Лесли Каген - Насвистывая в темноте Страница 6

К тому времени Холл по большей части перестал являться домой. А Нелл стала раздражать Тру — настолько, что та, едва завидев сестру в белой блузе и кожаных туфлях, сразу заводила пластинку про Элвиса… Элвиса… Элвиса. Я-то считала, что Нелл ничего. Не фонтан, конечно. Но я старалась не забывать папины слова: в мире есть сестры и похуже, чем наша Нелл. Хотя Тру бывала сыта ею по горло — до такой степени, что начинала гоняться за Нелл по всему дому, ловила где-нибудь и, поднеся к губам зубную щетку, как микрофон, принималась горланить «Ты не кто иная, как охотничья собака»[5] — опять и опять, пока Нелл не теряла терпение и не давала ей хорошего щелбана. Тогда мне приходилось успокаивать Тру, а потом дарить что-нибудь ценное вроде любимого стеклянного шарика с металлическим блеском внутри, чтобы та пообещала, что не станет пытаться придушить Нелл во сне.

Тем утром, когда Нелл рассказала нам про мамину стафилококковую инфекцию, я решила, что неплохо бы сходить в церковь и немного помолиться, — хоть и считала, что Бог давно оглох и не слыхал ни единого слова из тех, что я ему наговорила. Нелл не захотела пойти со мной, потому что спешила в «Автомастерскую Филларда» на встречу со своим парнем, Эдди Каллаганом, который там работает, а библиотекарше миссис Каллаган доводится сыном.

Мне больше всего нравилась церковь Богоматери Доброй Надежды, при ней была воскресная школа, а еще она в шести кварталах, и сестры О’Мэлли могут дотопать туда на своих двоих. Правда, идти нужно мимо дома Жирняя Эла Молинари, отчего у меня вечно портилось настроение, ведь Тру мало что так любила, как встать напротив его выкрашенного желтым дома и громко объявить: «Жирняй Эл говняшку съел!» Она по-всякому его обзывала: то итальяшкой, то макаронником, то говорила, у него спагетти вместо мозгов, а то еще, если совсем на взводе, затянет песню Гарри Белафонте под названием «Дайо», только пела она по-другому: «Жирняйо… жирняйо».

Она даже не сомневалась, что прошлым летом именно Жирняй Эл угнал ее велосипед, и до сих пор рвала и метала. Заставить ее прекратить мне нипочем не удавалось, хотя — Бог и папа мне свидетели — старалась я как могла, но только все кончалось тем, что Жирняй Эл гнался за нами полдороги в школу, угрожая убить, если только поймает, да только зря грозился: у него правая нога кривая из-за палимилита. Впрочем, мог и догнать. И я всегда говорила Тру: «Что ты станешь делать, если он тебя поймает? У него же ножик есть».

Тру начинала смеяться, и смеялась долго, а в глазах у нее появлялось дикое выражение, будто наплевать ей, догонит ее Жирняй Эл или нет. Меня это беспокоило. Почти каждый день я жалела, что рядом нет папы, он бы заставил сестру угомониться, а не то, похоже, этот дикий блеск в глазах не доведет Тру до добра.

В то утро сестра плелась сзади, слегка дуясь: я объявила, что нынче не в настроении убегать от Жирняя Эла, так что послушалась бы Тру маму и вела себя как следует. Она шла, пиная перед собой камешек, — любила так делать, когда думала о чем-то, — а потом спросила тихонько, так что я едва расслышала:

— Ей ведь станет лучше, правда, Сэл?

Я не стала оборачиваться: тогда уж Тру разозлилась бы всерьез. Она терпеть не может, когда на нее смотрят в те минуты, когда она бросает «насвистывать в темноте». Я сообразила, что значит это выражение, приглядевшись к деталям. Все-таки артерии у бабули и не думали твердеть. Мама и Тру и впрямь были двумя горошинами в стручке — обе старательно делали вид, будто все в порядке, хотя дела шли так себе.

— Ага, у нее все будет хорошо, — сказала я, не оглядываясь, а сама задумалась: если не будет — что тогда? Мы с Тру так и будем жить с Холлом и Нелл? Или, может, переберемся к бабуле и дядюшке Полу? Ну, тогда Тру точно не обрадуется.

— А вдруг умрет, что мы станем делать? — Тру пнула камень посильнее, и тот проскочил мимо меня. — Думаешь, нас отправят в приют?

Каждый год незадолго до Рождества наш скаутский отряд навещал сиротский приют на Лисбон-стрит, названный в честь святого Иуды, который был святым покровителем безнадежно больных. Кто-то совершил жестокий поступок, назвав так приют: каково там живется бедным сироткам? Мы пели им хорал «Что это за Дитя?» и дарили подарки вроде открыток, завернутых в зеленую бумагу и перевязанных красными ленточками. Я все это терпеть не могла. Не могла стоять и смотреть на бедных детишек, у которых ни мамы, ни папы и вообще никого, кому они были бы не по фигу.

— Ни за что! — ответила я. — Не будем мы жить в приюте, никогда. Обещаю.

У дома Пяцковски Тру остановилась. Двор весь зарос травой, дом будто вот-вот рассыплется, а рядом с крыльцом валяется гипсовый Иисус. Мало кто видел мистера и миссис Пяцковски после похорон Джуди.

— Наверное, это почти самое плохое, что может случиться. Быть убитой вот так, — сказала Тру.

Притихнув, мы зашагали дальше. Я шла и размышляла, что с человеком может, наверное, случиться и что-нибудь похуже.

После мессы пол-округи высыпало на церковную лужайку, и я слышала, как миссис Каллаган, лучшая мамина подруга с незапамятных пор, грустно так сказала миссис Бюшам:

— Наконец-то Хелен может побыть в покое.

На что миссис Бюшам ответила:

— Я слыхала, Холл стал встречаться с Рози Раггинс.

Подслушивать, конечно, нехорошо, но мне никто-никто не говорил, что маме становится лучше, а мне позарез надо было выяснить, как она, чтобы подготовиться на тот случай, если все пойдет не так. Из слов миссис Каллаган я поняла, что мама, возможно, умирает: разве на папином надгробном камне не написано «Покойся с миром»? И что там миссис Бюшам говорила про Холла? Это означало, наверное, что он запал на Рози Раггинс.

Миссис Каллаган повернулась, увидала нас и явно удивилась:

— О, сестрички О’Мэлли, привет!

Я глядела на церковное крыльцо за голыми ногами миссис Каллаган. У нее на лодыжке тонкий золотой браслет, а еще она порой расстегивала слишком много пуговок на блузке. Бабуля рассказывала, что мама и миссис Каллаган были в молодости те еще дикие кошки, покуда жили в соседних домах через улицу от пекарни.

Миссис Каллаган нагнулась ко мне и спросила:

— У вас все хорошо, Салли?

Я старалась не заплакать, хотя в глазах вовсю щипало: миссис Каллаган пахла совсем как мама, и готова спорить, на завтраки она готовит своим детям яичницу-глазунью.

— Чудесно, миссис Каллаган, — ответила я ей. — Холл просто замечательно заботится о нас. Мама ведь скоро поправится, правда?

Миссис Каллаган сказала:

— Видишь ли, мой отец очень болен, он лежит в ветеранском госпитале, поэтому я не так часто ходила проведать Хелен, как мне бы хотелось, но я не сомневаюсь, что у нее…

Тут она и сама заплакала. Я просто не могла этого вынести — и Тру, видимо, тоже, потому что сестра дернула меня за руку, и мы обе нырнули в толпу.

Глава 07

Я наврала миссис Каллаган с три короба на случай, если та пойдет навестить маму в больнице, — ну, чтобы она не сильно маму расстроила. А правда в том, что Холл вовсе не так уж шикарно о нас заботился. Мы с Тру дома даже и не ели почти ничего, потому что Холл круглыми сутками напивался в «Боулинге Джербака». Так что миссис Бюшам, наверное, правду сказала, что он встречался с Рози Раггинс, а как с ней разминуться, если та была официанткой и разносила там напитки. А наша Нелл сильно занята своим Эдди, так что готовить для нас даже не собиралась. И это нас устраивало, потому что тут, к несчастью, я вынуждена согласиться с Холлом, один-единственный разочек: стряпня нашей сестры все-таки была несъедобна. Кроме того, Нелл постоянно твердила, будто собирается поступить на курсы красоты, и теперь проводила немало времени, разводя лосьон «Тони Пермс» на нашей кухне, отчего там стало вонять похуже, чем в туалете на автозаправке. Стараниями Нелл половина девушек в нашем квартале теперь выглядят так, будто дружно ткнули пальцы в электрическую розетку.

Есть, впрочем, хотелось, да так, что Тру пришлось выдумать очередной знаменитый план, и мы стали заглядывать к знакомым незадолго до обеда. Вчера мы ели у О’Хара, хотя пир не задался. Ну не люблю я печенку, сколько бекона на нее ни сложи. Так что сегодня мы пошли в гости к Быстрюге Сьюзи Фацио, потому что кормят у них лучше всех в городе. Фацио были нормальными итальянцами, не то что Молинари. Тру говорила, это потому, что Фацио родом из итальянского города под названием вроде Пицца, а Молинари из какой-то другой части Италии, не такой вкусной.

Всего там жили десять Фацио плюс их общая Нана, что по-итальянски значит «бабушка». В общем, я не думаю, что кто-то из них заметил, как мы с Тру достали себе из шкафчика над раковиной по тарелке и придвинули кухонные стулья к тому краю стола, где уже сидела Быстрюга Сьюзи. В кухне всегда пахло чесноком, Нана щедро крошила его во все блюда без разбора.