоть и бедро, но пиво не разбил…

Утром его разбудил звонок телефона. Разлепляя затекшие веки и ощущая во рту вкус канализации, Буров увидел, что он опять спал в одежде. Телефон должен быть где-то здесь. Не без труда он нащупал телефон в левом кармане брюк. Дисплей показывал 9.51. Опять проспал, мысленно матюгнулся Буров. Кряхтя и постанывая, он с трудом сел – и лишь после этого ответил на звонок.

– Буров, слушаю…

– Здорова, это Митрошин. Можешь подойти?

Митрошин был криминалистом в ЭКО, которая, за неимением места в здании ОВД, ютилась в административном здании около рынка – вместе с санинспекцией и БЭП. Причина, по которой полицейские службы находились бог знает где, была все той же: в старом здании просто не было места. Поэтому БЭПовцы и эксперты больше всех ждали постройки нового большого здания для полиции Елецкого района.

Володи дома уже не было. Сегодня у него опять дневная смена, которая начинается в 8 утра. Похмелившись теплыми и тошнотворными остатками вчерашнего выдохшегося пива, Буров отправился к криминалистам. По пути ему позвонил Гензер.

– Буров, ты достал, – решительно заявил он, голос майора звенел в ухе Бурова, заставляя поморщиться. – Где шляешься? Опять с похмелья маешься или что? Ты хочешь, чтобы я начальству вопрос поставил…?

– Я в ЭКО, – перебил Буров майора. – Вчера наркоту им сдал на экспертизу, сейчас результаты забираю. Скоро буду.

– А развод? Ты на разводе раз в неделю показываешься, и то…

– Скоро буду, – буркнул Буров и отключился. На улице уже стояла жара. Бурова мутило, пока он шел по пеклу к приземистому зданию, где ютился экспертно-криминалистический отдел. Слава богу, у них царила прохлада – старенький кондиционер работал на полную мощность, на которую был способен.

– Это чистейший героин, высшей пробы, – заявил Митрошин. – Ты где эту наркоту взял, Буров?

– Что? – Буров был в таком состоянии, что с трудом соображал. – Высшей пробы…?

– Я такое качество в нашей деревне последний раз лет 10 назад видел. Помнишь, когда таможенники на вокзале наркоту тормознули? Не помнишь, наверное?

– Погоди. Ты серьезно?

– А то. Скорее всего, афганский. Они такой маркируют тремя девятками. «999». Буров, эту наркоту где угодно с руками оторвут. Больше всего меня поразило знаешь что? Без примесей, вообще, хотя ты мне принес чек с разовой дозой. У нас в городе все барыги бодяжат наркоту чем угодно… А тут – высококонцентрированный чистоган!

– Чего вам надо?

Нинка, проспавшись и придя в себя, выглядела растерянной, испуганной и забитой. Она ничего не помнила: когда вчера ее забирали из дома после обыска и изъятия наркотиков, ее таращило – по словам дежурных, в обезьяннике она до ночи бубнила что-то нечленораздельное.

– Что, Нина, оклемалась?

– Я… выпила вчера. Лишку.

– Выпила, ага. Ты же не в курсе. Пока ты бороздила просторы космоса, мы у тебя обыск провели. И кое-что нашли. В ящике стола.

Нинка побледнела, в глазах вспыхнул осмысленный страх.

– Это не мое.

– У тебя на крыше изъяли две дозы наркоты. Крупный размер. Не особо крупный, но пятерочку общего режима тебе нарисуют.

– Не мое это, сказала же! Это Барыги! Ну, Костика! Он у меня оставил, я даже не знала, что там!

Буров невольно ухмыльнулся.

– Не знала? Ты под таким приходом была… Нинка, ты дуру решила включить? То есть, не будет разговора, да?

– Какой разговор вам нужен? Наркота не моя, ничего не знаю!

– Да мне плевать, – Буров поднялся. – Следаку плевать. Прокурору плевать. И даже судье плевать. Всем плевать. Тогда топай по этапу. Лет через пять, если от тубика не загнешься, увидимся. Вставай.

Буров протянул руку, чтобы поднять ее со стула и отвести в обезьянник. Нинка вздрогнула.

– Стойте! Да подождите, э! А может, мы можем как-нибудь… ну, сами понимаете… типа договориться?

Буров вздохнул и присел на край стола, буравя ее взглядом. Взгляд у Бурова был натренированный, Нинка отвела глаза и нервно заерзала.

– Где Костик Барыга?

– Вам он нужен?

– Ты вопросом на вопрос отвечать собралась?

– Он уехал.

– Куда?

– Откуда я знаю? Вообще уехал. В смысле, из Елецка. Дня три назад, наверное… Да, три дня назад – прибежал ко мне, весь какой-то на измене. У меня кое-что из его шмотья валялось. Напихал все в рюкзак. Говорит, валить мне надо из города. Я его таким никогда не видела, очко у него играло как…

– Из-за чего?

Нинка пожала плечами.

– Он не говорил. Сказал только, что его ищет кто-то. Что они к нему домой уже приходили. И что… ну, надо драть когти, пока ему башку не вскрыли.

– Кто?

– Да откуда я знаю, – взмолилась Нинка. – Мы с ним трахаемся просто, он мне ширнуться дает, и все, в его дела я не лезу никогда! Кто-то ищет – ну ищет и ищет! А кто – меня думаете е… т?

Похоже было, что она говорила правду. Буров закурил.

– Тот герыч, который у тебя был. Две чеки. Откуда он?

– Откуда-откуда. Костик дал.

– Давно у него этот герыч?

Нинка поколебалась. Было видно, что она не желает и даже побаивается рассказывать все, но оставаться в ментуре ей хотелось еще меньше.

– Недели полторы, может, две… Ему по-дешевке загоняют. Он хвалился, довольный был, как будто ему косяк в ж… пу вставили. Типа герыч убойный, а отдают по-дешевке. Говорил, что кучу бабла теперь сможет поднять, если развернуться. Радовался. Дорадовался, б… дь…

– У кого Барыга закупается?

Нинка вздохнула с несчастным видом.

– Раньше у Рената Серого. Пока того мусора не закрыли… В смысле, ну, ваши.

– Не дурак.

– Что?

– А после того, как Рената закрыли? – видя, что Нинка колеблется, Буров надавил: – Слушай, или говори все, или иди нахрен отсюда. Мне до вечера с тобой нянчиться? У кого?

– Не знаю я, как его зовут, – пробурчала она. – Усатый такой, здоровый, с наколками на руках. Кавказец вроде какой-то. Армянин или еще кто, не знаю, не разбираюсь я. Видела его пару раз в пивнухе.

– В какой пивнухе?

– «Гамаюн». На Вокзальной, около ДК.

—? —

– Звонил ей вечером вчера. Половина одиннадцатого было, когда я звонил, прикидываешь? А она на улице. Веселая вся такая. Я, говорит, с подругами гуляю.

Володя хмыкнул, покосившись на хмурого Маржанова.

– Когда тебе 19 было, ты в половине одиннадцатого уже в кроватке был?

– Тебе смешно?

– Гулнар, на самом деле, чего ты панику разводишь?

Всю неделю они заступали в утреннюю смену. С восьми утра до четырех дня. Это была любимая смена у всего личного состава: с утра все спокойно, вызовов почти нет, почти никто не пьет и не куролесит, а еще весь вечер в твоем распоряжении. Но утром Крук пообещал, что с понедельника распорядок дежурств поменяется. Нужно было ценить момент.