Юрий Яровой - Особый случай Страница 6

До этого мгновения он все делал, не раздумывая – как в тренажере. И только теперь, отбросив красный колпачок, он словно очнулся: «Пожар? Не может быть…» Не веря, он перевел взгляд на сигнальное табло. «Пожар третьего двигателя… Сообщить!» – сообразил он.

Левой рукой на штурвале он нащупал кнопку передатчика, нажал и… Ни слова. В горле вдруг образовался густой, вязкий комок.

«Молчат… Не видят?» – подумал он. В следующее мгновение мысль об экипаже, о том, что все они трое, Сударев, Витковскнй и Невьянцев, точно так же, как он сам, окаменев от неожиданности, ждут, что скажет, что сделает он, командир, заставила выключить пожарный кран, а этот, неизвестно откуда взявшийся в горле вязкий комок проглотить.

– Колпашево, – сказал он хриплым, каким-то чужим голосом и сообразил, что нужно еще включить огнетушители, тумблеры которых, запломбированные и зафиксированные красными защелками, расположены на потолке, над головой. И важно, крайне важно, вспомнил он, эти пожарные тумблеры не перепутать – иначе выйдут из строя сразу два двигателя: один от пожара, а второй от противопожарной системы.

Он дотянулся до нужной защелки, оборвал пломбировку и перебросил тумблер в рабочее положение. И одновременно, овладев, наконец, голосом, сообщил на землю:

– Колпашево, 75410, пожар третьего двигателя!

Собственно, пожар, если он случится, должна тушить автоматика, пилотам или бортмеханику надо только продублировать – вдруг автомат по каким-то причинам откажет или запоздает. Но на этот раз автоматика сработала четко, и табло погасло даже раньше, до того как Селезнев включил огнетушители вручную.

Диспетчер Колпашевского РДП то ли не понял, то ли не поверил…

– 75410, доложите траверс.

– Балда! – дал разрядку нервам Селезнев, – Сообщи, штурман…

Он не успел закончить приказ, что именно нужно сообщить колпашевскому диспетчеру, как загорелась лампа «Число М»;[10] тех пяти – шести секунд, которые потребовались пилотам, чтобы выключить загоревшийся двигатель и потушить пожар, оказалось достаточно, чтобы самолет вошел в пике и скорость превысила допустимую.

– Никита! – крякнул командир, и они вдвоем навалились на штурвалы, задирая нос машины вверх.

Хлопнула дверь – это прибежал из кухни бортмеханик, понявший по изменившемуся шуму двигателей, что с самолетом неладное.

– Что?

Один взгляд на приборы и УПРТ[11] – все ясно: третий зафлюгирован, Дима едва успел втиснуться на свой такой неудобный и узкий стульчик между кресел пилотов, как Никита, пытавшийся в это время разглядеть через стекла кабины – виден ли огонь, или дым, – очевидно, боковым зрением заметил новый красный сигнал и крикнул: «Горит!»

Командир увидел вспышку нового красного табло раньше Сударева, однако то ли потому, что бортмеханик был уже на месте и двигатели – его забота, а скорее из-за какого-то подсознательного чувства ненормальности в этой пожарной ситуации, удержал руки на штурвале и даже крикнул; «Дима!..»

Но Дима уже ткнул красную кнопку второго двигателя, а дальше, работая двумя руками, повторил все операции, проделанные до этого командиром и вторым пилотом: аварийный «флюгер», кран останова, пожарный кран… На этот раз, однако, табло «Пожар 2-го двигателя» не погасло даже после ручного включения противопожарной системы, и бортмеханик потянулся к тумблеру «2-я очередь» – на каждом крыле Ил –18 рас положены по две группы огнетушителей, по комплекту на двигатель, однако при необходимости, если пожар не гаснет, их можно разрядить по очереди на один и тот же мотор. Но в этом случае крыло останется без огнетушителей, и, если загорится на этом крыле второй двигатель, тушить его уже будет нечем.

– Стой! – ухватил командир Диму за рукав. – Дуй в салон, смотри, есть ли дым.

Из пилотской кабины внутренние, ближние к фюзеляжу двигатели, а именно на них случился пожар, не видны.

Дима все понял, повернулся и буквально перепрыгнул через свое сиденье, на котором он так и не успел поднять спинку.

– Стой! – еще раз крикнул командир. – В салоне никаких дерганий. Улыбайся, черт тебя побери!

– Понял, командир, – сказал Дима, и на его бледном лице появилась вымученная улыбка.

– Балда! – выругался командир. – Сядь на место. Он резким движением переключил рычажок на абонентском щитке в положении БП и крикнул:

– Люся!

К счастью, Кирьянова была на кухне.

– Да, командир.

– Вот что, мать. Глянь-ка осторожно, чтобы пассажиры не заметили… А, черт!

Табло «Пожар 2-го двигателя» погасло.

– Что, командир? – В голосе Людмилы слышна была тревога. – Что случилось? Почему мы так…

– Отвяжись, не до тебя. Потом объясню. Вызывал колпашевский диспетчер:

– 75410, почему не докладываете о прохождении траверса? Вы у меня на траверсе, удаление…

– Колпашево, докладывает командир 75410. Пожар второго и третьего двигателей!

– А?.. – голос диспетчера осекся.

– Пожар ликвидирован, идем на снижение.

– Вас понял, – пришел в себя диспетчер. – Принимаю меры.

22 часа 42 мин.

Москва, Центральная диспетчерская Аэрофлота

Выслушав сообщение новосибирского диспетчера, Козырев нажал на кнопку связи с руководителем полетов – тот в это время с кем-то разговаривал, однако в ЦДС было установлено твердое правило: в особых случаях на связь с руководителем полетов выходит любой диспетчер, обрывая любой разговор. Для этого и есть у каждого на его селекторе особая кнопка – клавиш.

Услышав вызов, Владимир Павлович глянул через стеклянную стену вдоль зала – кто? Увидел встревоженное лицо Козырева и переключился:

– Слушаю.

– Особой срочности: пожар двух двигателей, Ил –18, в районе Колпашево, ГРДП Новосибирск, – услышал он голос Козырева. – Самолет идет на снижение.

Владимир Павлович бросил взгляд на электронную карту – куда сажать? Под всеми городами Центральной и Западной Сибири горели красные индикаторы. Но сажать-то надо немедленно!

– Толмачево примет?

– Выясню, Владимир Павлович.

– Пожар ликвидировали?

– Не сообщили. Выясню.

– Ищите посадку!

Порядок, регламент оповещений особой срочности в ЦДС разработал до мелочей, и все же в каждом случае, не так уж они, к счастью, часты, выплывает что-нибудь непредвиденное.

Пока Владимир Павлович принимал доклад «восточного» диспетчера, ею левая рука уже тянулась к группе белых телефонов прямой правительственной связи, где в центре, чтоб заметней, находился аппарат с надписью «Министр ГА».

Министра дома не оказалось, а выяснить, где он, времени не было. Но, с другой стороны, только министр мог отдать необходимые в таких случаях распоряжения, и они касались прежде всего генерального конструктора самолета и «соседей».

Владимир Павлович вызвал «соседей».

– ЦДС Аэрофлота, особой срочности. В районе Новосибирска терпит бедствие пассажирский самолет – пожар двух двигателей. Прошу принять возможные меры.

Оказывается, «соседи» о чепе уже знали – приняли с самолета сигнал бедствия. Но помочь не могли ни чем – в этом районе у них не было ни одной подходящей посадочной полосы. Далее по регламенту следовало бы поставить в известность генерального конструктора, но что можно ему сообщить, кроме самого факта? Неизвестно даже, потушили ли они пожар. «Значит, связь с самолетом».

Напрямую с самолетом связаться невозможно – слишком далеко. Придется через Толмачевский КДП, а одновременно задействовать канал дальней связи через радиоцентр во Внуково.

Владимир Павлович глянул сквозь стеклянную стену и по двигающимся губам Козырева понял, что аэрофлотский канал связи с Новосибирском занят – Козырев ищет аэродром, который может принять терпящий бедствие самолет. И он подключился к междугородной:

– Алло, по «самолету»: Новосибирск, аэропорт Толмачево, руководителя полетов.

Пароль «самолет» сработал безотказно: Толмачево отозвалось немедленно.

– ЦДС, первый, – бросил в микрофон Павлов, – нужна прямая связь с самолетом… Как нет?

Выяснилось, что самолет и от Новосибирска слишком далеко для прямой связи.

Пришлось через колпашевского диспетчера сообщить на борт самолета просьбу выйти по командной рации на связь с ЦДС, но какая это связь за две с половиной тысячи километров!

Сплошной треск и помехи. Совсем ничего не слышно.

Кое-что в Толмачеве все же знали: пожар потушен, самолет идет на двух двигателях с большим снижением, но управления слушается.

– Посадить сможете?

Секундная заминка. Наконец, дипломатичный ответ:

– ЦДС, первый, метеоусловия в Толмачеве ниже минимума «Д»[12]

«А какой модели самолет?» – промелькнула мысль, и рука снова потянулась к тумблеру внутренней связи «Восточный сектор».

– КДП Толмачево, связь не прерывайте! – И тут же – в микрофон селектора: – Александр Иванович… – Козырев оторвался от телефона, поднял взгляд. – Что за рейс?