Анатолий Королев - Охота на ясновидца Страница 51

Револьвер был, конечно, при мне, но стрелять при таком вращении — полная безнадега. И невозможно отпустить правую руку, я постоянно регулирую нажим тела на прут, иначе он может выскользнуть из узла.

Волк сначала пытался допрыгнуть с земли до моих ног. Первый прыжок. Второй. Особенно высок был его третий скачок. Зубы лязгнули, не достав буквально глотка. Я увидела, как лопается слюна на клыках! А с каким лязгом хлопал адский капкан; у меня до сих пор стоит в ушах этот зубовный скрежет. Четвертый прыжок был ниже, а последний еще ниже. Зверь понял тщетность своих попыток и взвыл, кружась волчком подо мной и кусая собственный хвост. Убийца был в припадке бессильной ярости.

Мамочка! Только не порвись, умоляла я линь, который отчаянно скрипел в вышине на ржавых перилах.

Внезапно, оборвав вой, волк насторожил уши и посмотрел в ночную даль, втягивая носом морской воздух. От вращения уже кружилась голова, а тошнотворный запах людской крови на волчей шерсти, дух псины, вызывали приступы рвоты. Меня мутило от отвращения.

Вытянув шею, принюхиваясь к темноте, зверь отвернулся в другую сторону и устремил взор туда, где темнел контур сосновой рощи. Он почувствовал опасность с двух сторон и, досадно рыкнув, побежал звериной рысью назад к дюнам, принюхиваясь к собственным следам на песке. Побежал и исчез.

Тут же на проселочной дороге появились фары далекого автомобиля. Появились и погасли. Машина остановилась в засаде. Ну почему, почему я всех так достала?! Это была отчаянная минута… Голый юноша с черной норой в паху на холодной земле! Он виноват только в том, что оказался рядом в проклятой жизни. Ямы волчьих следов на пляже! Честное слово, я хотела пустить пулю в висок. Лизок, тебя будут убивать до конца твоей жизни! Не знаю, что спасло в тот отчаянный миг, когда я со свистом вращалась на конце линя, над окровавленной землей… близкий лай собак, скрип гальки под сапогами солдат, огни фонарей. Пограничный патруль! Прыгаю вниз.

Моим убежищем на всю ночь стал ангар для лодок, щель между ржавым катером и металлической сеткой стены. Я завернулась в брезент и провалялась так до утра. Если бы не волчьи следы, овчарки конечно бы легко унюхали человека. Но почуяв зверя, они заскулили, заметались на поводках, подняли лай. Увидев голый труп, патруль поднял тревогу. В небо взлетела красная ракета. Молоденький лейтенант, матерясь, метался по кровавому пятачку земли, ругая солдат и вызывая подмогу по ручной радиостанции. Вскоре подъехал военный газик и увез бедного Юкко. Только через год я узнала, что он выжил в ту ночь, но вскоре покончил с собой… Маяк обыскали. На пляже обнаружили волчьи следы. Пустили по ним трусливых собак. Вся кошмарная канитель стихла только на рассвете. Около часа у маяка маячил временный пост, но вскоре его сняли, ведь речь шла не о нарушении границы, а о зверствах кошмарного хищника, который терроризировал побережье Балтики уже второй месяц и до сих пор не был пристрелен.

Утром прикатили на мотороллере мои метеорологи — муж и жена — и я вылезла из убежища. Честные контрабандисты были напуганы до смерти. А мой рассказ только подлил масла в огонь. Они потребовали, чтобы я уходила немедленно. Я дала твердое слово, что завтра меня здесь не будет. Тогда муж вытащил из ангара надувную лодку в весьма плачевном состоянии, подлатал пару дырок заплатами и накачал насосом утлое суденышко.

К вечеру я осталась одна.

Ночная паника с ракетной стрельбой спугнула засаду бандитов в черном «Ауди», гостей следовало теперь ждать к ночи. Но, надеюсь, они не застанут хозяйку.

Последние сборы.

Спускаю в воду неуклюжую черепаху. На Балтике легкий бриз — как раз то, что надо. Судьба временами щадит свою замарашку и отмывает лицо Золушки от золы… К надувной туше крепились на ржавых уключинах короткие весла. Верю, что резиновый блин выдержит выход в море и сможет отойти как можно дальше от берега. Погрузив гидрокостюм и личное барахло — мне нельзя оставлять даже окурок от сигареты! — проверяю в последний раз то, что беру с собой. Вот они, мои наивные амулеты: спасательная книжка сказок Перро, примотанная скотчем к животу, в ней спрятано письмо отца, как раз перед той страницей, где темнеет гравюра с изображением Крестной, вычищающей тыкву от мякоти под присмотром свечи в руках Золушки… флакончик духов в шелковом мешочке спрятан в потайной карман гидрокостюма, поближе к золотому дружку… круглое зеркальце в обложке из кожи втискиваю в ножны на костюме, поближе к морскому кортику… а вот с сумочкой Фелицаты придется расстаться. Я укладываю на шелковое дно увесистый камень, чтобы она не могла всплыть на радость моим врагам и указать мой след на воде.

Заполняю гильзы на поясе пресной водой. Проверяю батарейки подогрева. Паспорт! Кредитные карты! Ласты.

Очки для защиты глаз от воды… Съедаю через силу две плитки шоколада. Третью — прячу в нагрудный карман на резиновой коже. Кгла против судорог. Все на месте!

Солнечный шар вот-вот коснется линии горизонта. Пора!

Раздеваюсь донага. Сердце издает отчаянный стук: смотри, сволочь, на мои сиськи и донце, расшитое золотым узором парчи! Влезаю в грубое одеяние из шерсти под гидрокостюм, в нечто вроде тесного свитера и таких же колючих лосин в обтяжку. Все! Снимаю пистолет с предохранителя и делаю угрожающий жест в сторону дюн: пуля ждет тебя, ушастое рыло!

Я осторожно ступила на резиновое днище. Мою пирогу разом стало разворачивать по оси. Сажусь на дно теплое от солнца и берусь за весла. Плюх. Плюх. Кажется, что никто не видит мое отплытие в бездну, кроме закатного неба, чаек, стеклянного фонаря на гусиной шее старого маяка. Ко сердце не верит обманчивой тишине. Оно отчаянно бьет тревогу: тук, тук, тук.

Я знала кто следит за мной в круглые желтые дырки, что зверь ползет на брюхе, чтобы…

Волк выскочил из дальних кустов дюнного ивняка и кинулся к воде. Нас отделяло порядочное расстояние, и зверь мчался изо всех сил, стремительно пересекая по диагонали широкий плоский пустынный берег. На этот раз я устала бояться. Наоборот душа переполнилась самой жгучей и злобной ярости: давай, давай, жми, гад! Сволочь! Паскуда вонючая! Я методично контролировала каждое движение врага и соизмеряла с логикой точной защиты. Отплыв примерно на сто— сто пятьдесят метров, я быстро сложила весла и легла на дно, подложив локоть левой руки на резиновый бортик, а поверх удобно пристроила правую с наведенным оружием.

Волк явственно видел мою изготовку к стрельбе на поражение цели, я знала — он понимает что такое пули, и все же со всего размашистого разбега вбежал с брызгами в воду и, рыча, поплыл в мою сторону.

Догоняй, помойка!

Море в этом месте подходило к берегу с порядочной глубиной. Недаром именно тут был поставлен маяк, здесь ровную ширь песчаного пляжа разрезал каменистый гребень крутого мыска и лобастым утюгом выползал в залив. Вода тут прохладна и чиста. Зыбь не поднимает песчаную муть. В прозрачной толще хорошо видно, как основание мыска косо уходит на далекое дно. Глаз явственно различает скат из ракушечника с лохмами подводного мха, обломками мидий, бликами перламутра и сутолокой мелкой рыбешки. Словом, от глубины захватывает дух! Но серый черт не боялся утонуть. Волк плыл, уверенно и мощно работая лапами. В приступе ярости я уже не раз хотела нажать на курок, но решила стрелять наверняка. Я боялась лишь одного — что одержимого дьяволом не берут пули.

И вот уже огромная голова волка в двадцати метрах, в пятнадцати, в десяти… уже хорошо видны прижатые черные уши с белесой шерстью внутри, широкий лоб зверя, два седых симметричных пятна над глазами, страшные ноздри над стиснутой пастью. Наши взгляды встречаются. Исполинская голова мировой злобы смотрит на меня с нечеловеческой яростью. Я уже чувствую муторный дух псины над водой. Вижу, как чистая волна начинает ржаветь от смытой с меха человеческой крови.

Но как удивительно тихо он подплывает!

Выстрел!

Есть! В голове зверя, прямо промеж глаз, брызнул из шерсти кровяной фонтанчик. И принялся извиваться дождевым червем в смертельной дырке. Пьяный червяк жиреет на глазах. Вот его хвост уже хлещет по адским глазищам. Зверь дрогнул и погрузился с головой в воду. Но глаз не закрыл. Нырок. Еще нырок. Убийственный червяк расплывается в глубине дымной змеей смерти. Глаза продолжают пылать желтым золотом злобы. Волку стоило адских усилий вынырнуть на поверхность. Всего на один миг. И вот зверь погружается вглубь. Зевая клыками. Кусая умирающей пастью ненавистную воду. И по прежнему не смыкая глаз. Он так и не сомкнул век. Пока не коснулся лапами подводной стены и не покатился еще глубже вниз, на самое дно, вздымая пыль ракушечника, распугивая бестолочь мальков, изливая до капли в голубую глубь венозную волчью кровь. И ни звука, ни взвоя, ни всплеска, словно у смерти на закате заложило уши в воде.

Только тут я наконец разрыдалась.