Анна Данилова - Пианино для господина Ш. «Все четыре пианино представляли собой рассохшиеся, позеленевшие от влаги деревянные ящики. Гробы» Страница 5

– Подожди минутку, хорошо? – проговорил Логинов и, чуть не опрокинув стол, бросился навстречу женщине. Через минуту он представлял ее Наталии:– Знакомьтесь, Дора, а это – Наталия.

– Очень приятно, – улыбнулась Наталия Доре, дочери Бланш, директрисы музыкальной школы, из которой она уволилась два месяца назад. Дора, как и ее мать, была пианисткой и работала завучем одной из самых престижных в городе музыкальных студий. Вот наконец все и прояснилось: Логинов решил вплотную заняться устройством Наталии на работу и организовал эту чудовищную по своей нелепости встречу. Наталия была знакома с Дорой еще по хоровой студии, где какое-то время они, еще девочками, занимались в одной группе.

– Так вот о какой безработной шла речь, – засмеялась громкоголосая Дора, усаживаясь за их столик. Розовокожая, холеная, с рыжей гривой, рассыпанной по плечам, с чуть выпуклыми голубыми глазами, Дора, можно сказать, водрузила свою непомерно большую грудь на столик и попросила Логинова налить ей «чего-нибудь выпить». – Наталия, ты зачем ушла от мамы? Она до сих пор в себя прийти не может, все гадает, чем же могла тебя обидеть.

– Скажи ей, что дело во мне и моей природной лени. Она поймет. Я просто не создана для этих дел. Каждый день объяснять одно и то же, ставить руки и считать: «И раз, и два, и три, и четыре…» Я схожу с ума от однообразия жизни. А вы что, знакомы с Игорем?

– Конечно. Еще со школы, правда, Игорек? Только теперь он стал важной птицей и не заходит к нам, как раньше. Наши родители дружили.

– Скажи, неужели ты пришла сюда только ради меня? – прямо спросила Наталия, поскольку знала, что с Дорой можно особо не церемониться. Она все понимала с полуслова и была на редкость приятна в общении.

– Нет, конечно. Мы сняли банкетный зал, там за стеной, – она махнула рукой куда-то в сторону, – у моего мужа юбилей. Там такая скукотища, все толкают тосты и дарят микроволновки, как сговорились. Но у нас с Игорьком была договоренность. Так что, подруга, хочешь работать у меня?

– Пока – нет. Но как прижмет, приду, если не возражаешь.

– Приходи, нам теоретики всегда нужны. Только плачу мало, по госрасценкам, так сказать.

Логинов, слушая их, явно злился и крошил булочку прямо на скатерть. Пришел официант и принес «Кампари». Наталия окончательно развеселилась. «Он, похоже, заболел. Надо же, раскрутился на „Кампари“…» – подумала она, а вслух сказала:

– Я теперь сижу на шее нашего драгоценного прокурора и болтаю ножками: он меня кормит, поит, одевает и обувает. И вообще, я считаю, что женщина не должна работать. Я горячая противница эмансипации со всеми вытекающими отсюда последствиями. – С этими словами она выпила и подмигнула Доре.

– Отличная штука, – произнесла на выдохе Дора, последовав ее примеру, – «Кампари»… Надо заказать и нам на стол… ну все, ребята, мне пора. Приятно было с вами встретиться и поболтать. Что касается работы, то ты, я надеюсь, все поняла. Двери моей студии, кстати, скоро она будет называться школой искусств, всегда для тебя открыты. То же самое, между прочим, просила передать тебе моя мамуля.

И Дора ушла, шелестя оборками своего шелкового черного платья. Логинов набросился на угря и всем своим видом выражал крайнюю степень недовольства: его старания оказались напрасными.

– Логинов, не бузи, давай лучше послушаем музыку.

И действительно, пока они разговаривали с Дорой, на небольшую, освещенную прожекторами круглую сцену вышла девушка в коротком блестящем платье. Светловолосая, с фигурой манекенщицы, она взяла в руки микрофон и запела под неплохую фонограмму песню Шарля Азнавура. В ресторане сразу все попритихли. Она пела на французском, но Наталия сразу же вспомнила русский текст, и почему-то на глаза ее навернулись слезы: «По краю пропасти, по краю, иду и с пропастью играю, и умираю от любви, пойми, пойми…» Да, эта песня так и называется – «Умереть от любви». Очень редко бывает так, что, когда слушаешь музыку, все окружающее как бы теряет всякий смысл. Так случилось и теперь: девушка пела, и все в зале забыли, зачем пришли. Существовала только музыка и эта нежная маленькая женщина с грустными глазами и гортанным, с хрипотцой, доводящей слушателей до озноба, голосом. Грассирующее «р» придавало песне неповторимый привкус парижской жизни, его ночных огней и невидимого, но осязаемого присутствия Эдит Пиаф. Такие ассоциации… Наталия почему-то разволновалась и, даже когда девушка под аплодисменты ушла со сцены, продолжала находиться в каком-то странном сомнамбулическом состоянии.

– Хорошо поет, – услышала она голос Логинова и окончательно пришла в себя.

– Послушай, а ты мне говорил, что в ресторанах сейчас делать нечего, что в них набивается сомнительная публика, вооруженная до зубов и готовая изнасиловать все, что движется.

– Так оно и есть. Я вообще не знаю, откуда здесь эта певица.

– Но она не профессионалка, ты уж мне поверь.

– Да какая разница. Главное, что за душу берет. Да и красивая, согласись.

– Соглашусь. Знаешь, Игорь, ты извини, что так вышло с Дорой, но мне действительно не хочется работать. Я накопила немного денег и могу пожить спокойно примерно с год. Я очень благодарна тебе за беспокойство, но в следующий раз, перед тем как сводить меня с кем-нибудь, предупреждай, хорошо? А то еще вздумаешь меня выдать замуж за кого-нибудь, а со мной не посоветуешься.

– Как это замуж? – не понял шутки Логинов. – Замуж ты можешь выйти только за меня. Хоть завтра.

Она сделала вид, что не расслышала его последних слов и вновь повернулась к сцене, где на этот раз девушка появилась уже в длинном красном платье с разрезом и красной же прозрачной шали на плечах. Она на этот раз пела русский романс «Эта темно-вишневая шаль». У нее было превосходное произношение, совершенная дикция и удивительно приятный тембр голоса.

– Наташа, если ты еще не поняла, то я могу повторить. Ты слышишь меня? – Логинов тоже говорил каким-то не своим голосом, он явно волновался. – Я же делаю тебе предложение, ты понимаешь это? Мне надоело чувствовать себя в твоем доме гостем. У меня пустая квартира, огромная, двухэтажная, переедем ко мне.

Наталия посмотрела на него так, словно только что заметила, что сидит за столиком не одна, и удивленно вскинула брови:

– Я никуда не поеду… а насчет остального – надо подумать.

Ночью, когда Логинов уснул, так и не дождавшись ее ответа, она выскользнула из-под одеяла, набросила на себя халат и заперлась в кабинете. Вот уже пару месяцев здесь рядом с небольшим кабинетным роялем соседствовало маленькое немецкое пианино с серебряными канделябрами. Наталия купила его случайно у одного опустившегося человека, бывшего музыканта, скрипача, а теперь просто алкоголика Борисова, за сто тысяч. Пригласила настройщика, но оказалось, что инструмент безнадежен и никогда уже не зазвучит. И вот теперь инструмент стоял как укор ее безрассудству: бесполезный в своей эйфорической дешевизне и постоянно напоминающий Наталии о спившемся Борисове. Ей даже казалось, что от этого инструмента пахнет дешевым вином или водкой. Но она пришла сюда ночью вовсе не для того, чтобы лишний раз убедиться в его никчемности. Она пришла, чтобы подумать, расслабиться и заодно поиграть.

Дело в том, что совсем недавно она поняла, что видения, которые посещали ее и которые являлись частью ее подсознательного, спрятанного ото всех мира, стали как бы приглашать ее на свои сеансы. Она чувствовала это даже уже как физическую потребность и старалась в таком состоянии непременно сесть за пианино, рояль или любой другой клавишный инструмент, находящийся в это время у нее под рукой. Так было и на этот раз. И она уже приблизительно знала, с кем эти видения будут связаны. Да, у нее из головы не шла та молоденькая певица из ресторана. Несмотря на кажущуюся раскованность и тот ресторанный флер, который придавали девушке вечернее платье, сама обстановка ресторана и подвыпившая публика, что-то в ее взгляде было трагическое. Что-то неуловимое сквозило в ее движениях, что наводило на мысль об обрушившемся на нее несчастье.

Она села, закрыла глаза и коснулась пальцами клавиш. Нежный минорный аккорд напомнил ей начало песни «Умереть от любви».

– По краю пропасти, по краю… – произнесла Наталия в такт музыке и вдруг почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она раскрыла их и, к своему величайшему удивлению и восхищению, увидела себя сидящей в большой уютной комнате за пианино. Там находились еще несколько человек: молодой мужчина с черными волнистыми волосами и голубыми глазами, красивый, похожий на Алена Делона, еще один мужчина, чуть постарше, с коротко постриженными волосами и настолько одухотворенным лицом, что его можно было принять за поэта. Но восхищение вызвала девушка в красном платье, сидящая, как и она, Наталия, за пианино и поющая эту же азнавуровскую песню.