Александра Сашнева - Берег Беглых Собак Страница 5

– Что? – Роня поймал мой взгляд.

– Ничего. Просто машина знакомая. Такое чувство, что город игрушечный. У тебя такое бывает?

– Временами. Заводные фигурки в заводном городке.

– Да. Жутко? – спрашиваю я.

– Или утешающе, – говорит Роня. – Европейский менталитет.

Мы перебегаем дорогу. На стене дома ветер треплет белую бумажку. Роня срывает ее и останавливается, чтобы прочитать.

– Разыскивается Елизавета Петровна Кошкина, совершившая тяжкое преступление, 25 лет, шатенка, одета в черную спортивную куртку.

– Кто же писал эту странную пьесу? – говорю я. – Подумать только. Некто Лера, которая снилась мне всю ночь…

– Лера? – переспрашивает Роня. – Блондинка с огромным бриллиантом?

– Да. Но уже без.

– Почему снилась?

– Потому что в реале куклы не разговаривают.

– Куклы? Опять эти чертовы куклы! – восклицает Роня.

– Что? Что ты знаешь о куклах?

– Профессор Легион – это Мастер Пластилиновых Кукол из снов Кошкиной. А Лера недавно заказала ей коллекцию странных графических работ.

– О, как! Я в шоке. Леру, кстати, тоже убили сегодня ночью. И Лоера, если тебе это о чем-то говорит.

Роня смотрит на меня с изумлением.

– И кто же?

– Не знаю. Возможно, я. Это же был сон.

– Тебе что-то подсыпали? – Роня вглядывается в мое лицо.

– Нет. Черная кошка перебежала дорогу, и все стало ненастоящим. Или наоборот. Я запуталась. Мне надо что-то сделать, чтобы прийти в себя. Лера почему-то ненавидела эту черную кошку. Но и кошка странная. Она появлялась из пустоты, и пропадала в пустоту.

Роня смотрит на меня с непонятным мне выражением.

– Поздравляю. Теперь ты настоящая петербурженка.

В серо-желтом колодце двора громко плещется эхо падающих с крыши капель. Роня набирает код, и дверь громко открывается. Лязгая механизмом, старенький лифт поднимает нас на последний этаж.

Звонок. Громкий.

Дверь открывает скуластая девушка.

– Привет.

Роня распрямляет перед Кошкиной сорванную со стены бумажку.

– Привет. Посмотри на это.

Она отступает, читая написанное, я иду за Роней в комнату, и она, наконец-то, на свету читает текст. Ее лицо меняется.

– Вообще-то, это было во сне, – говорит Кошкина неуверенно. – Как можно за сон разыскивать? Откуда они знают, что было у меня во сне?

– Я со стены сорвал! – Роня повышает голос. – Весь город оклеен. И по ящику – Рита не даст соврать – показали убитого профессора. В каком сне? В приступе лунатизма?

– Мне приснился сон, что я убила профессора. Я никуда не ходила! Я болею!

– Как же мог тебя увидеть охранник, если это был сон?

– Я не знаю. Может быть, он тоже спал, и видел меня во сне?

На меня нападает нервный смех.

Кошкина снова смотрит на бумажку.

– Так что? Это меня в тюрьму теперь посадят?

– Меня зовут Рита, – говорю я. – Рита Танк.

– Нет! – говорит Роня. – Все не так. Рита Танк теперь она. А ты… А ты пока побудешь без имени. Ты купила билет в Голландию?

– Да! – я опять в шоке. – Так значит…

– Значит! – говорит Роня.

– Ты это сейчас придумал или…? У меня было другое задание.

– Это тебе так казалось, – усмехается Роня.

– Что?! – теперь моя очередь обладать взорванным мозгом.

Роня замирает перед зеркалом, мы обе становимся около него по обе стороны, и понимаем, что мы с Кошей очень похожи. Просто близнецы. Только прически разные.

– Это – космическая сопричастность, – говорит Роня и начинает складывать продукты обратно в сумку. – Поужинаем у меня.

– Подожди! Я не могу, – говорит Коша.

– Что ты не можешь?

– Заказчик. Должна приехать Лера. Она должна мне денег.

– На розовом «хаммере»? – спрашиваю я.

Кошкина молча кивает.

– Брала у нее интервью, – поясняю я. – Она не приедет. Она улетела. Сегодня ночью она улетела.

– Вот сволочи они, богатые! Я сижу, жду ее, а она. Могла же предупредить!

– Она не могла. Меня попросила передать. У нее неприятности.

– Кто-нибудь знает о том, что ты живешь здесь? – спрашивает Роня.

– Ну да. Лера вот знает. Череп.

– Быстрее! – Роня начинает сбрасывать вещи Коши в кучу на кровать. – Собирайся!

Любая история в кино или в книге имеет начало и конец, поэтому герой, однажды появившийся в сюжете, должен как-то сыграть в нем. В жизни – не так. Жизнь состоит из тысячи ветвящихся историй, корни которых находится где-то во временах динозавров, а их ветви и стволы тянутся в будущее, подобно ветвям деревьев. Когда-то, когда эти истории еще были корнями, они сделали выбор для многих последующих стволов и ветвей. И, несмотря на то, что историй великое множество, все они несут в себе некое предначертание – так же как любая ветка на дереве содержит в себе данность расти именно от этого корня и свободу тянуться вверх, к солнцу. И только в той точке, где рост ветки заканчивается бутоном, остается лишь два варианта выбора – либо дать начало новой истории, либо не дать. Все перепутывается так, что порой не видно ни начала, ни конца. Иной раз конец истории отстоит от начала на более далеком расстоянии, чем смерть человека от его рождения. И мы связаны все этими перепутанными, как клубок цветных ниток, историями.

А еще – так же, как и в лесу, бывает, что семя прорастет не в том месте, не в то время. И как деревцо не тянись к солнцу, тесный строй более взрослых деревьев задавит юную поросль.

Так вот.

Производя добро, человек неизбежно производит зло, и наоборот. Все, что он может сделать – это изогнуть прямую линию и превратить небытие в добро и зло. В бытие. Так зачем мы это делаем? Мы просто хотим быть. Мы хотим, чтобы этот мир был. И мы изгибаем его, единожды выбрав путь.

Итак.

К чему это все? К тому, что мертвая Лера и Лоер непременно скажут еще свое слово.

А вот Мишка с Анечкой навсегда канули в мутную воду Леты.

Мы едем в такси. Кошкина трогательно держит в вытянутой руке ловца снов. Он в ее руках словно зверек. Ее лицо – не из этого времени. Гладкая кожа – словно фарфоровая китайская кукла. Можно ли так жить? Лишь слегка касаться этого мира, постоянно находясь там, в тонких слоях ментального пространства.

– Роня, – говорит она. – А как ты думаешь, тот мир, он где? Внутри или снаружи?

– Нет ни внутри, ни снаружи. Сама подумай. То, что снаружи, то и внутри.

Они начали обсуждать это дальше, и я отвлеклась.

Я не верю в убийства во сне. Не верю в мистику. В шаманство. В колдунов. Не верю во все это. Единственная нормальная версия, которая могла все объяснить, это то, что Кошкина была в трансе. Кто-то ввел ее в транс, и она убила профессора под гипнозом? А Лера?

А Лера… Я верю в науку. Это все – наука. Никакой магии. Никакой чертовой магии. Зря я не распотрошила там, на идиотской квартире. Зачем? Зачем мы вообще туда поехали? Что мы там должны были найти? Неужели она просто собиралась меня там грохнуть? Зачем? Глупость какая.

– Ты хорошо знаешь Леру? – спрашиваю я у Кошкиной.

– Ну да. А что?

– Ты ее трогала? Ну. Руками.

Кошкина нервно смеется.

– Зачем мне ее трогать? С какой целью?

– Мне интересно, какая она на ощупь.

Кошкина смотрит на меня долгим задумчивым взглядом. Я нервно хихикаю.

– Какого черта? Ты что? Ты знал, что я приеду? Ты все знал? Откуда? Почему ты сказал, что я должна отправить Кошкину в Голландию? Кто тебе сказал про Голландию? – я ору на Роню. – Кто? Это секретное задание! Зачем этот долбаный цирк? Я – что? Такая вся – агент-разагент – ехала в Питер раскапывать криминальную историю с художниками-самоубийцами, а оказалось, что я – всего-навсего билет. Я человек-билет для Кошкиной.

Мы стоим в душевой комнате одетые. Шумит душ, чтобы заглушить наши голоса. Роня улыбается, как модный чиновник.

– Ну что? Прооралась? – говорит он флегматично. – Нет. Я не знал, что это будешь ты. Я знал, что это будет кто-то. Но кто – я не знал.

– Так именно она должна была его убить?

– Да.

– Постой? Но почему Кошкина? Что? В Питере нет ни одного наемного убийцы?

– Вряд ли есть еще такой же человек, как Профессор, на которого потратили столько же свинца!

– И что? Не берет?

– Не берет, – вздыхает Роня. – Он оказывается не в том месте, где его ждут. Наемники убивают сами себя. Попадают под трамвай. Ну… Чудеса. Один наемник захлебнулся в ванной как раз накануне. Невозможно. А все крутые бонзы в городе с ним в делах. Мы не можем рассчитывать на помощь государственных структур. Сама понимаешь, что сейчас там творится.

– А чем так особенна Кошкина, что она смогла сделать то, что не смог никто?

Роня тянет паузу. И я тяну.

Наконец он говорит:

– Она проникла в его сны.

Я молчу.

– Это еще не удавалось никому. Даже мне. Кошкина думает, что она жертва обстоятельств, но на самом деле, она их создатель.

– Что?