Джон Гришэм - Последний присяжный Страница 50

— Всего лишь рука сломана, — сообщила она, явно раздосадованная тем, что Бэгги не понес более сурового наказания. — Парочка царапин да синяков. Что дураку сделается!

Мы с Уайли переглянулись.

— Он был пьян? — спросила она.

Бэгги был пьян всегда.

— Не знаю, — ответил я. — Он вылез из окна в суде.

— О Господи! Конечно, пьян.

Я вкратце изложил ей историю побега, совершенного ее мужем под шквальным огнем, постаравшись придать рассказу героическое звучание.

— С четвертого этажа? — переспросила она.

— Да.

— Значит, играл в покер, надрался и сиганул из окна.

— Ну, в общем, так оно и было, — не удержался Уайли.

— Не совсем, — попытался я было поправить его, но она уже от нас отошла.

Когда нас допустили наконец в палату, Бэгги мирно храпел. Действие медикаментов наложилось на действие алкоголя, приведя его в полукоматозное состояние.

— Он еще пожалеет, что не уснул навечно, — шепнул мне Уайли.

И оказался прав. Легенда о Бэгги Попрыгунчике еще много лет передавалась из уст в уста. Уобл Тэкет клялся, что первым провод выпустил Чик Эллиот, Чик же возражал: сначала, мол, у Майора подогнулась нога, что вызвало цепную реакцию. Но город сразу же решил, что, кто бы ни отпустил провод первым, три идиота, которым Бэгги доверил страховать себя, нарочно уронили его в самшитовый куст.

Два дня спустя Хенка Хатена перевели в Уитфелд, в психиатрическую клинику штата, где ему предстояло провести несколько лет. Поначалу его обвиняли в намерении перестрелять пол-Клэнтона, но со временем обвинения отпали. Он доверительно сообщил Эрни Гэддису, что не стрелял в какого-то определенного человека и никому персонально не хотел причинить вреда, просто расстроился из-за того, что город не нашел в себе мужества осудить Дэнни Пэджита на смерть.

Позднее до Клэнтона докатился слух, будто Хенку официально поставили диагноз: тяжелая стадия шизофрении.

Уличный же приговор гласил: «Законченный кретин!»

В истории округа Форд еще никто и никогда не сходил с ума столь эффектно.

Глава 26

Через год после покупки газеты я послал Би-Би чек на пятьдесят пять тысяч долларов — ее кредит плюс десять процентов годовых. Ссужая мне деньги, бабушка ни слова не сказала о процентах, и никаких долговых обязательств я не подписывал. Десять — высоковатый процент, и я надеялся, что она от него откажется, поэтому, отослав чек, стал с замиранием сердца бегать к почтовому ящику. Примерно неделю спустя я нашел в нем письмо из Мемфиса.

«Дорогой Уильям!

Возвращаю твой чек, на который я не рассчитывала и в котором в настоящий момент не испытываю нужды. Если по какой-нибудь невероятной причине мне в будущем понадобятся деньги, мы вернемся к обсуждению этого вопроса. Однако твоя честность и состоятельность в денежных вопросах вызывает у меня чувство глубокого уважения. Я искренне горжусь тем, сколь многого ты добился всего за один год, и с восторгом рассказываю своим друзьям о твоих успехах в качестве издателя и редактора газеты.

Должна признаться, что, увидев тебя по возвращении из Сиракьюса, я беспокоилась: мне казалось, что тебе не хватает целеустремленности и ясного представления о будущем, кроме того, у тебя были слишком длинные волосы. Ты доказал, что я ошибалась, да к тому же еще и постригся (немного). А также стал одеваться как настоящий джентльмен и приобрел хорошие манеры.

Ты — единственное, что у меня есть, Уильям, и я нежно люблю тебя. Пожалуйста, пиши мне чаще.

С любовью,

твоя Би-Би.

P.S. Неужели этот несчастный действительно разделся донага и стал обстреливать город? Ну и персонажи там у вас!»

Первый муж Би-Би умер в 1924 году от какой-то экзотической болезни. После этого она вышла замуж за некоего разведенного хлопкоторговца, у них родился ребенок — моя бедная мать. Второй муж Би-Би, мой дед, скончался в 1938 году, оставив ей кругленькую сумму. На этом она свои брачные попытки завершила и последние тридцать с чем-то лет занималась лишь тем, что считала деньги, играла в бридж и путешествовала. Как единственному внуку, мне предстояло унаследовать все, чем она владела, хотя я понятия не имел, каковы истинные размеры ее состояния.

Так что, если Би-Би хотела получать от меня больше писем, она, разумеется, могла быть уверена, что будет их получать.

Я с удовольствием порвал чек, отправился в банк и взял у Стэна Аткаваджа кредит еще на пятьдесят тысяч. Харди где-то в Атланте присмотрел чуть подержанное типографское оборудование, и я купил его за сто восемь тысяч. Мы выкинули на помойку свой допотопный печатный станок и шагнули в двадцатый век. «Таймс» приобрела новый вид — гораздо более четкая печать, лучшее качество снимков, более современный макет. Наш тираж составлял около шести тысяч, и я предвидел его устойчивый и доходный рост. Выборы 1971 года, несомненно, тому способствовали.

Я был поражен количеством претендентов, баллотировавшихся на официальные должности в Миссисипи. Каждый округ был поделен на пять районов, и каждый район имел своего выборного констебля, носившего жетон, пистолет и форму из серии «сделай сам». Кроме того, если мог себе позволить — а возможность такая всегда находилась, — он устанавливал на крыше автомобиля проблесковый маячок и присваивал полномочия в любое время прищучивать любого за любое мыслимое и немыслимое нарушение. Никакой специальной подготовки не требовалось. Равно как и образования. И вообще ни намека на контроль со стороны окружного шерифа или шефа городской полиции, разве что жители могли выразить мнение о работе своего избранника раз в четыре года. Теоретически в обязанности констеблей входило лишь доставлять повестки и в случае необходимости препровождать свидетелей в суд, но, будучи избранными, большинство из них не могли устоять перед непреодолимым искушением напялить на себя кобуру и начать рыскать в поисках тех, кого можно арестовать.

Чем больше штрафов выписывал констебль водителям, тем больше он зарабатывал. Это была наполовину общественная работа с чисто номинальной зарплатой, но как минимум один из пяти констеблей округа старался жить за счет должности. И именно от него следовало ждать больше всего неприятностей.

Каждый район имел также своего мирового судью — должностное лицо безо всякого юридического образования. По крайней мере так было в 1971 году. Для этой работы тоже не требовалось не только диплома, но и опыта — лишь голоса избирателей. Мировой судья судил всех, кого приволакивал ему констебль, отношения между ними были деликатными и вызывали подозрения. Водители из других штатов, задержанные констеблем в округе Форд, обычно под любым предлогом приговаривались мировым судьей к штрафам.

В каждом округе имелись пять инспекторов — пять местных царьков, которые обладали всей полнотой власти. Тем, кто их поддерживал, они мостили дороги, чинили водопроводы, выделяли щебенку. Для своих врагов они не делали практически ничего. Все окружные указы утверждались советом инспекторов.

Каждый округ имел выборных шерифа, сборщика налогов, налогового инспектора, секретаря канцлерского суда и коронера. Сельские округа имели на уровне штата общего сенатора и общего члена палаты представителей. Еще в 1971 году в штате существовали должности уполномоченного по дорогам, уполномоченного по общественному обслуживанию, уполномоченного по сельскому хозяйству, казначея, аудитора, главного прокурора, вице-губернатора и губернатора.

Такая система казалась мне громоздкой и смехотворной до тех пор, пока кандидаты на все эти должности не начали давать в «Таймс» платную предвыборную рекламу. У особенно никудышного констебля в Четвертом районе (известном также под названием «Четвертая облав-зона») к концу января обнаружилось одиннадцать конкурентов. Большинство этих бедных парней робко входили в редакцию с текстами своих «обращений», от руки написанными их женами на листках, вырванных из блокнотов. Я терпеливо читал тексты, расшифровывая чудовищные почерки, редактировал, переводя на удобоваримый язык, потом получал деньги и печатал эти шедевры. Почти все без исключения начинались словами: «После многих месяцев раздумий и молитв…» или: «Огромное количество людей обратились ко мне с просьбой баллотироваться…»

К концу февраля весь округ жил предстоящими в августе выборами. У шерифа Коули было два конкурента, и еще двое грозились вступить в борьбу. Последний срок сдачи документов истекал в июне, а Коули пока ничего не предпринял. Это породило слухи, будто он не собирается выставлять свою кандидатуру.

Когда речь идет о местных выборах, воспламенить публику ничего не стоит.

Мисс Калли придерживалась старомодного убеждения, что посещать рестораны — значит попусту, а к тому же и греховно тратить время. Ее перечень возможных грехов был куда более длинным, чем у большинства людей, особенно у меня. Мне потребовалось почти полгода, чтобы уговорить ее пообедать со мной «У Клода» в один из наших традиционных четвергов. Я объяснил, что, поскольку платить буду я, она не бросает деньги на ветер и, следовательно, не совершает греха расточительства, а мне все равно: одним грехом больше, одним меньше. Обед вне дома, разумеется, был наименее тяжкой из моих провинностей перед Господом.