Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства Страница 57

— Ага, кивнул Серега рассеянно.

— А Олечка-младшая у нас на Гавайях побывала. Мы наняли для нее воспитательницу, она помогает ей учиться, развлекает, присматривает. Удобно! — сказала миссис Розенфельд. — А вы много курите! По-моему, раньше так не было. Кстати, вы не хотите посмотреть Олечку?

Ольга достала из сумочки цветную, очевидно, моментальную фотографию. Миленькая, пухленькая, загорелая девочка в обнимку с огромным Микки Маусом. Но лицо! Что-то уж очень знакомое, хотя и непохожее на Ольгино.

— Это в Диснейленде прошлым летом. Сейчас она сильно подросла.

Розенфельд достал пачку «Мальборо», щелкнул газовой зажигалкой и тоже закурил.

— К сожалению, очень плохо говорит по-русски, — сокрушенно произнесла Ольга. — Мы почти не успеваем бывать с ней, а больше у нее нет практики.

— Ради Бога, — заявил Кирилл, — можешь хоть завтра лететь к ней.

— Ну что ты, милый, — пробормотала Ольга. — Не могу же я оставить тебя одного! А Олечку сюда лучше не возить. У вас сейчас неспокойно.

— Ну ладно. — Кирилл бросил недокуренную сигарету в урну, взял под руку Ольгу и пригласил: — Сергей Николаевич, пойдемте обедать. Я вас проведу.

В буфете, куда Серегу под прикрытием Розенфельдов пропустили, все было переделано под кафе в западноевропейском стиле, даже кирпичный камин и оленьи рога на стенах появились. Пол застлан красными паласами, у стойки бара высокие стульчики, на лампочках — оригинальные медные плафоны. И на стойке тоже кое-что появилось. Русское с экспортными наклейками и натуральное импортное. Столиков было немного, всего шесть, но один был свободен. Едва Розенфельды и Серега заняли его, как подошла изящная и стройная официантка — в мирное время частая посетительница «комнат сказок».

— Что будете заказывать? — прощебетала она. — Рекомендую салат московский, приготовлен из натуральных продуктов, совершенно без нитратов.

— А курица, естественно, тестирована на сальмонеллез? — спросил с усмешкой Кирилл.

— Естественно, — сказала девочка, и ушки у нее покраснели.

— Хорошо. Значит, салат, балык, борщ с пирожками, цыплята и компот из вишен. И все это, как я думаю, три раза? Правильно? У вас, Сергей Николаевич, нет других пожеланий?

— Ну какие могут быть желания за чужой счет?

— Не стесняйтесь! — погрозил пальцем Кирилл. — Может, икорочки?

— Спасибо, не привык.

— А ты, Олечка, ничего больше не хочешь?

— Спасибо, нет.

— Пить будете только компот? — поинтересовалась официантка.

— Употребляете, Сергей Николаевич? — спросил Кирилл. — Возьмем по сто пятьдесят? Может, и Олечка пригубит…

— Я не против.

Уже через десять минут все было готово. Выпили за возобновление старых знакомств и обретение новых. Маленькие двадцатипятиграммовые рюмочки, графинчик со слезой, охлажденная экспортная водка… Культура! Серега почувствовал бодрость, аппетит и некую раскованность. Однако голова оставалась ясной и Серега чувствовал себя прекрасно.

— У вас здесь квартира? — спросила Оля.

— У меня собственный дом, — усмехнулся Серега, — три комнаты, кухня, кладовка. Туалет типа деревенского, ванны нет, вода из колонки, отопление печное, плита от газового баллона, когда газа нет — электроплитка. Есть огород и сарай-мастерская. Живу главным образом один.

— Вы же были женаты… я помню, — сказала Ольга. — И вы жили в Москве…

— Я разошелся, — напряженно вспоминая свои приключения в Феодосии, Серега не мог припомнить, когда он ей сообщил о себе такие подробности, — здесь моя родина, и дом этот — мой родной.

— Да, Москва — это не для всех, — кивнул Кирилл. — В Москве трудно стать известным — среди восьми миллионов. А здесь, наверное, все друг друга знают?

— Здесь тоже много народа, — покачал головой Серега. — У нас, кажется, уже полета тысяч жителей. Хорошо знаешь только тех, кто работает в клубе, да тех, кто живет на твоей улице.

Ровно в два часа всех пригласили в зал. От имени организаторов выступил Владик. За его спиной было электронное табло, на котором лампочки высветили слово «Спектр».

— Прежде чем начать аукцион, — объявил Владик, — мы должны подвести итоги нашего экспресс-конкурса. В компьютер было заложено 182 карточки, на каждой из которых участникам голосования предлагалось отметить три наиболее запомнившихся произведения. Каждый прокол в карточке давал один балл. Итак, наибольшее количество баллов — 107 — набрала картина Сергея Николаевича Панаева — «Истина»!

Грянули аплодисменты. Вторым — 87 баллов — оказалось «Красное яблоко», его тоже встретили аплодисментами. Третьим — чего Серега не ожидал — стал «Взгляд в прошлое», то есть задница с глазом. Автором «Красного яблока» оказался веселый тридцатилетний толстячок из породы «митьков»: бородатенький, лысоватенький, с тельняшечкой, торчащей из-под рубахи, и без галстука. Марусева Клара Лазаревна оказалась статной усатой брюнеткой, выглядевшей чуть-чуть постарше своих двадцати шести. Серега наметанным глазом прикинул, что, судя по ширине ее бедер, «Взгляд в прошлое» является в какой-то мере автопортретом. Рожков, совсем щупленький и злой мальчик из Москвы, обиженно приподнялся, когда оказался четвертым. Отважная, но очень худая красавица из Ленинграда Нина Богданова заполучила пятое место. Паренек-жизнелюб, парившийся с женой в бане и поведавший всему миру, как это прекрасно, — стал шестым. Седьмое и восьмое места заняли лагерные картины стариков. «А как же «Исход»? — удивился Серега. — Неужели такое полотно никто не заметил???» Перечислили еще восемь картин — нет «Исхода».

— Таким образом, к продаже с аукциона допускаются эти шестнадцать произведений! — продекламировал Владик. — Согласно положению, автор картины, занявшей первое место, награждается премией в размере 10 процентов от суммы окончательной продажной цены, назначенной на аукционе. Авторы картин, занявших второе и третье места, получают премии в размере 5 процентов, места с четвертого по шестое — в размере 2,5 процента, все остальные — по одному проценту от окончательной цены. Итак, парад лотов!

Потом он называл картины-победительницы, «береты» торжественно вносили их под импровизации электро-синтезатора и бурные аплодисменты. В центре сцены, под электронным табло, из легких алюминиевых конструкций было сооружено нечто вроде полукруглой лестницы, сужающейся кверху. Верхняя ступень — на одну картину — досталась «Истине», ниже — занявшие второе-третье места, еще ниже — четвертое-шестое, а самую длинную, нижнюю, заставили десятью последними.

— Лот номер один! — провозгласил Владик, вооружаясь молотком. — Произведение Ивана Шапова из Калининграда «Изнеможение» — начальная цена 200 рублей! Кто больше?! Двести пятьдесят! Триста! Триста пятьдесят!

На табло тут же появлялись цифры в рублях и долларах.

— Четыреста! Четыреста пятьдесят! Пятьсот… Кто больше? Пятьсот — р-раз! Пятьсот — два! Смелее, смелее! Пятьсот пятьдесят! Прекрасно! Шестьсот! Шестьсот — р-раз! Шестьсот — два! Шестьсот — три! Продано!

«Изнеможение» купил какой-то невзрачный советский гражданин.

— Бедняге Щапову, выходит, всего шесть рублей причитается? — заметила Оля.

— Двести-то рублей он уже получил, — усмехнулся Кирилл. — А за эту мазню и того много.

Действительно, «Изнеможение» отображало, должно быть, полное творческое изнеможение своего автора. Серая спираль, обвивавшая треугольник того же цвета, грязно-желтый фон и ничего более. А «Исход» не прошел.

Из девяти последующих картин лишь две перекрыли начальную цену втрое. Это были стариковские лагерные воспоминания. Их для экзотики приобрел Клингельман. Все прочие были куплены уже после первой надбавки, а на одну набавлять никто не хотел, и ее пришлось вообще снять с аукциона.

«Автопортрет с женой в бане» имел большой успех. Россияне, охочие до банных утех, догнали цену с пятисот до двух тысяч, но купил ее богатенький Мацуяма за три тысячи целковых, или за четыреста с чем-то долларов.

Нину Богданову продали за полторы тысячи — уж очень была худая. Купила ее какая-то массивная дама из Москвы, должно быть, в качестве образца для похудания.

Злого мальчика Рожкова оценили в две тысячи ровно. Он и тут обиделся, громко сказал: «Подавитесь вы своей двадцаткой!» — встал и, стараясь производить как можно больше шума, вышел из зала.

— Плохо считает, — заметил Кирилл, — два с половиной процента от двух тысяч — это полста. Почти пять бутылок по нынешним ценам.

— Мало, — произнес Серега.

Он хотел сказать, что то, чем занимается Владик, есть обираловка, но подумал, что морального права на это не имеет.

Задница с глазом доскакала до шести тысяч — видать, понравилась. Купил ее опять-таки Мацуяма. Усатая Клара была страсть как довольна.