Юлий Дубов - Большая пайка (Часть первая) Страница 53

До Санкт-Петербурга Настя добиралась два дня, то на поезде, то на попутках. Проводники, бравшие в вагон безбилетницу, имели на нее определенные виды, но быстро разочаровывались и сгружали неуступчивую путешественницу на первой же станции. Так же вели себя и водители, все, кроме одного, который вез Настю последние сто пятьдесят километров, доставил домой и даже не спросил номер телефона.

Январь девяносто второго Настя просидела дома на картошке и остатках мясных консервов. Время от времени она выходила в город на поиски работы, но неудачно. Когда картошка закончилась, Настя взяла газету, ткнула пальцем в первое же объявление, обещавшее работу для красивых молодых девушек, и позвонила по указанному там телефону.

Хозяйка заведения, узнав об отсутствии у Насти какого-либо опыта в известной области, если не считать санитара из психиатрички, откровенно заскучала, но взяла Настю на пробу, поручив более квалифицированным сотрудницам провести с ней серию теоретических занятий, а потом уже перейти к практическим упражнениям. Теоретически Настю подковали дня за три, объяснив ей, как устроены мужики, что им нравится больше всего, чего надо остерегаться и зачем нужны презервативы. Потом наставница объявила, что подготовительный курс завершен, предложила отметить начало новой трудовой жизни и, напоив Настю сперва шампанским, а потом коньяком, затащила ее в постель. К утру Настя, дрожа от немыслимых ощущений, уже не удивилась, обнаружив рядом не только подругу-наставницу, но и одного из охранников, потом еще одного, а к вечеру подруга, гордо демонстрируя хозяйке новую ударницу фронта сексуальных услуг с черными кругами под запавшими глазами, отрапортовала об окончании обучения.

Вскоре выяснилось, что навыков, приобретенных Настей для успешного выполнения служебных обязанностей, далеко не достаточно. Потому что проявить их она могла только в постели, а туда еще надо было попасть. Вот с этим-то и была основная проблема. Во-первых, Настя всячески уклонялась от того, чтобы надевать типичную униформу, и придерживалась консервативного стиля, который не находил понимания у обычных клиентов из гостиницы "Москва", и взгляды их, затуманенные предвкушением экзотических приключений, скользили мимо новоявленной жрицы любви в сторону ее более ярких товарок. А во-вторых, полковничья дочка, воспитанная в строгости и в лучших традициях русской классической литературы, так и не смогла овладеть техникой съема клиентов. Сама мысль, что она может первой заговорить с незнакомым и, скорее всего, нетрезвым мужчиной, приводила Настю в ужас, несмотря на то, что к последующему развитию событий она уже была готова относиться более или менее спокойно. В результате, пару раз ей все-таки доставались пьяные до изумления командированные, которые забредали в бар гостиницы, когда все девочки были уже разобраны, но по итогам месяца заработок Насти оказался столь незначительным, что она начала ловить на себе косые взгляды хозяйки. Вот тут и подвернулась работа в "Инфокаре".

Нанимая Настю, Лева детально описал хозяйке гостевой квартиры круг ее будущих обязанностей, сделав особое ударение на том, что поддержание хорошего настроения высоких посетителей является задачей номер один. Однако гости вели себя на редкость индифферентно. Платон всегда наезжал в Питер со спутницами, причем с разными; как-то он намекнул Насте, что в следующий раз обязательно приедет один, но этого так и не произошло. Все прочие появлялись на несколько часов, одобрительно осматривали Настю, но дальше дело не шло. С тоски она закрутила роман с одним из водителей. Любовная история продолжалась месяца два, после чего соответствующая информация дошла до Левы, он рассвирепел, уволил водителя и пообещал, если подобное повторится, выгнать и Настю.

– Если вы хотите, – закончила свой рассказ Настя, – я вам скажу, как найти могилку. Там две территории – старая и новая. Могила – на новой. Эти, у которых она работала, хотели поставить большой памятник, но я попросила просто положить камень. И прикрепить табличку с фотографией. Я им вот эту фотографию дала.

– Она про меня рассказывала? – сипло спросил Сергей, борясь с комком в горле.

Настя кивнула.

– Она мне про вас письма писала. Что вы ученый и что она вас очень любит. И что вы смешной, ничего не умеете по хозяйству делать. Она мне написала, как вы ей детские колготки купили. И как вы один раз заправили салат вместо уксуса эссенцией, а потом промывали его под краном. Она говорила, что когда я закончу учиться, то перееду к вам в Москву и буду жить у вас, а вы меня возьмете к себе в институт, и я буду за вами присматривать, чтобы к вам никто не приставал. А потом она позвонила и сказала, что вы разводитесь. И очень сильно плакала. Я ей говорила, что, может быть, все еще наладится, а она сказала, что обманула вас и вы ее никогда не простите. И что она во всем сама виновата. Она очень хорошая была, ее мама с папой больше любили. Я даже думаю – хорошо, что они погибли раньше и не видели, что с ней сделали.

– Я пойду к себе, – сказал Сергей, старательно выговаривая слова. И начал быстро одеваться.

У двери Настя его догнала.

– Можно, я пойду с вами? – жалобно попросила она. – Я не буду вам мешать, честное слово. Пожалуйста!

Сергей, пряча глаза, решительно замотал головой, погладил Настю по плечу и побежал вниз по лестнице.

Все эти годы он старательно вытравливал из себя память о Лике. Она слишком многое привнесла в его жизнь, а унесла почти все. История с Сержем Марьеном и Бенционом Лазаревичем, которая привела к разрыву и первоначально воспринималась как совершеннейшее крушение всего и вся, со временем стала казаться Терьяну малозначительной по сравнению с простым фактом – он своими руками разрушил лучшее, что у него когда-либо было. И год лежания на диване был лишь малой частью заплаченной им цены. За этот год он несколько раз звонил Лике – сперва на работу, потом по добытому им домашнему номеру, но, услышав ее голос, сразу клал трубку. Она же не позвонила ни разу. Первые месяцы Сергей находился в непрерывном ожидании – думал, что она придет. Или позвонит. Потом ожидание закончилось. Остались только боль и пришедшее в тот день, когда все открылось, понимание, что жизнь кончилась. Эпизодические женщины, возникавшие в его постели, всего лишь утоляли физический голод, но ни с одной из них Сергей не испытал того чувства полной и всепоглощающей близости, которое дала ему смуглая, коротко постриженная девочка, случайно оказавшаяся в его квартире и насовсем оставшаяся где-то в самой глубине сердца. Он часто представлял себе, как вдруг встречает Лику на улице, трогает за руку и говорит слова, которые все время, что они были вместе, так и копились бессмысленно, потому что он считал их слишком сентиментальными, даже избитыми, поскольку эти слова были взяты из книжек, а других слов Сергей не знал. Даже в минуты наивысшей близости, когда слова эти стремились выплеснуться сами собой, он сдерживался, понимая всю их неточность и даже грубость. И Сергей готов был мычать от бессилия и неумения выразить себя, как первобытный дикарь, пытающийся поведать соплеменникам о событии, выходящем за рамки его восприятия.

А теперь он больше ее не встретит. И слова эти так и останутся невысказанными. Потому что неизвестные ему скоты, вызванные к жизни новой экономической политикой, надругались над Ликой, а потом закопали ее истерзанное тело в куче навоза. А перед этим они долго убивали ее, молотя лопатами по голове, которая столько ночей пролежала у него на плече. И все, чем он жил, превратилось в жалкую кучку перебитых зверской силою костей, опознать которую можно было только по сломанному в детстве мизинцу на левой руке.

Сергей отупел от горя и выпитого. Опустевшая бутылка виски валялась на полу. Теперь пришла очередь джина. Он сидел, обхватив голову руками, и скулил, как издыхающий пес. И поэтому не услышал, как открылась дверь, а почувствовал только, как чьи-то руки поднимают его со стула. Больше он ничего уже не помнил.

Ему приснился очень странный сон. Будто сидит он в кабинете Еропкина, а вокруг полно народу. Еще больше народу, судя по голосам, – в приемной. Рядом с ним – Платон. Платон держит в руках пистолет Еропкина, и пистолет этот вовсе не духовой, а настоящий, что-то вроде кольта, с барабаном. И все смеются, потому что Еропкина больше нет и дела идут на редкость хорошо. А потом в кабинете неожиданно темнеет, все люди убегают куда-то, и Сергей остается с Платоном вдвоем. "Смотри, – говорит ему Платон, – в окно смотри. Кажется, началось". И он видит в окне силуэты автоматчиков. "Возьми", – снова говорит ему Платон и протягивает что-то длинное. Сергей понимает, что это автомат, и ему становится смешно, потому что Платон ничего не знает про Илью Игоревича и про то, что эти автоматчики пришли пугануть Еропкина. "Иди, – настойчиво говорит Платон, – иди в коридор, не подпускай никого к двери, я прикрою тебя отсюда". И тогда Сергею становится ясно, что эти люди пришли не от Ильи Игоревича, что это казанцы, убившие Лику, и на него накатывает. Он выскакивает в коридор, автомат в его руках трясется, выплевывая огненные сгустки, потом раздается страшный грохот, и он проваливается в темноту. А потом темнота начинает потихоньку отступать, к Сергею возвращается способность анализировать ощущения, и до него доходит, что он лежит на чем-то твердом и не может пошевелить ногами.