Дин Кунц - Лицо в зеркале Страница 51

Переодевшись в клетчатый халат из кашемира, соответствующий дождливому декабрьскому вечеру, Корки смешал себе «Мартини». Лишь с капелькой вермута, но с двумя оливками.

Довольный удачно проведенным днем, он любил прогуляться по своему просторному дому, наслаждаясь викторианской архитектурой и отделкой.

Его родители, оба из богатых семей, купили этот дом вскоре после свадьбы. Не будь они такими людьми, какими были, прекрасный дом наполняли бы сейчас чудесные семейные воспоминания, чувство традиции.

А в итоге у него осталось лишь одно приятное семейное воспоминание, которое более всего грело ему душу, связанное с гостиной, точнее, с несколькими" квадратными футами у камина, где он разделил мать и свое наследство с помощью железной кочерги.

Он постоял у камина только минуту-другую, наслаждаясь идущим теплом, прежде чем вновь подняться наверх. На этот раз, с «Мартини» в руке, прошел в дальнюю спальню для гостей, проверить Вонючего сырного парня.

В эти дни он даже не запирал дверь. Старина Вонючка более не мог передвигаться сам.

В комнате даже днем царила темнота, потому что окна закрывали ставни. Лампа на столике у кровати зажигалась и гасилась выключателем на стене у двери.

Матовая лампа и абажур цвета абрикоса обеспечивали мягкое освещение. Но даже при таком приятном свете Вонючка был белее белого, словно вырезанным из камня.

Виднелись только голова, плечи и руки, остальное скрывала простыня и одеяло. Но позже Корки намеревался полюбоваться всем телом.

Когда-то Стинки весил 200 фунтов, в которых не было ни унции лишнего жира. Если бы он мог встать на весы сейчас, то не потянул бы на 110 фунтов.

От него остались только кости, кожа да волосы, ко всему этому прибавились пролежни, он едва мог оторвать голову от подушки, не говоря уж о том, чтобы подняться с кровати и встать на весы, а отчаяние давным-давно сломало его волю к сопротивлению.

Вонючка более не пребывал в полуобморочном со стоянии. Его запавшие глаза встретились с глазами Корки, полные мольбы.

Стоявшая на стойке, рассчитанная на двенадцать часов бутыль капельницы практически опустела. По трубке в вену Вонючки поступали глюкоза, витамины и минералы, которые поддерживали его жизнь, а также наркотик, который обеспечивал дезориентацию и покорность.

Корки поставил стакан с «Мартини», достал из маленького холодильника, заставленного бутылями, полную, привычными движениями заменил ею пустую.

В этой бутыли наркотика не было. Корки хотел, чтобы у его исхудавшего гостя прочистились мозги.

Вновь взяв «Мартини» и пригубив его, он сказал: «Увидимся вновь после обеда» — и вышел из спальни.

Вернувшись в гостиную, Корки задержался у камина, чтобы допить «Мартини» и вспомнить маму.

К сожалению, историческая кочерга не осталась в доме, чтобы ее, отполированную, повесили на почетное место. Многими годами раньше, в ту самую ночь, когда и произошло историческое событие, полиция увезла ее с собой, вместе с другими вещами, взятыми в качестве вещественных доказательств, да так и не вернула.

Корки, конечно же, не стал требовать возвращения кочерги, чтобы в полиции не подумали, что она представляет для него некую сентиментальную ценность, После смерти матери он купил новый комплект каминных инструментов.

С неохотой заменил и ковер в гостиной. Если детективы отдела расследования убийств по какой-то причине заглянули бы в его дом через несколько месяцев после убийства матери и увидели на полу ковер с пятнами крови, у них могли бы возникнуть ненужные вопросы.

На кухне он подогрел в микроволновой печи контейнеры с китайской едой. Тушеную курицу, свинину в пряном соусе, говядину с перцем. Конечно же, рис. И еще всякое разное.

Он не мог съесть все это сам. Но Корки покупал слишком много еды с тех самых пор, как начал морить голодом Вонючего сырного парня.

Вероятно, процесс медленного угасания Вонючки не только развлекал, но и воздействовал на подсознание. У Корки развился страх остаться голодным.

И чтобы не нарушать душевного равновесия, он продолжал покупать слишком много еды, чтобы потом наслаждаться процессом скармливания избытка мусорному ведру.

В этот вечер, собственно, в последние месяцы по-другому практически не бывало, Корки обедал в столовой, за большим столом, на котором лежал полный комплект чертежей Палаццо Роспо. Чертежи эти распечатали с дискет архитектурной фирмы, которая стала подрядчиком шести миллионного заказа на реконструкцию особняка, полученного вскоре после того, как Манхейм купил поместье.

Помимо установки новых электрической, тепловой и канализационной систем, а также системы кондиционирования, дом полностью компьютеризовали, обеспечили современной, по последнему слову техники охранной системой, концепция которой предполагала возможность постоянной модернизации. И действительно, согласно источнику, которому Корки полностью доверял, за последние два года охранную систему модернизировали, как минимум, один раз.

Ночь, словно живое существо, подверженное переменам настроения, вдруг очнулась от летаргии и зашумела ветром, забарабанила каплями дождя в окна и по крыше, потянулась к дому ветвями деревьев.

А в теплой столовой, закутанный в клетчатый кашемировый халат, с китайскими деликатесами на столе, в предвкушении плодотворной работы, Корки Лапута мог бы от всего сердца сказать, что жизнь хороша, а жить хорошо. Именно такие моменты, по его разумению, более всего соответствовали этому утверждению.

Глава 43

Как обычно, отчет миссис Макби был подробным и деловым, но при этом и дружелюбным, а благодаря каллиграфическому почерку являл собой произведение искусства и тянул на исторический документ. Сидя за столом в кабинете, Этан буквально слышал мелодичный, с легким шотландским акцентом голос домоправительницы.

После короткого вступления, в котором выражалась надежда, что Этан с пользой провел день и настроение у него такое же хорошее, как и у нее, по причине приближения Рождества, миссис Макби напомнила, что ранним утром она и мистер Макби отбудут в Санта-Барбару, где проведут два дня в семье сына, с тем чтобы вернуться двадцать четвертого к девяти утра.

Далее она указывала, что Санта-Барбара находится в часе езды к северу и ей всегда можно позвонить, если потребуется ее совет. Она написала номер своего мобильника, который Этан и так знал, и телефонный номер ее сына. А также адрес сына, добавив, что менее чем в трех кварталах от его дома находится прекрасный большой парк.

«В парке много старых калифорнийских дубов и других высоких деревьев, — писала она, — нов его границах есть две большие лужайки, вполне достаточные для посадки вертолета на случай, если в поместье возникнут проблемы, серьезность которых потребует моего срочного возвращения, совсем как прилета бригады врачей на место аварии».

Этан не мог поверить, что кто-нибудь сумеет рассмешить его в конце столь ужасного дня. Но миссис Макби, с ее сухим юмором, это удалось.

Она напомнила ему, что в ее и мистера Макби отсутствие Этану предстоит выполнять роль in loco parentis, со всеми правами и обязанностями.

Если в течение дня у Этана возникнет необходимость покинуть поместье, мистер Хэчетт, шеф-повар, останется за старшего, а слуги и горничные проследят за тем, чтобы мальчик получал все необходимое.

После пяти вечера слуги и горничные покинут поместье. После обеда отбудет и мистер Хэчетт.

Поскольку все живущие в поместье сотрудники разъехались на предрождественские каникулы, миссис Макби настоятельно просила Этана вернуться в поместье до отъезда мистера Хэчетта. Иначе Фрик оставался бы один в доме, да и вообще на территории поместья не было бы никого из взрослых, за исключением двух охранников в домике смотрителя.

Далее домоправительница поднимала главный вопрос рождественского утра. После разговора с Фриком в библиотеке, до поездки в Западный Голливуд к дому Ральфа Райнерда, Этан переговорил с миссис Макби о рождественских подарках Фрика.

Любой ребенок пришел бы в восторг при мысли о том, что может составить список любых, самых дорогих подарков и получить на Рождество все заказанное, не меньше, но и не больше. Однако Этан полагал, что тем самым рождественское утро лишалось всякой таинственности, волшебства. А поскольку это Рождество в Палаццо Роспо было для него первым, он заглянул в кабинет миссис Макби неподалеку от кухни, чтобы спросить, есть ли возможность положить под елку подарок-сюрприз для Фрика.

— Да благословит вас Бог, мистер Трумэн, — ответила она, — но это плохая идея. Не настолько плохая, как прострелить себе ногу, чтобы пронаблюдать эффект воздействия пули, но из той же оперы.

— Почему? — удивился он.

— Каждый работник поместья получает к Рождеству щедрую премию плюс маленький подарок от «Нимана-Маркуса»[42].