Жан-Кристоф Гранже - Багровые реки Страница 6

— Библиотекарь, — задумчиво продолжал комиссар, — это также человек, который выдает книги. Ему известно, что читает каждый из студентов, чем он увлекается… Может, он узнал нечто такое, чего ему знать не полагалось?

— Ну, за это не убивают, да еще так зверски. И потом, какие тайны могут скрываться за студенческим пристрастием к тем или иным книгам?

Ньеман внезапно остановился:

— Не знаю. Но я не доверяю интеллектуалам.

— У вас есть какие-то предположения?

— Наоборот. Пока я допускаю любые мотивы. Ссору. Месть. Интеллигентские выверты. Гомосексуализм. Или это просто бродяга, маньяк, случайно наткнувшийся на Кайлуа в горах.

И комиссар звучно щелкнул по ближайшему темному переплету.

— Вот видишь, я вполне беспристрастен. И все-таки мы начнем отсюда. Нужно тщательно просмотреть все книги, которые могли бы иметь отношение к этому убийству.

— Какое отношение?

Ньеман прошел чуть дальше по книжному коридору и внезапно очутился в большом зале. Он направился к столу библиотекаря, находившемуся в дальнем конце зала, на возвышении. В центре стола высился компьютер, рядом, в ящике, были сложены тетради на спиральках. Ньеман постучал по черному экрану.

— Тут должны быть списки всех книг, ежедневно запрашиваемых посетителями. Я хочу, чтобы ты посадил на эту работу нескольких офицеров из уголовки. Самых начитанных, если такие, конечно, имеются. Попроси также помощи у интернов. Мне нужно, чтобы они раскопали все книги, посвященные злу, насилию, пыткам и особенно жертвоприношениям и ритуальным убийствам. Пускай просмотрят, например, все труды по этнологии и запишут имена студентов, которые часто спрашивали такие произведения. И вот еще что — пусть найдут диссертацию самого Кайлуа.

— А… я?

— А ты порасспроси интернов. Один на один. Они здесь живут неотлучно и должны знать университет как свои пять пальцев. Привычки и образ мыслей своих товарищей, ребят, имеющих какие-нибудь отклонения… Я хочу знать, как окружающие относились к Кайлуа. Я хочу, чтобы ты разузнал подробнее о его походах в горы. Найди его спутников. Выясни, кто был в курсе его маршрутов. И кто мог поджидать его там, наверху…

Жуано скептически взглянул на комиссара. Ньеман подошел к нему вплотную. Теперь он говорил совсем тихо:

— Я скажу тебе, что мы имеем. Мы имеем зверское убийство и обескровленный скрюченный труп со следами нечеловеческих пыток. От этого дела за сто километров пахнет безумием. Пока еще мы держим это в тайне. У нас есть всего несколько часов… ну, может быть, чуточку больше, чтобы расследовать это преступление. Но если мы замешкаемся и об этом деле пронюхают журналисты, на нас тут же начнут давить со всех сторон, и страсти разгорятся не на шутку. Поэтому соберись с мыслями и целиком сосредоточься на этом кошмаре. Сделай все, на что ты способен. Только так мы сможем увидеть лицо зла.

Лейтенант испуганно вытаращился.

— Вы и вправду считаете, что мы за несколько часов…

— Ты хочешь работать со мной, да или нет? — отрезал Ньеман. — Если да, то я объясню тебе, как я смотрю на такие дела. Когда совершается убийство, нужно расценивать каждый элемент окружения жертвы как зеркало. Труп, знакомые убитого, место преступления… Все это отражает истину, особые приметы данного дела, понятно? — И он ткнул пальцем в экран компьютера. — Например, этот экран. Когда он загорится, то станет зеркалом повседневной жизни Реми Кайлуа. Зеркалом его работы, его образа мыслей. Там наверняка есть детали, образы, которые могут представлять для нас интерес. И нам нужно проникнуть в это Зазеркалье. Выпрямившись, комиссар широко раскинул руки.

— Мы с тобой в ледяном дворце, Жуано, в зеркальном лабиринте! Так вот, смотри в оба! Не упускай ни единой мелочи. Потому что там, среди этих зеркал, в «мертвой зоне», затаился убийца. Жуано изумленно разинул рот.

— Для простого человека вы чересчур умно рассуждаете, комиссар.

Ньеман похлопал его по плечу.

— Это тебе не философия, Жуано. Это практика.

— А вы сами? Кого вы будете допрашивать?

— Я? Пойду-ка побеседую с нашей свидетельницей, Фанни Ферейра. А также с Софи Кайлуа, женой убитого. — Ньеман подмигнул лейтенанту. — Я веду разговоры только с дамочками, Жуано. Вот что такое практика.

5

Хмурое небо. Асфальтовая дорога, петляющая по кампусу, между серыми корпусами с тусклыми окнами. Ньеман ехал с черепашьей скоростью, то и дело заглядывая в план университета и направляясь к стоявшему в отдалении спортзалу. Наконец он затормозил перед новым с виду зданием из шершавого бетона, больше похожим на бункер, чем на спортивное сооружение. Выйдя из машины, он вздохнул полной грудью. Моросил мелкий, едва заметный дождик.

Обернувшись, комиссар взглянул на кампус, раскинувшийся в нескольких сотнях метров отсюда. Его родители тоже преподавали, только в маленьких коллежах под Лионом. Он мало что помнил о своем детстве. С годами уют семейного кокона стал казаться ему слабостью, ложью. Он довольно быстро понял, что ему предстоит завоевывать свое место под солнцем в одиночку, своими силами, и начинать нужно сейчас же, не откладывая. В возрасте тринадцати лет он потребовал, чтобы родители отдали его в интернат. Они не осмелились воспретить сыну это добровольное изгнание, но в ушах у него до сих пор звучали рыдания матери за стеной; эти звуки пронизывали ему мозг и одновременно физически ощущались кожей как что-то неприятно влажное и теплое. Он постарался отрешиться от всего этого.

Четыре года в интернате. Четыре года одиночества и спортивных тренировок наряду с учебой. Все его надежды были устремлены к единственной цели, единственной дате — призыву в армию. В семнадцать лет Пьер Ньеман блестяще сдал экзамены на степень бакалавра, прошел обязательное трехдневное медицинское обследование и попросился в офицерскую школу. Когда врач, майор медицинской службы, объявил Ньеману, что его забраковали, и сообщил причины отказа, юноша сразу понял, в чем дело. Его предали собственные страхи. Теперь он знал, что его удел — длинный, непроглядный туннель без единого укрытия, где будет только кровь да свирепые псы, рычащие во тьме, на выходе…

Другие отступились бы, смирившись с вердиктом психиатров. Но не таков был Пьер Ньеман. В яростном стремлении к успеху он продолжал закалять тело и волю. Раз ему не суждено быть военным, он выберет себе другую войну — уличную, скрытую войну с повседневным злом. Он отдаст все силы, всю свою душу этой бесславной войне без фанфар и знамен, но будет вести ее до победного конца. Ньеман решил стать полицейским. С этой целью он долгие месяцы тренировался, чтобы пройти психологические тесты. И в результате был принят в полицейскую школу городка Канн-Эклюз. Вот когда наступила долгожданная эра грубой силы — стрельба в тире, изучение приемов борьбы, и всюду он был лучшим. Ньеман непрерывно совершенствовался. Он стал полицейским высшей пробы, упорным, несгибаемым, жестоким и хитрым.

Сперва он работал в окружных комиссариатах, затем его как элитного стрелка перевели в подразделение, позже названное КРБ (карательно-розыскная бригада). Начались спецоперации. Он впервые убил человека. В тот день он окончательно смирился с довлеющим над ним проклятием и заключил договор с самим собой. Ему уже никогда не быть храбрым солдатом или достойным офицером. Но он станет уличным бойцом, яростным, неумолимым, и утопит собственные страхи в жестокости асфальтовых джунглей…

Внезапно Ньеман услышал странные, как во сне, дробные шажки. Пес был мускулистый, его гладкая шерсть лоснилась под дождем. Черные глаза — пара блестящих бусинок — впились в полицейского. Пес медленно приближался, вихляя задом. Его влажный нос подрагивал, принюхиваясь к незнакомцу. Вдруг он зарычал, и в глазах его зажглась ярость. Он учуял запах страха, исходивший от незнакомца.

Ньеман окаменел от ужаса.

Он знал, в чем дело. Железы испуганного человека выделяют особую секрецию, которую чуют собаки; ее запах вызывает у них боязнь и враждебность. Один страх порождает другой.

Пес залаял и злобно ощерился. Сыщик вынул револьвер.

— Кларисса! Кларисса! Ко мне, Кларисса!

Ньеман наконец стряхнул с себя леденящее оцепенение. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он увидел седого мужчину в грубом свитере. Тот подбежал к Ньеману.

— Вы что, спятили?

Ньеман через силу пробормотал:

— Полиция. Уходите отсюда. И заберите вашего пса.

Человек изумленно глядел на него.

— Ну надо же!.. Рассказать кому, так не поверят. Идем, Кларисса, идем, девочка!

Собака и хозяин удалились. Ньеман попытался сглотнуть слюну. Горло высохло напрочь, стало неприятно шероховатым.

Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить — и никак не мог, — сколько же времени он не был у своего психиатра.