Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина Страница 51

Чувствую себя дурой.

Во-вторых, я сегодня узнала, что моя работа разрушает жизнь очень дорогого мне человека.

Меня использовали и обманули, это просто ужасно-ужасно-ужасно. Я хотела, чтоб меня стошнило, думала, полегчает. Но не получилось.

Это всё УЖАСНО.

Я не понимаю, зачем я вообще здесь. Бабулю порадовать? Но я не знаю, действительно ли моя работа её радует. А если не для бабули и не для себя – зачем? Зачем я это делаю?

Куница, миленькая, как мне поступить?

Голова разрывается.

Ужасно».

Я перечитала письмо трижды, честное слово. И даже разок подсчитала, сколько раз Волчица написала «ужасно» – выходило многовато даже для неё, и эта тихая паника казалась ничуть не наигранной… и болезненно знакомой. У меня самой так же мозги коротило сегодня утром, и, если б не Салли, кто знает, чем бы дело закончилось.

У Волчицы никаких голосов в голове, похоже, не было, и она написала мне.

Как назло, никакие поучительные истории на ум не шли, точнее, они все выглядели ненатурально, чрезмерно, фальшиво даже. И у Йена совета просить не хотелось, потому что спрашивала-то она именно меня, а не совершенно постороннего чародея с острым языком…

«Пиши, что думаешь, – посоветовал он вскользь. – Хуже не будет».

– Легко сказать, – пробормотала я и начала набирать ответ.

«Дорогая Волчица!

Каждый сам распоряжается своим сердцем – так мне сегодня сказал один друг. И, знаешь, я думаю, что он прав. Ты пишешь мне так много лет, что я уже считаю тебя подругой. Ведь можно, да? И ответить тебе я хочу как подруга.

Во-первых, не позволяй идиотам контролировать твою жизнь, а тем более – разрушать. Ты слишком хороша для этого.

Во-вторых, не оглядывайся на бабулю. Если она любит тебя – а я уверена, что это так – она примет любое твоё решение, и никакая крутая работа не стоит твоих переживаний и слёз.

Это метафора, конечно. Я знаю, что ты очень сильная и никогда не плачешь.

Ничего не бойся.

Не жалей о принятых решениях.

Я думаю, ты уже знаешь, что делать.

С теплом,

твоя Куница»

– Такое чувство, будто пишу сама себе, – вздохнула я и, перечитав напоследок, щёлкнула курсором по кнопке «отправить». – Я тут вас процитировала, ничего?

Хорхе ответил очень серьёзно:

– Напротив, я польщён. Кстати, мы подъедем в течение нескольких минут, пора бы собираться. Вы готовы?

Я кивнула и нехотя сложила ноутбук. Сердце почему-то щемило, будто позади осталась поворотная точка, и этот ответ – пожалуй, самый искренний за минувшие несколько лет – мог стать последним.

Крокосмия, как выяснилось, отличался дурным вкусом не только в выборе одежды.

Вход в его личную каверну открывался на пустыре. Хорхе вскрыл её аккуратно, можно даже сказать, нежно и перехватил управление над ней, чтобы прислуга и союзники не догадались о вторжении. Когда мы вошли, то словно оказались на дне оранжевого моря: вокруг вздыбливались холмы, сплошь заросшие огневеющими крокосмиями. Мне до всей этой заварушки с чародеями такие цветы как-то не встречались, я бы точно запомнила – яркие, мелкие, словно бы восковые, похожие то ли на колокольчики, то ли на гладиолусы.

Шафраном они, кстати, совсем не пахли.

За третьим рядом холмов пейзаж будто бы затуманивался – там, по словам Хорхе, каверна заканчивалась и утрачивала стабильность. А в самом центре высился, не побоюсь этого слова, зловещий замок – глянцевый чёрный камень, иззубренные хищные башни, густой дым, пронизанный разрядами молний. Подвесной мост охраняли две монструозные куклы – рыцари в полном доспехе, вооружённые алебардами и хлыстами. Под забралами отчётливо просматривались ящеричные морды с изумлённым и немного обиженным выражением.

Хорхе выглядел так, словно у него сейчас кровь из глаз пойдёт от такого зрелища.

– Ах, молодость, – протянул он крайне неприятным голосом, от которого меня мурашками пробрало. – Ну зачем же, зачем подражать тому, чего ты не застал и видел только в плохом кино? Не умеешь – не берись, ну сколько можно говорить… Вот поэтому, Урсула, – обернулся он ко мне, – я и оставил пост наставника в Розарии.

– Тяжело было? – сочувственно спросила я, вытаптывая крокосмии вдоль дорожки.

– А вы представьте себе сотню детей, воспитанных в духе крайнего эгоизма и безвкусицы, которые получили в руки универсальный инструмент – чары, – мрачно ответил он. – Угадайте, чем будет завален стол наставника в день, когда эти прелестные цветочки откроют для себя анатомический атлас.

Я вспомнила, какими рисунками были исписаны парты у меня в школе, и содрогнулась.

Вблизи замок выглядел ещё ужаснее. Выяснилось, например, что во рве плескалось рыжее пламя, в котором время от времени мелькали крокодильи спины, а пояса на доспехах у стражей были украшены изображениями черепов. Мимо кукол мы прошли незамеченными и оказались во дворе, по счастью, свободном от крокосмий. Зато в самом центре, напротив парадных дверей, высилась пятиметровая статуя из какого-то сверкающего камня, изображающая женщину в старомодной одежде, указующую дланью на башни – почти красивую, если б не преувеличенно одухотворённое выражение лица и пышная коса почти до пят.

«Норма, – печально опознал Йен жертву неизвестного скульптора. – Но, насколько помню, она всегда стриглась коротко, потому что предпочитала рукопашный бой, как и Непентес. И пропорции фигуры у неё были несколько другие. И она никогда не одевалась, как монахиня».

– Сыновья почтительность достойна уважения, – произнёс Хорхе с каменным лицом. – Но, Великий Хранитель, почему из алмаза?

– Потому что прочный и красивый? – предположила я робко.

Он ответил столь выразительным взглядом, что лучшим вариантом мне показалось заткнуться.

Интерьеры замка, впрочем, выглядели попроще и эстетствующего взгляда не оскорбляли. Больше всего эти коридоры, залитые холодным светом и облицованные матовыми белыми панелями, напоминали больницу или выстроенный на скорую руку бизнес-центр. Далеко мы проходить не стали и остановились в первом же пустующем помещении, а Хорхе разослал призрачных птиц на разведку.

– Если повезёт, мы выйдем так же тихо, как вошли, – сказал он, будто бы сомневаясь – Но…

– Но?..

– Но в последний