Тест Тьюринга - Александр Петрович Никонов Страница 52

если у него ничего не болит. Они, конечно, поступают, но отрабатываются глубокими слоями мозга, а не сознанием. Сознание ведь нужно, чтобы ориентироваться во внешнем мире. С внутренним же миром лимбический мозг и так прекрасно справляется, не привлекая хозяина… Вот, короче… И человек лежит, вернее, плавает в этой закрытой камере – никаких звуков, никакого света, тьма полная, никаких тактильных ощущений – ничего не давит, ни тепло, ни холодно.

– И что? – заинтересовался я.

– И то, что вскоре его сознание начинает рассыпаться. Ну, как вскоре – через несколько часов. Часа через два-три-четыре. Сначала человеку делается хорошо и спокойно, он расслабляется и отдыхает. А потом его начинает не по-детски плющить и глючить!.. Ты говоришь: я буду вспоминать и фантазировать! Вот, оказывается, не хватает мозгу этого! В отсутствии внешней реальности он начинает галлюцинировать – собирать искусственную реальность, конструирует искусственный мир, чтобы ему было где помещаться, о чем думать. Чтобы сохранить себя!..

Фридман вдруг замолчал на несколько секунд. После чего хлопнул ладонью по столу:

– И знаешь, что это значит? Что мир первичен все-таки! И он нам нужен! Он своими сигналами, которые отражаются в нашем мозге, создает… что? Создает себя в нас, в смысле картинку. Создает сознание! Так, что ли, получается? Ну, если вспомнить твою идею, что сознание – это и есть отражаемый мир.

– Просто мир! – упрямо сказал я. – Потому что мир всегда отражаемый! Другого нет. В другом некому судить о его существовании, и мы не можем сказать, существует ли он. Я мыслю, значит, я существую. А мыслю я только о мире, потому что ничего другого нет. Нет меня – нет мира.

– Да брось ты свои, блядь, солипсизмы! – раздраженно махнул рукой Фридман. – Ты еще скажи, что сознание первично!

– Для нас – да. Есть мир или нет, и каков он, мы точно не знаем, но мы точно знаем, что есть наши ощущения и наши мысли. Так во всяком случае учил меня великий учитель Олег Павлович, – улыбнулся я. – Поэтому я к тебе и пришел разузнать про влияние наблюдателя на мир.

– Ну и чего? – Фридман снова приподнял оправу очков и опять яростно почесал переносицу. – Помог я тебе?

– Не знаю. Потому что я не понял, влияет или нет. Ты сказал, что влияет само физическое воздействие. С помощью которого мы хотим получить от частицы, на которую воздействуем, какую-то информацию. Потому что информация материальна. Меряем – вносим возмущение. Так?

– Так! – мотнул головой Фридман и даже хлопнул пальцем по столу, словно припечатывая.

– А сознание как бы и ни при чем. Так?

– Так. Даже если получившийся результат опыта никем не осознан, само физическое воздействие квантами уже привело к коллапсу волновой функции. Пойми, редукция уже произошла, превратив великую квантовую потенцию в классическую реальность.

– А как проверить? Осознать результат опыта!

– Тьфу ты!

– Ладно, не сердись. Погоди… Может, я просто не понимаю. Ты говорил, что волновая функция – это просто формула. Которая там как-то описывает состояние системы…

– Да, – Фридман снова сурово хлопнул указательным пальцем по столу. – Формула описывает состояние квантовой системы, как сумму всех возможностей, в которые она может воплотиться после воздействия. А когда какая-то из вероятностей реализовалась, все остальные части формулы просто отбрасываются – ну, это если упрощенно.

– И как мы ее сможем отбросить тогда?.. Я имею в виду, как мы опишем этой формулой новое состояние системы, если мы сидели в пабе, пили пиво и не пошли в лабораторию смотреть, чем закончился эксперимент, то есть если мы не выяснили, какая из вероятностей реализовалась?

Фридман закатил глаза. Его палец продолжал постукивать по краю стола, но теперь уже не утверждающе, а задумчиво.

– Я даже не знаю, как тебе ответить на этот вопрос, честно. Потому что я его не очень понял. А зачем нам нужно что-то записывать формулой в пивной? Ну, эксперимент произошел, электрончик наш шлепнулся то ли слева, то ли справа и, допустим, вероятность обоих событий одинакова. Если эксперимент нам автоматика провела, пока мы пиво пили, то ясно же, что он где-то шлепнулся – слева или справа.

– Но неизвестно, где конкретно, пока мы не посмотрели?

– Конечно. И чего? Я тебе про то и говорю! – Фридман нахмурился. Палец стукать перестал. Кажется, он стал догадываться, куда я клоню.

– То есть пока мы не посмотрели результат, мы все равно остаемся в неведении. И описываем состояние системы, не отбрасывая никаких кусков формулы. То есть редукция волновой функции не произошла – в нашем мозгу, где сидит эта формула! Эта ваша волновая функция! То есть мы прямо в пабе, зная, что эксперимент проведен, все равно описываем состояние нашей экспериментальной установки с электрончиком так, как будто никакая редукция не случилась и никакая реальность не реализовалась в действительности. Потому что не знаем, как записать, мы ведь не вышли из пивной и не пошли в лабораторию, не пронаблюдали результат. То есть для нас он неизвестен. И стало быть, мы по-прежнему описываем систему как сумму возможностей.

– И что! – Мне даже показалось, что Фридман раздражен. – Мы же знаем, что опыт проведен и что-то одно из двух реализовалось! Либо, мать твою, влево ударился электрончик. Либо вправо! И хер с ним!

– Да, – кротко согласился я. – С ним хер. Но мы не знаем, каким стал наш мир – «левым» или «правым», – пока не пронаблюдаем его, внеся ясность. А сам мир о себе этого знать не может, ибо знание есть прерогатива разума, а не мира, у которого нет башки и сознания. Точнее, его, мира, сознание – это только наше сознание, другого нет. Мы и есть мировое сознание, осуществляющее мир!

Я сам удивился заковыристости своей фразы. А Фридман даже крякнул.

– Молодец, коп! – Он встал, подошел к окну. Постоял. Вернулся. – Я даже не знаю, что тебе на это ответить. Надо с физиками поговорить. Хотя, они ребята конкретные, от философии их тошнит. Просто считают и все, без особых затей и рефлексий… Интересно, а там, в нашем виртуальном мире кто-то ведет подобные беседы или нет?

– Ведет, Андрей! Это я тебе оттуда притащил, говорю же…

Идя домой после работы, я размышлял о том, что в экспериментальном виртуальном мире Фридмана тоже, оказывается, есть свои мыслители, размышляющие о мире. Собственно говоря, сегодня я одного такого видел и даже имел с ним беседу, приведшую меня к данным размышлениям, коим я предаюсь, бредя по улице в отель.

Но вот какая интересная штука. Получается, что тамошние виртуальные люди в лице Олега Павловича