Дэн Браун - Утраченный символ Страница 52

«Судоку для гениев».

Кэтрин быстро подсчитала в уме, сложив числа в нескольких строках и столбцах дюрерова квадрата.

– Тридцать четыре, – огласила она результат. – В любом направлении.

– Правильно, – подтвердил Лэнгдон. – А ты знаешь, чем знаменит именно этот квадрат? Тем, что Дюреру удалось осуществить, казалось бы, невозможное. – И он наглядно продемонстрировал Кэтрин, что сумма тридцать четыре получается не только при сложении чисел по вертикали, горизонтали и диагонали, но также во всех четырех четвертях, в центральном четырехугольнике и даже при суммировании четырех угловых клеток. – А самое удивительное, что Дюрер к тому же умудрился вписать в нижний ряд 15 и 14, обозначив год совершения этого невероятного подвига!

Кэтрин заскользила взглядом по клеткам, поражаясь количеству комбинаций, дающих одинаковую сумму.

В голосе Лэнгдона слышалось растущее восхищение.

– Что примечательно, «Меланхолия» – это первый случай появления магического квадрата в произведении европейского искусства. За всю историю. По мнению некоторых исследователей, Дюрер хотел тем самым намекнуть, что Мистерии древности, известные прежде лишь египетским мудрецам, теперь находятся в руках европейских секретных обществ. – Лэнгдон помолчал. – А значит, вернемся к нашим…

И он указал жестом на столбцы букв, переписанные с каменной пирамидки.

– Ну что, знакомая картина? – уточнил Лэнгдон.

– Квадрат четыре на четыре.

Взяв карандаш, Лэнгдон аккуратно перенес волшебный квадрат Дюрера на тот же бумажный лист, четко напротив буквенной таблицы. Кэтрин уже поняла, как просто решается загадка. Однако Лэнгдон почему-то замер с карандашом в руке, будто растеряв внезапно весь пыл и засомневавшись.

– Роберт?

Он обернулся, и в глазах его мелькнула тревога.

– Может, не надо? Питер ведь ясно дал понять…

– Роберт, если ты не хочешь, то я сама расшифрую. – Она протянула руку за карандашом.

Лэнгдон понял, что упорствовать бесполезно, и послушно сосредоточился на пирамиде. Сопоставив магический квадрат с буквенной таблицей, он аккуратно пронумеровал каждую букву. А потом начертил новую таблицу, расположив буквы из масонского шифра в порядке, продиктованном дюреровым квадратом.

Оба во все глаза уставились на получившуюся запись.

Кэтрин досадливо поморщилась.

– Как была абракадабра, так и…

Лэнгдон выдержал паузу.

– Нет, Кэтрин, это не абракадабра. – В его взгляде блеснуло торжество догадки. – Это же латынь!

Слепой старик изо всех сил спешил, шаркая по длинному темному коридору, к себе в кабинет. Наконец добравшись до своего стола, он повалился в кресло, и вытянул ноги, давая отдых суставам. На столе пищал автоответчик. Старик надавил кнопку воспроизведения.

– Это Уоррен Беллами, – раздался торопливый шепот друга и собрата по масонской ложе. – К сожалению, новости тревожные…

Кэтрин Соломон еще раз присмотрелась к получившейся таблице, пробуя осмыслить строчки заново. И перед ее глазами вдруг действительно возникло латинское слово. Jeova.

Она не учила латынь, однако слово было ей знакомо по древнееврейским текстам. Jeova. Иегова. Кэтрин продолжила изучать таблицу как текст и, к своему удивлению, поняла, что может прочитать текст с пирамиды целиком.

Значение она поняла сразу. В переводах древнееврейского Писания эта фраза встречалась на каждом шагу. В Торе еврейский бог фигурировал под разными именами – Иегова, Иешуа, Яхве, Сущий, Элохим – но латинские переводы во избежание путаницы свели все многообразие к единственной фразе: Jeova Sanctus Unus.

– Единый истинный Бог? – прошептала Кэтрин. Непохоже, что с помощью данной фразы можно будет найти брата. – Это и есть тайна пирамиды? Единый истинный Бог? Я думала, там будет карта…

Лэнгдон выглядел не менее озадаченным, азартный огонек в глазах погас.

– Расшифровка у нас верная, но почему-то…

– Похититель требовал назвать ему место! – Кэтрин заправила за ухо выбившуюся прядь волос. – И такой результат его явно не обрадует.

– Кэтрин… – Лэнгдон тяжело вздохнул. – Этого я и боялся. Мы весь вечер пытаемся пересадить мифы и аллегории на почву реальности. Возможно, эта надпись указывает местоположение метафорически, подразумевая, что истинный потенциал человека можно раскрыть лишь обретя единого истинного Бога.

– Но это же ерунда! – Кэтрин скрипнула зубами от досады. – Несколько поколений моей семьи берегли эту пирамиду как зеницу ока! Единый истинный Бог? И это все?! Вся тайна? Угроза национальной безопасности по мнению ЦРУ? Либо они врут, либо мы что-то упустили!

Лэнгдон, не споря, пожал плечами.

И тут у него зазвонил телефон.

В тесно заставленном кабинете среди древних томов сгорбился над столом старик, сжимая в скрюченных артритом пальцах телефонную трубку.

После гудков послышалось осторожное «Алло?», произнесенное глубоким, но неуверенным голосом.

– Мне передали, что вам нужно убежище… – прошептал старик.

На том конце провода послышалось изумление:

– А вы кто? Вас Уоррен Белл…

– Никаких имен! – оборвал старик. – Скажите, удалось сберечь вверенную вам карту?

Изумленное молчание.

– Да… но, похоже, зря старались. Ничего существенного мы там не нашли. Если это карта, то она скорее метафорическая…

– Нет-нет, это действительно карта, уверяю вас. И указывает на реально существующее место. Так что храните ее. Подчеркиваю, это крайне важно. За вами гонятся, однако, если сможете прибыть ко мне незамеченными, я вас укрою – и помогу найти ответы.

Собеседник молчал, видимо, в замешательстве.

– Друг мой, – осторожно подбирая слова, начал старик. – Я нахожусь в Риме, к северу от Тибра, и в приюте моем десять камней с горы Синай, еще один – прямо с небес и один – в образе темного отца Люка. Отыщешь мой приют?

После продолжительной паузы из трубки раздалось:

– Да, я знаю, где это.

Старик улыбнулся.

«Отлично, профессор, не подвел!»

– Жду вас как можно скорее. Только убедитесь, что нет слежки.

Глава 71

М алах стоял нагишом в облаке густого пара, заволакивающего душевую кабину. Смыв остатки спиртового раствора, он вернул телу чистоту и непорочность. Эвкалиптовая взвесь впитывалась в кожу, и поры раскрылись от жара. Самое время приступать к ритуалу.

Прежде всего Малах нанес на голову и все тело депиляционный крем поверх татуировок, убирая остатки растительности.

«Безволосыми были боги семи островов Гелиад».

Размягченную, податливую кожу он умастил маслом Абрамелина – священным маслом великих волхвов, – затем повернул переключатель душа влево до предела, и вода сделалась ледяной. Целую минуту Малах простоял под обжигающими струями, дожидаясь, пока поры закроются, сохранив в глубине тела жар и энергию. К тому же ледяной холод служил напоминанием о замерзшей реке, где началось его преображение.

Он дрожал, выходя из душа, однако уже через мгновение внутренний жар просочился сквозь плоть и согрел его. Внутри у Малаха полыхал огонь, словно в топке. Остановившись перед зеркалом, он залюбовался своим обнаженным телом… последний раз он видит себя простым смертным.

Ступни – орлиные когти. Ноги – Боаз и Яхин, два столпа древней мудрости. Бедра и живот – арка волшебной силы. Внушительных размеров половой орган, висящий в арке, пестрел вытатуированными символами предназначения Малаха. В прошлой, другой жизни этот массивный кусок плоти служил для греховных утех. Но с этим покончено.

«Я очистился».

По примеру древних мистиков-евнухов, именовавших себя «катарами», – «очищенными», – Малах оскопил себя, пожертвовав своей плотской потенцией, чтобы обрести другую, более значимую.

«Боги бесполы».

Избавившись от половой принадлежности, этой досадной человеческой помехи, а заодно и от бремени плотского влечения, Малах стал подобен Урану, Аттису, Сперату и прочим великим магам-кастратам артуровских легенд.

«Любой духовной метаморфозе предшествует физическая».

Об этом свидетельствует опыт всех великих богов… от Осириса до Таммуза, Иисуса, Шивы и самого Будды.

«Я должен сбросить человеческий покров».

Взгляд Малаха резко устремился вверх, по двуглавому фениксу на груди, по коллажу оккультных знаков на лице, еще выше, к самой макушке. Малах наклонил голову к зеркалу, силясь рассмотреть голый, незаполненный татуировками круг, дожидающийся своего часа. Священная область. Так называемый родничок, участок на черепе, остающийся у новорожденного открытым. «Окно в мозг». И пусть через несколько месяцев после рождения этот телесный портал закрывается, он все равно остается символическим напоминанием об утраченной связи между внешним и внутренним миром.