Серж Брюссоло - Зимняя жатва Страница 6

Со старанием прилежного школьника накапливал он полезную информацию, осваивал разные мелкие хитрости, которые смогут пригодиться путешественнику. Он узнал, как обмануть медведя, и изучил те жизненно важные точки, в которые нужно целиться при охоте на крупных хищников, если хочешь уложить их с первого выстрела.

Бумаги не хватало, и мальчик, воспользовавшись отсутствием дежурной преподавательницы, приспособился потихоньку вырывать из книг первые и последние пустые страницы. На уроках уже давно перешли на карандаши, стирая записи, сделанные накануне. Да и те были на вес золота — не могло быть и речи о выдаче их ученикам раньше срока, отмеченного в специальной тетради, где велся строгий учет канцтоваров.

— Нажимайте послабее, — призывали учителя, — и карандаши прослужат вдвое дольше.

Нехватка ощущалась во всем. Недоставало топлива, и преподаватели старались собрать в классе побольше учеников, чтобы обойтись одной печкой. В ход шло содержимое старых шкафов, отслужившие срок парты — все превращалось в дрова для растопки. Мужская часть преподавательского состава обнаружила полную неспособность к ручному труду, и дети, возмущенные такой некомпетентностью, стали предлагать свои услуги.

— Ишь негодники, что придумали! — возмутился Леон Вердье. — Я не допущу, чтобы к вам в руки попали топоры. Повредите себе пальцы, а мне потом отвечай!

Так шло время — в нелепых занятиях, в разраставшемся, как снежный ком, недовольстве. Учительская нередко становилась ареной ссор из-за талонов на питание.

— У нас же есть печатный станок! — возмущался Вержю. — Неужели мы не в состоянии подделать эти чертовы талоны! Другие не упустили бы такую возможность. Все плутуют, везде воровство. И только мы, видите ли, должны демонстрировать свою честность! Чего ради?

— Прошу не забывать, что мы — педагоги! — возражал старина Леон. — Долг каждого из нас — служить примером. Мы в ответе за души наших питомцев.

— Да послушайте, вы! — взрывался Вержю. — Вся страна водит за нос фрицев. Что до незапятнанной души, то по сегодняшним ценам черного рынка она не стоит и пяти граммов масла!

2

Обитателям пансиона пришлось привыкнуть жить в полутьме — во-первых, окна закрывались листами черной бумаги, а во-вторых, на поверхность электрических лампочек наносилась синяя краска. С противовоздушной обороной шутки плохи — светящиеся окна навели бы на ложный след англичан, безобидное детское учреждение они могли принять за подозрительный заводик в Борделье. Такая вероятность вызывала озабоченность у старины Леона, который регулярно обходил коридоры, проверяя, не отклеилась ли из-за сырости бумага на окнах. Эти меры предосторожности провоцировали у некоторых воспитанников удушье на почве клаустрофобии и тяжелые приступы астмы, с которыми трудно было справляться при практически полном отсутствии медикаментов. У Жюльена, правда, обстановка подлодки при полном погружении особой неприязни не вызывала — он представлял пансион в виде гигантского «Наутилуса», ушедшего под землю и совершавшего на огромной глубине свое тайное путешествие.

Закутавшись в одеяло, предусмотрительно взятое в дортуаре, Жюльен в одиночестве сидел в библиотеке, дополняя и уточняя список необходимых вещей, которые должен иметь при себе потерпевший кораблекрушение. Он перечитывал «Таинственный остров» так внимательно, словно собирался сдавать экзамен, в подробностях изучая содержимое сундука, брошенного в море капитаном Немо. Иногда в мечтах мальчик видел себя на берегу атолла, о который бьются огромные, накатывающие со всех сторон волны, в компании прирученного им негритенка, служившего ему верой и правдой. На необитаемом острове можно было бы соорудить крепкую хижину для них с Клер и обнести ее забором, чтобы мать чувствовала себя в безопасности. Негритенок из племени людоедов повиновался малейшему движению его пальца и даже просто взгляду, подтверждая готовность выполнить любое приказание раболепными репликами «Да, хозяин!» или «Слушаюсь, хозяин!». Великодушный Жюльен запрещал ему так себя называть, но абориген и слышать об этом не желал, неизменно обращаясь к нему, как к господину. Он никогда не уставал и всегда пребывал в прекрасном настроении. Легко вскинув на плечо ствол кокосовой пальмы, негритенок постоянно напевал заунывную песню рабов — сборщиков хлопка.

В тайном альбоме-дневнике Жюльен нарисовал остров, хижину и Клер, очаровательную, в звериных шкурах, похожую на дикарок из кинофильмов о Тарзане.

— Слышал? — прошептал как-то вечером Антонен, усаживаясь напротив. — Теперь уж известно наверняка: американцы высаживаются! Война, считай, закончилась, боши уже драпают. Зададут же им жару американцы! Это теперь вопрос нескольких недель. Если так все и будет, к летним каникулам Францию полностью освободят.

У Жюльена перехватило дыхание. Окончание войны означало, что скоро за ним приедет мать. Его захлестнула радость, к которой примешивалось немного тревоги. Три ночи он не мог сомкнуть глаз, рисуя в своем воображении картины будущей встречи. И все же сведения о скорой высадке американцев оставались сомнительными и противоречивыми, неизвестно, стоило ли им верить. Пессимисты только ухмылялись, утверждая, что боши обосновались во Франции прочно и, судя по всему, надолго.

В это смутное время Жюльен загорелся идеей основать подпольную организацию. Тысячи названий — одно таинственнее другого — приходили ему на ум: «Движение черных масок», «Банда кожаных масок» или «Банда безликих»… Но его робкие попытки заинтересовать товарищей не возымели успеха. Воспитанники пансиона Вердье оказались тупицами, им недоставало воображения и романтической жилки. Всеми их помыслами, без остатка, завладели черный рынок, сигареты и скверное спиртное, производство которого процветало в деревнях; выпить такого самогона и не закашляться считалось у подростков высшей доблестью. Любимым развлечением стала игра в жуликов, а мошенники, сумевшие обогатиться на продаже неизвестно чего и всего подряд, заслуживали всеобщее восхищение. За пять лет старьевщики превратились в миллиардеров, а бакалейщики обзавелись замками в долине Луары. Дипломы, заслуги, профессии — все в одночасье утратило смысл, стало невостребованным. Учеба отошла на второй план, куда выше ценилось умение обойти соперника, проявить большую хитрость и изворотливость, чем сосед. Деньги, деньги… Они становились ключом, открывающим любую дверь.

Жюльен не выносил в однокашниках их манеру смаковать словечки, почерпнутые из низкопробных детективов: «бабки», «монеты», «башли», — которые те перекатывали во рту, как мокроту, и произносили по-особому, словно выплевывая каждый слог.

Романтика воровства захватила и Жюльена, но воровства совсем другого свойства — легкого, элегантного. В мечтах мальчик рисовал себя грабителем-джентльменом вроде Арсена Люпена или Конана Лорда, знаменитого лондонского вора. По ночам он выбирался из дортуара и отправлялся в путешествие по коридорам. Одевался он только в неприметно-серое, в самую темную одежду из своих запасов, накинув сверху старую плащ-накидку и надвинув на лоб капюшон, чтобы полностью скрыть верхнюю часть лица. Как-то раз, улучив удобный момент, когда консьерж раздавал почту, Жюльен ухитрился проникнуть в привратницкую и снять с гвоздя отмычку. Благодаря этому бесценному инструменту ни один из бесхитростных замков пансиона больше не представлял для него непреодолимой преграды. Достаточно было нескольких капель масла, и — «крак-крак» — дверь поддавалась, издавая жалобный стон проржавевшими петлями. Но до решающего момента он старался не попасться на глаза, укрывшись за бюстом или гипсовой статуей, пока сонный сторож, совершая свой обход, не принимался так сладко зевать, что невольно становилось страшно за его челюсти.

«В новом, послевоенном обществе , — записывал Жюльен в дневнике, — чтобы выжить, возможно, придется воровать. Клянусь, мать ни в чем нуждаться не будет, и если мне придется стать вором, чтобы ее прокормить, я пойду на это без колебаний.

P.S. Грех хвастаться, но я уверен, что сумею кое-чего достичь в этом искусстве».

Ему было отрадно осознавать, что с каждым днем он становится все более ловким. Теперь без излишних раздумий Жюльен мог перейти к действиям прямо среди бела дня, во время перемены. Вооружившись отмычкой, он входил в комнаты учителей и, забавы ради, рылся в ящиках. Нет, мальчик ничего не крал, но мысль, что он может это сделать, приносила странное удовлетворение. Он с изумлением обнаружил, что, оказывается, преподаватель, охотнее других распространявшийся о чувстве локтя и необходимости делиться с ближними, в глубине буфета припрятывал продукты — сосиски и ветчину. А у наставника, требовавшего неукоснительного соблюдения правил личной гигиены, носки были настолько грязны, что напоминали обуглившиеся тряпки. С бешено колотящимся сердцем, затаив дыхание, Жюльен открывал для себя мелкие и постыдные чужие тайны. Особенно его привлекали комнаты дам: мадемуазель Мопен, Одили Танш, Марты Пирам. Обычно он с осторожностью отворял дверцу лакированного шкафа и выдвигал нижний ящик, находя те же следы жалких людских страстишек: скрытую от посторонних глаз плитку шоколада, скабрезный роман, притаившийся под стопкой хлопчатобумажного белья. Порой попадалось совсем уж невообразимое, и, представьте, у тех, кто казался воплощением скромности и благоразумия: парочка игривых подвязок и черные чулки, готовые в любой момент пустить в ход затаившийся в них соблазн. Жюльен никогда не вносил беспорядка в этот мещанский, порочный мирок, а вот Антонен, тот вряд ли устоял бы перед желанием что-нибудь стянуть. Бывало и такое, что, поддавшись внезапному порыву, Жюльен опускался на кровать мадемуазель Мопен и с наслаждением вдыхал исходивший от подушки слабый запах духов. На несколько мгновений голова его замирала на подушке, в том месте, где недавно покоилась головка ее владелицы, после чего он обычно вскакивал и выбегал из комнаты. Ему очень хотелось оставить какую-нибудь метку: большой вопросительный знак, нарисованную мелом загадочную маску на зеркале или над камином, — но слишком уж велика была опасность. Куда благоразумнее оставаться в тени, быть проходящим сквозь стены привидением. Жюльена, наделенного тайной властью, вполне это устраивало, ибо он не просто овладевал наукой, которая составляла единственную ценность в обреченном на воровство обществе, — он становился виртуозом. Клер возложила на него ответственную миссию — стать сильным. Разве не для этого он так старается? Скоро он достигнет вершины мастерства, обретет титул короля взломщиков, Человека-Проходящего-Сквозь-Стены-Пансиона-Вердье!