Сидни Шелдон - Звезды светят вниз Страница 6

– Но там обноски, папа.

Джеймс Камерон отвесил дочери звонкую пощечину.

На переменах одноклассники с увлечением играли в игры, о которых Лара и не слышала. Девочки пеленали кукол, причем многие с радостью протягивали своих Ларе. Она гордо отказывалась, сознавая: Все эти богатства – не мои. Со временем, когда Лара уже несколько освоилась в мире, где родители любили своих детей, устраивали для них вечеринки, дарили подарки, пришло понимание того, чего она лишена. Эта мудрость делала ее еще более замкнутой и одинокой.

В пансионате Лару ждала совсем другая школа. По вечерам общий зал превращался в настоящее вавилонское столпотворение. Услышав имя постояльца, девочка с легкостью определяла, откуда он родом. Мак приехал из Шотландии, Ходдер и Пайк – из Ньюфаундленда... Жан и Люк раньше жили во Франции, а Дудаш и Кочек – в Польше. Мужчины работали лесорубами, плотниками, добывали в шахте уголь, ловили рыбу. Поедая за большим столом завтрак или ужин, они делились друг с другом своими новостями, и от этих рассказов у Лары кружилась голова. Каждая группа говорила на таинственном, понятном только посвященному языке.

Больше всего в Глэйс-Бэй было лесорубов. На полуострове их насчитывались тысячи. От них одуряюще пахло свежими опилками и сосновой корой, они с жаром рассуждали о каких-то комлях, трелевщиках и обрезке сучьев.

– В нынешнем году должно получиться почти двести миллионов квадратных футов! – прокричал как-то за ужином крепкого телосложения парень.

– Как нога[3] может быть квадратной? – с недоумением спросила у него Лара.

Зал дрогнул от добродушного хохота.

– Квадратный фут, дочка, – это кусок древесины со сторонами длиной в один фут и толщиной в дюйм. Вот подрастешь, выйдешь замуж и захочешь построить себе дом из хорошего теса, с пятью комнатами. На такой твоему муженьку потребуется двенадцать тысяч квадратов.

– Я не собираюсь выходить замуж.

Рыбаки ничуть не походили на лесорубов. В ночлежку они возвращались пропахшими морем, обсуждая попытку их компании разводить на мелководье устриц, хвастаясь неслыханным уловом сельди, или тунца, или макрели.

Но никто не очаровывал Лару так, как шахтеры. В Кейп-Бретоне работали более трех с половиной тысяч угольщиков, их копи находились в Лингэне, Принсе и Фаллене. Названия шахт звучали в ее ушах музыкой: «Юбилейная», «Последний шанс», «Черный бриллиант». Когда сидевшие за столом шахтеры начинали обсуждать итоги рабочего дня, Лара ощущала сладкую истому.

– Что там сегодня случилось с Майком? Правду говорят или так, слухи?

– Чистую правду. Он спускался по штреку, и сзади в его люльку врезалась вагонетка. Бедняге размозжило ступню. Сукин сын бригадир сказал, что он сам виноват: не выпрыгнул вовремя, хотя мог. Сказал еще, что задул его фонарь.

– Ничего не поняла, – со смущением призналась Лара.

– Майк опускался в забой, – пояснил говоривший, – на работу, в маленьком железном корыте на колесиках. Кто-то не перевел стрелку, и его догнала груженая вагонетка. Вот и все.

– А «задул его фонарь»?

Угольщики засмеялись.

– Задутый фонарь означает, что бедолагу уволили.

В возрасте пятнадцати лет Лара поступила в среднюю школу имени Святого Михаила. К тому времени она превратилась в нескладного, длинноногого подростка с жесткими, торчащими в стороны прядями черных волос и смышлеными серыми глазами, до сих пор казавшимися слишком большими для ее тонкого, по-прежнему бледного лица. Трудно было сказать, что в конце концов получится из этого гадкого утенка. Природные метаморфозы происходили медленно, и никто не взялся бы предугадать их результат – красоту или уродство.

Для Джеймса Камерона дочь была пугалом.

– Выскакивай замуж за первого дурака, какой попадется, – советовал он Ларе. – У тебя не та стать, чтобы крутить носом.

Лара молчала.

– И скажи, чтобы он не ждал от меня приданого.

На пороге комнаты выросла фигура Мунго Максуина. Лесоруб с трудом сдерживал гнев.

– Это все, – бросил Камерон дочери. – Убирайся на кухню.

Лара вышла.

– Что же ты вытворяешь с девочкой? – негодующе спросил Мунго.

Камерон окинул вошедшего пренебрежительным взглядом блеклых глаз.

– Не твое дело.

– Да ты пьян.

– Пьян. Кому какая разница? Не женщины, так спиртное.

Максуин развернулся и проследовал в кухню. Лара мыла грязные тарелки, глаза ее были полны слез.

– Выбрось все из головы, – негромко произнес Мунго. – Отец это сгоряча.

– Он меня ненавидит.

– Нет, маленькая моя, нет.

– Я не слышала от него доброго слова. Ни разу!

Возразить лесорубу было нечего.

Летом в Глэйс-Бэй прибывало множество туристов. Они раскатывали по городку в дорогих автомобилях, в элегантных костюмах прогуливались по улицам, заходили в лавки, обедали в известных своими немыслимыми ценами ресторанах Джаспера и Седра, а затем отправлялись дальше, на Птичьи острова. Для местных жителей они были существами иного порядка, посланцами счастливейшего из миров. Лара завидовала им и мечтала о том, чтобы в конце лета судьба унесла ее вслед за этими баловнями удачи. Если бы так!

Иногда до нее доходили рассказы отца о Джордже Максуэлле.

– Старый дурень никак не хотел отдавать за меня свою драгоценную дочку, – слезливо жаловался Джеймс очередному постояльцу. – Думаете, набитый деньгами осел послал мне хоть цент? Куда там! Но я все же позаботился о его Пегги...

Иногда Лара днями напролет тешила себя мечтами о том, как дедушка Джордж приедет и заберет ее с собой в волшебные города – в Лондон, Париж, Рим, – о которых ей доводилось лишь читать. У меня будет целый шкаф роскошной одежды: платы, шарфики, блузки. И тысяча пар туфель!

Но за одним месяцем шел следующий, год сменялся новым, а от деда не было и весточки. Лара смирилась.

Видимо, всю жизнь ей суждено провести здесь, в опостылевшем Глэйс-Бэй.

Глава 4

Подростку Глэйс-Бэй предоставлял широчайшее поле деятельности: сообразуясь со временем года, молодежь играла в футбол или хоккей, зимой были коньки и лыжи, летом – рыбалка, множество забав на воде, и независимо от погоды всегда имелась возможность пойти в зал для боулинга. После уроков мальчишки и девчонки любили собираться в аптеке «У Карла»: хозяин заведения выставлял на высокий прилавок бутылочки с прохладительными напитками, тарелки со сладостями, чашечки с кофе. В двух кинотеатрах крутили неплохие фильмы, а желающие потанцевать прямиком направлялись в Форум или Венецианские сады.

Но для Лары этих соблазнов не существовало. Каждый день она вставала в пять утра, чтобы помочь Берте приготовить для постояльцев завтрак и убрать в комнатах, а затем шла в школу. Когда уроки заканчивались, ей нужно было торопиться назад, в пансионат, и накрывать на общем столе ужин. Вместе с кухаркой Лара подавала голодным мужчинам еду, мыла посуду.

Большинство жильцов пансионата предпочитали исконно шотландские блюда: картофельную запеканку, поджаренный черный хлеб с чесноком, тушеную капусту с уксусной подливой и фаршированный овощами рубец. Но фаворитом всегда оставался «угольный пирог» – адская по остроте смесь рубленой говядины и специй, запеченная в тонко раскатанном тесте, на приготовление которого уходило не меньше фунта муки.

Ловя обрывки застольных разговоров, Лара как бы воочию видела перед собой полные сдержанной красоты пейзажи Хайлендс[4]. Там лежали земли ее предков – тех единственных человеческих существ, с которыми душа поддерживала незримую, почти неосязаемую связь. Жильцы частенько упоминали о Большой долине, где под неярким солнцем поблескивали зеркала озер Лох-Несс, Лохи, Линии, о крошечных островках, рассыпанных к западу от морского побережья.

В углу зала стояло старенькое, разбитое пианино. Поздними вечерами мужчины собирались вокруг него и неуверенными, но исполненными чувства голосами пели песни далекой родины: «Малышка Энни», «Поле ржи», «Холмы у дома».

Раз в году жители Глэйс-Бэй выходили на праздничное шествие. Шотландцы облачались в национальные костюмы и под заунывные звуки волынок с гордостью маршировали по улицам.

– Почему мужчины надевают юбки? – спросила однажды Лара у Мунго.

Максуин хмуро повел бровями.

– Это не юбка, моя славная. Это килт. Наши с тобой предки носили его уже много сотен лет назад. Верхнюю часть тела горцы укрывали пледом, а ноги оставляли свободными, чтобы легче было преследовать дичь или спасаться от врага. По ночам толстая ткань служила им и одеялом, и подстилкой.

Лара с наслаждением вслушивалась в названия шотландских деревень: Бредолбэйн-Гленфиннан, Килбрайд, Килнинвер, Килмайкл. Она уже знала, что «кил» означает скит средневекового отшельника, что если имя деревеньки начинается с «инвер» или «абер», то она почти наверняка лежит у истока реки. Присутствие в названии слога «страт» указывало на расположение в долине, а «бад» – в лесу или рощице.