Андрей Троицкий - Раскрутка Страница 57

– Это неправда. Гнусная ложь.

– Пожалуйста, говори тише, на нас люди оборачиваются… – Перцев усмехнулся: – Про брата я сказал правду. Так все и было. Просто у следствия не нашлось доказательств, чтобы припаять этому сукину сыну пожизненный срок. А он воспользовался тем, что из-за него грохнули невинного человека. И встал на лыжи.

– Не хочу ничего слушать.

– А ты послушай. У меня оказался дневник, который ты старалась найти через частных ищеек юридической шарашки «Саморуков и компаньоны». Тебя в последнюю очередь волновала судьба брата. Ты не знала, что там, в этом дневнике. Но боялась, что худшие опасения подтвердятся, что Петрушин действительно убийца. Если частные сыщики найдут тетрадку, ты ее уничтожишь. В противном случае разразится такой скандал, что ты не сможешь днем выходить на улицу. Люди будут плевать тебе вслед. Пальцем показывать и плевать. Все это ты хорошо понимала. Но думала, что брат мертв. А он жив. И доказательства его вины находятся у меня.

– Неправда… – Дунаева сняла очки и вытерла слезы. – Ты врешь. Все не так.

– Увы, все именно так. История с братом развивается по самому худшему сценарию. И дело кончится тем, что Петрушин все-таки сядет на скамью подсудимых. Адвокаты из фирмы «Саморуков компаньоны» его уже не отмажут. Это будет громкий процесс, о котором взахлеб станут рассказывать по радио и телику. А газетными вырезками можно будет оклеить стены большой квартиры. Тебя станут называть не Ольга Петровна, а «сестра того самого маньяка». Забавно, правда? После такой истории даже разъездная жизнь с придурком Озманяном и алкашом Абрамовичем покажется прекрасной сказкой.

– Я тебя ненавижу.

– Ты меня по-прежнему любишь, – спокойно ответил Перцев. – Но ты сделала все, чтобы мы расстались. По бабьей дурости. Потому что тебе не хватило времени разобраться в своих чувствах и желаниях. Теперь жалеешь о том, что сделала. На самом деле ты хочешь вернуться ко мне. Но боишься признаться в этом самой себе.

– Какая же ты мразь.

– Это я уже слышал. Лучше подумай о том, что я скажу. Сейчас тот редкий, возможно, единственный момент, когда у тебя еще остается возможность выбора. Выбора между хорошей, достойной жизнью и помойкой, полной общественных отбросов. Я предлагаю тебе уехать из этой страны. Мы поживем где-нибудь за границей, у теплого моря. Я кое-что скопил на черный день, денег хватит. Я не могу и не хочу забирать твои фото у Гвоздева. Но я могу уничтожить дневник Петрушина. Все обойдется без громких скандалов, разоблачений, никто не станет поливать тебя грязью. Тебя ждет нормальная, спокойная жизнь в нормальной, спокойной стране. Жизнь с любимым человеком.

– Ты думаешь, после всего, что случилось, я смогу жить с тобой? Смогу простить?

– Почему бы и нет? Женщины умеют прощать еще и не такие вещи. Если очень захотят. Если им это выгодно. А ты хочешь меня простить. Ты хочешь забыть все плохое. Я добивался тебя. И добился. Первый раз на твоем пути попался сильный мужчина, который хочет и умеет достичь поставленной цели. Прикинь, тебе все равно тут не за что цепляться. Нечем дорожить. Посиди, взвесь все «за» и «против». Если примешь решение в мою пользу, я жду тебя в машине на стоянке. Темно-синий «опель». Полчаса. Этого хватит, чтобы все обдумать.

– А если вместо меня придет милиция?

– Исключено. И ты знаешь почему. Сейчас половина одиннадцатого. Время пошло.

Перцев поднялся, посмотрел на часы и вышел из зала. Через пару минут он устроился на водительском сиденье «опеля» и приготовился ждать. В следующие пятнадцать минут он успел выкурить пару сигарет и послушать по радио выпуск новостей. Шел мелкий дождь, асфальт, отражая блики световой рекламы, отливал красными и желтыми огнями. Из ресторана нетвердой походкой вышел мужчина с девушкой; сунув в руку швейцара мятую купюру, парочка села в такси.

Перцев посматривал на циферблат часов на приборной доске. Снова дверь распахнулась, швейцар выпустил женщину в плаще и темных очках. Женщина стояла на кромке тротуара, озираясь по сторонам. «Опель» мигнул фарами. Дунаева неторопливо двинулась к машине, распахнула дверцу и села рядом.

Глава девятнадцатая

На рассвете Безмен заметил уткнувшуюся в песок дюралевую лодку с мотором. Когда причалили, обнаружили на берегу грязные тряпки и еще не остывшие угли костра. Видно, люди, которых они ищут, причалили ночью, до утра просидели у огня. А с рассветом смотались.

– Этот хренов художник и его кент были здесь еще час назад, – вслух отметил Безмен. – Или чуть больше.

Разложив на земле карту, он долго изучал ее, огрызком карандаша начертил пару линий и в задумчивости почесал затылок.

Безмен приказал своим, дяде Вове Купцову и Сереге Косых, избавиться от ружья и двух карабинов. Длинноствольное оружие закопали в кустах неподалеку от единственного в округе приметного издали тополя. Здесь же бросили несколько банок с консервами, которые теперь ни к чему, куртку, прожженную на спине, сломанный перочинный нож и несколько головок чеснока. Безмен оставил в рюкзаке только самое необходимое: карту, пару пистолетов с патронами и запас воды в двух фляжках. Мобильник, документы и деньги засунул под подкладку куртки.

Измотанный ночными приключениями, Безмен забыл об усталости, почувствовав азарт охотника. Спутники обошли стороной небольшую станицу по тропинке через кукурузное поле и выбрались на асфальтовую дорогу. Усевшись на обочине, стали ждать попутной машины.

Безмен в десятый раз за утро проверил мобильник и с удивлением обнаружил, что здесь, у дороги, аппарат принимает сигнал. Он набрал козырный номер своего босса и покровителя Феди Финагенова. Авторитет ответил глухим, придушенным голосом. То ли ночь не спал, то ли спозаранку дури нанюхался – не поймешь. Но быстро пришел в себя, когда понял, что говорит с корешом, которого успел мысленно похоронить.

– Я жив, – ответил Безмен. – А вот аккумулятор в мобильнике уже подыхает. Поэтому я в телеграфном стиле.

Он коротко пересказал свою грустную и драматическую историю и добавил:

– Мне нужна помощь. У Петрушина и второго гада нет ни денег, ни документов. После той мочиловки они едва ноги унесли. Далеко уйти не могли, мы дышим им в затылок. Скорее всего, пробираются в Москву через Крымск. Но вариантов у них мало. Автостопом или на товарняке – слишком долго и опасно. Я бы на их месте попробовал договориться с проводницей. Но тут опять деньги нужны.

– Что я должен сделать? – спросил Феня.

– Подними всю окрестную братву, – ответил Безмен. – Пусть посмотрят на вокзалах и на дорогах. Только Петрушина и второго друга не трогать. Это я сам. Через пару часов, если поймаем попутку, будем в Крымске. Мне нужны попиленная неброская машина и новый мобильник. Пусть парни сливают всю информацию на этот новый телефон.

– В Крымске? – переспросил Феня. – Почему именно там?

– Это ближайший город. Самое подходящее место, чтобы свалить отсюда в Москву. Железнодорожная станция. Пересечение федеральной трассы Краснодар – Новороссийск. И другие блага цивилизации.

– Логично, – согласился Феня. – Жди. Перезвоню через полчаса.

Когда тормознул грузовик, Безмен, забравшись на подножку, спросил водилу, куда тот держит путь. Оказалось, по дороге: грузовик везет в Крымск мешки с рапсом. Безмен приказал своим спутникам забираться в кузов, сам устроился в кабине. Когда машина тронулась, стал молча таращиться на убранные поля и слушать радио. Передавали концерт популярного московского певца. Три песни Безмен прослушал молча, а потом сказал:

– Голос противный, будто ему яйца серпом отхватили. Но парень он ничего, свойский. Я этого певца по жизни знаю.

– Серьезно? – Водила глянул на пассажира, сдвинул на лоб козырек матерчатой кепки и недоверчиво покачал головой. – Откуда?

– Еще недавно он пел в затрапезном кабаке. Там его увидел один большой человек, с которым у меня общий бизнес. Мой дружбан дал денег этому певцу. На раскрутку и всякое такое. Чтобы по телику показывали и по радио передавали. Я возражать не стал, хотя деньги у нас общие. Можно сказать, сейчас мы слушаем концерт, который я проплатил.

Водитель внимательно посмотрел на пассажира и спросил:

– Аллу Пугачеву ты тоже знаешь?

– Знаю, – кивнул Безмен. – Я многих знаю. Из киноартистов или певцов.

Водила заржал, обнажая порченные табаком зубы. Потом сделался серьезным.

– Ну, ты юморист, – сказал он. – Я вообще-то сам приврать люблю. И юмор понимаю. Но особо не завираюсь. Вот так-то, бизнесмен.

И снова заржал. Безмен критическим взглядом осмотрел дырявые на коленях штаны, куртку, покрытую мелкими крупицами соли и пятнами ржавчины, резиновые, заляпанные грязью сапоги с неровно обрезанными голенищами. Глянул в зеркальце на свою физиономию. И сам засмеялся, решив, что похож на циркового клоуна или психа, намылившего лыжи из желтого дома.