Тюрвень - Lars Gert Страница 5

Я лукавил: какой бы ни была эта книга, я с удовольствием бы заглянул в неё, ибо любопытство довлело над страхом – говорят, в «Некрономиконе» написано и описано такое, что волосы дыбом, а её истинные авторы то ли с планеты Юггот, то ли из таких подземных миров, как Ксинайан, Йот или Нʼкай.

Но я не договорил: при моих словах «У страха, как известно, глаза велики, и…» сверкнула молния, и грянул гром! От испуга (или не только?) мой любимый, вскрикнув, навернулся со стремянки и упал навзничь, не подавая признаков жизни.

Только я хотел броситься к тому, кто являлся для меня больше, чем другом, как путь мне перегородила призрачная фигура – фигура моего деда, барона де Тюрвеня:

– От любой из книг в моей библиотеке ты можешь черпать знание. – Напутствовал меня призрак. – Только к полке с «Некрономиконом» даже близко не подходи! – Казалось, он грозил мне иссохшим кулаком.

Ах, сколь же запоздалыми оказались его напутствия и предостережения! Я был в таком трансе, в таком состоянии, состоянии аффекта, что даже не удивился фантому, представшему передо мной, а между тем привидение не унималось. Его речи резали мой слух:

– Верни эту дьявольскую книгу (которую я по своей молодости, по своей глупости выкрал и многократно пожалел об этом) в Национальную библиотеку Франции (что в Париже) – а лучше и вовсе переправь подальше, за много-много миль отсюда – в Мискатоникский университет, который расположен в Аркхэме.

Ну, вот и всё: видение исчезло, а вместе с ним – голос моего покойного родственника. Теперь я всё более явственно ощущал стоны знакомого тембра и вспомнил, что там, в паре шагов от меня, на шахматном полу лежит человек, который больше всего на свете сейчас нуждается в моей помощи.

– Как ты, Ллойд? – Спросил я, подбежав к другу.

Вызванный в Тюрвень лекарь диагностировал у поэта и художника сотрясение коры головного мозга, вызванное следствием падения с большой высоты, а также многочисленные, но не опасные для жизни ушибы.

Кухарка, уборщица, прачка уже была тут как тут, и я, натолкнувшись на неё, задался вопросом, который стал мучить меня с того самого дня: почему эта служанка так интересовалась старинной библиотекой? Я начал догадываться, что её намерения отнюдь не прозрачны: вряд ли эта женщина имела желание навести чистоту. Скорее всего, ей было что-то нужно в библиотеке, но все эти годы барон, как известно, на пушечный выстрел не подпускал туда ни её, ни кого-либо ещё. Неужели она умеет читать? Ведь что-то же тянет её сюда, в эту скрипучую, но всё ещё величественную дверь, которая для человека не посвящённого является преградой из мира настоящего в мир прошлого, окном в мир величайшей древности, в зал мудрости, один большой многокнижный трактат, древо жизни и первоисточник всякого истинного знания.

После недельного пребывания здесь я вдруг ощутил со стороны этой женщины подобие некоей нарочитой услужливости, которую поначалу я в ней не подмечал – возможно, из-за известных событий я был погружён в думы, и мне было не до того.

– Не хочет ли мсье пирог? А мяса с рисом? А супу? Или – фруктов?

Обычно я отказывался от второй порции, зато Ллойд по вполне понятным причинам (да, он уже шёл на поправку) охотно уминал всё, предложенное этой челядью. Вот только я начал замечать, что как-то не впрок, поперёк горла вставала эта пища. Поначалу я не придавал никакого значения, но после случившегося позднее отравления Ллойда я сопоставил факты и забил тревогу.

Я лично в присутствии ОʼБрайена дал попробовать приготовленную для нас пищу одной из собак нашего дворецкого – спустя несколько минут она околела, что подтвердило мои предположения о том, что нам подсыпают яд – правда, в небольшом количестве. Не от этого ли яда скончался барон, на протяжении многих лет вкушая яства черноглазой ведьмы?

Ллойд посоветовал мне расспросить дворецкого об этой служанке, но я решил провести своё собственное расследование – вдруг и дворецкий замешан в интригах? Которые недобрым ореолом окружали родовое дворянское гнездо.

Улучив наиболее удобный для себя момент, я тайком проник на кухню, где застал кухарку за нарезкой лука для салата.

Женщина нашла себе новое занятие, забросив старое: она вдруг резко передумала делать салат – вместо этого она, вымыв руки и вытерев их насухо, достала из кухонного шкафчика коробочку с каким-то тёмно-коричневым порошком. И всё это время Жаббона что-то бурчала себе под нос.

Я напряг весь свой слух, дабы уловить хоть что-то из её недоброго ворчания, больше похожего на… На бульканье (особенно ему соответствовали последние шесть слов):

– Отоно Нʼкай тёколатль зазаза пэрэ-пэрэ. Жиулкоигмнжаха, Зистулжемгни? Ксаксалутх, Кефментх; Тсатхоггуа, Звильпоггуа…

Тёколатль? Я не ослышался? Ведь «щоколатль» – слово ацтекского происхождения, и означает «горькая вода». Стало быть, эта ведьма задумала что-то подмешать в горячий шоколад, который я и мой друг с такой охотой пьём по утрам???

– Ничего не нужно; мы будем завтракать не здесь. – Скрестив руки, вымолвил я, гадая, откуда простая кухарка знает язык ацтеков, и к какому языку относятся все остальные слова, произнесённые ей. Я уже пожалел, что в своё время не концентрировал должного внимания на лингвистике.

Застигнутая врасплох, кухарка выронила всё на пол, а её чёрные глаза чуть не вылезли из орбит – это я уже увидел, когда домработница повернулась ко мне лицом.

Еду мы принимали теперь из других рук, но Жаббона (так прозвали мы «колдунью») переориентировала свои умения в другое русло – что и не преминуло нам вскоре лицезреть.

– Мсье бы подошло вот это. – Протянула мне Жаббона вешалку с каким-то сюртуком – вполне добротным, если бы не запах мыла, нафталина или что ещё подкладывают к вещам эти слуги.

– Пожалуй, воздержусь. – Решительно отказался я.

– А я надену (если оно впору). – Веселясь, присвистывал Ллойд – да, это в его духе. Его не особо омрачила трагедия друга, хотя соболезновал он искренне. Что его радовало – так это уникальная возможность беседовать на французском с носителями языка. Я и сам радовался за него, а также за то, что он сейчас именно здесь – что он видит там, в своём туманном, своём приморском Инвернессе, куда из-за частой непогоды редкое судно стремится… Пусть хоть немного развеется в старой доброй Франции, куда лучик солнечного света не