Владимир Кулеба - Зеркало для журналиста Страница 5

– Ого! Это ж сколько пилить! Я жрать хочу, Цвет! Давай шпроты откроем! У тебя в чемодане, я засек!

Мы ехали в суперскоростном поезде, который несся по монорельсовой дороге со скоростью 350 км в час. Расстояние до Осаки покрывает за три часа. Чистота, надо сказать, везде – стерильная. И душ есть, и парикмахерская, ресторан, само собой. Стюарды в белоснежных фраках выдали нам небольшие продуктовые наборы и по бутылочке пива. Оно пришлось очень кстати. Из-за этого дурака Ярмыша мы так и не успели раздерибанить бар пресс-секретаря, как обычно делали в поездках, и отполироваться пивком. Традиция такая у нас. Сашка Боровик входит в состав делегации, как начальству ему разрешается пользоваться минибаром в номере бесплатно. А там бутылок и мерзавчиков столько – на всех хватит. Ну, и мы под конец собираемся у него для подведения итогов. Из-за Ярмыша минибар в «Нью Отани» уцелел – рассказать кому, не поверят.

Не унимался он и сейчас.

– Цвет! Давай шпроты откроем! Ехать же еще сколько!

Он, идиот, думает, что мы движемся со скоростью поезда «Киев – Москва», который 800 километров преодолевает за ночь.

– Цвет! У меня и саке есть, я вчера бутылку значил, что тебе подарили! И сальцо имеется!

Видали недоноска! Народ оглядывается, в вагоне-то тихо, президент едет. Скорей бы в гостиницу, сложить козла штабелем, чтобы не мешал. Фаина Шумская все время в нашу сторону выразительно посматривает, пальцем у виска крутит. Сказать ей, чтобы в одном месте повертела, что ли? Точно – заложит.

– Слушай, Цветков, давай все же по граммульке саке попробуем.

Это Владлен Мирошниченко, он с другой стороны от Ярмыша сидит, подпирает, чтобы не упал в проход.

– Выпьем и в тамбуре курнем, тем более, что наша смена кончается, ребята подменят. Да и от греха подальше. – Он кивнул головой в сторону П.Я. Тот, кажется, опять спал. Я указал на Ярмыша и отрицательно замотал головой:

– Что ты, ему – ни грамма.

Ну и гадость эта саке! Как самогон разбавленный, тридцатиградусный. Чуть не стошнило.

– Его, говорят, подогретым надо пить, – скривившись, как среда на пятницу, Владлен вытер губы рукавом:

– У тебя покрепче ничего не осталось, Витя?

Вот подхалим! Когда припекло, выпить хочет, сразу: «Витя», а как ничего не надо: «Цвет». Пойло колом в горле стоит непроходимым, противно как! Придется «заначку» достать, с Владом пить, а что делать? Сколько раз слово давал, не связываться с ним, да деваться-то из подводной лодки некуда.

– Поддерживай его крепче, сейчас попытаюсь достать. Смотри, чтоб не грохнулся.

– Может, и закуси какой, Вить, а? Жрать охота. Моя сумка осталась там, впереди, с бутербродами, в столовой утром заначил, да не рассчитал, что с Ярмышем возиться придется. Ну, ничего, заплатит нам, дорого обойдется. Надо же, так оскандалился мужик! Ну, что, Вить?

– Закуски нет никакой. Только бутылка вот одна осталась, водки…

Элька

Забылось, конечно, многое, детали стерлись из памяти, исчезли, боль прошла, как выветрилась в форточку, все равно простить ему не могу. Сколько лет? Учились на втором или третьем курсе, семидесятые годы, самое начало. Значит, больше трех десятков. Во, как! У нее смешная фамилия – Борсученко. Имя – с претензией – Эльвира.

– Можно – Эля, – сказала, протягивая мне прохладную руку лодочкой.

Я не ходок по женской части, а тогда и вообще, считай, опыта никакого. Мы познакомились абитуриентами, в одной группе экзамены вступительные сдавали. Гуляли до полуночи по Пионерскому парку, где сейчас «ярмо дружбы» с Россией поставили, и все асфальтом залили. Какое место испоганили! Там чертово колесо стояло, весь Левый берег, как на ладони, другие аттракционы, называлось «м1стечко розваг», или просто «м1стечко». Персонажи собирались – бездельники и тунеядцы, со всего Киева, их как магнитом сюда притягивало. Никто нигде не работал, многие не учились, дневали и ночевали на лавочках. Все друг друга знали, такая себе сборная солянка, тусовка по-современному.

Домушники – кто по мелочам, полубандиты, шантрапа крещатинская. Несколько барышень, прошедших многое. По тем временам – центровая молодежь. Не занятая работой, многие – и учебой. Кто забредал сюда случайно, так и оставался, компания разрасталась. Спасибо, судьба уберегла, не подсел и шмонать по карманам не стал. Полным ходом трусили приезжих, в основном, из-под Киева – они в парк кататься на колесе приходили, с видовой площадки на Днепр посмотреть, вниз, на Подол. Их называли брезгливо «чертями» и «парижанами». «Слышь, парень, дай двадцать копеек, три дня не ел». Чуть сзади – еще двое таких же. Отдавали беспрекословно, мало ли что! Первый раз и ко мне за двадцать копеек подошли. Хорошо, парень знакомый оказался, за «Большевик» в футбол играл.

– Слышь, Липа, отойди от него, это наш пацан, в футбол играет…

Сюда, в «м1стечко», привел как-то Элю после очередного экзамена. Она носила короткую юбку, когда села нога на ногу, пацаны рты открыли.

– Это твоя компания? Я думала, ты скромнее.

Она мне снилась по ночам. Собственно, с высоты сегодняшних дней, как я понимаю, ничего в ней особенного не было. Что значит, особенного? Что в них, бабах, вообще такого? Может, и хорошо, что тогда все так сложилось. До Эли я не знал женщин. Влюбленность юношеская была, женщин, чтобы по-настоящему – нет. Выклянчил ключи у одноклассника, он тоже здесь ошивался, однокомнатная хата где-то на Водопарке, на последние деньги взяли такси и бутылку красного вина-чернила, уговорил ее поехать. Как ни старался, ничего не получалось. Эля хоть и на год старше, но тоже первый раз девушкой оказалась. Целовались до звона в ушах, а вот дальше, когда в постель легли, я опозорился и очень быстро. Эля ласково гладила по волосам, я лежал, обессиленный, простыня была мокрой и несвежей. От нее плохо попахивало. Так повторялось несколько раз. Пропасть все увеличивалась.

Как-то с приятелем поехали на электричке в лес с компанией девушек из торговли – продавщицами молоденькими. Как оказались с двумя барышнями, уже не вспомнить. Звезды, наверное, в тот день светили в мою сторону. Все получилось легко, играючи, без напряга. Хорошо посидели, выпили – бутылку купили, стаканы взяли взаймы в сельской хате, расстелили газету, девушки сервировали, я аккуратно нарезал сыр и докторскую колбаску, появился дедушка с банкой соленых огурцов – пятьдесят копеек за штуку, не за банку. Когда «развели» девушек, и я поцеловал ту Галку, которая оказалась со мной, а они обе были Галками, почувствовал на ее губах вкус неженского огурчика.

Не ожидал – над чем мы так бились и тужились с Элькой, оказалось довольно легким и нехитрым делом. Конечно, она почти все сделала сама, умело направляла, помогала, и, судя по тому, что мы и потом несколько раз встречались, осталась довольна.

В электричке Галка спала у меня на плече. Приятеля с другой Галкой мы потеряли, да и не очень переживали по этому поводу. Я, чуть отстранившись, рассматривал свою первую женщину. Сейчас, когда она не держала лицо, стало заметно, что успела кое-что повидать в жизни. Оказалась почти на десять лет старше, дважды была замужем, живет с дочкой-первоклашкой, на Чоколовке, в однокомнатной квартире. Я к ней года два наезжал, особенно после студенческих пирушек, пока однажды не застал там ее нового мужа, здорового лба – то ли гандболиста, то ли волейболиста, и он едва не спустил меня с лестницы. Работала продавщицей в антикварном на Ленина, почти рядом с универом, что для меня было очень удобно. Теперь там какой-то кооперативный ресторан.

Возвращаясь тогда, после «тучи», блаженно думал о том, что теперь-то Эльке не отвертеться и, как только представится возможность, я ей докажу. Ведь с ней у меня всерьез, а Галка – что Галка? Всегда доступна, заскакивай в любое время, ничего не требует, бутылку вина купил – и вперед. С ней классно, но только в ее квартире, для домашнего, так сказать, потребления. В театр не возьмешь, и в компанию студенческую – облом. В киношку однажды сходили – к ней нельзя было – так нацеловались, губы потом болели два дня, все синие, низ живота позорно ныл, хорошо, не опозорился в кинотеатре, она руку сразу туда просунула.

С Элькой – по-другому, глянет испытующе, строго своими карими блюдцами, и ты уже замолк. В кинозале не позажимаешься, на халтурные советские фильмы не вытащишь. Подавай Ларису Шепитько, Куросаву, Бергмана или Хуциева – кино кожей чувствует. И не так, как большинство девчонок-школьниц, фото артистов в альбом клеили. Элькину рецензию на фильм Анджея Вайды «Все на продажу» профессор вслух перед курсом зачитывал. Большие задатки, талант у девушки. Слушая умные рассуждения, не верилось, что вечером эта женщина ляжет с тобой в постель.

Да, у нас слишком далеко зашло.

– Кто я теперь? – спрашивает она шепотом, когда мы обессилено лежим и курим после очередной неудачной попытки. – Женщина? Девушка? Ведь крови совсем не было.

От этих разборок я покрываюсь липким потом. Уши горят, как в детстве, когда у тебя день рождения и все больно мнут их руками.