Андрей Хорошавин - Четыре страшных повести. Сборник Страница 6

– Я жду, милый. – Шептала она, а он в бессилии повалился на пол и стонал, с силой зажимая уши ладонями.

Очнулся он в полной тишине.

Ни грохота шагов, ни шёпота. За окнами темень – наступила ночь. Он перевернулся на спину и уставился в потолок. «Может действительно продать всё и уехать к сыну?». С этой мыслью он и уснул. И как только он забылся, она снова легла рядом. Она привалилась к нему холодным в корках ожогов телом. Но он не открывал глаза. У него не было сил сопротивляться.

Он ждал утра.

6

Утром снова началась работа. Снова маршрут. Остановки, лица пассажиров, дорожная разметка перед глазами. Едва дождавшись конца рабочего дня, он погнал грузовик к центру посёлка. Припарковавшись, он замкнул дверь кабины и перешёл дорогу. Перед ним сияли вывесками два магазина и в обоих продавали спиртное. На секунду он замер в раздумье, и вдруг за спиной услыхал трескучий голос.

– Тяжко?

Он развернулся. Перед ним, опираясь на сухую палку, стояла сгорбленная в три погибели старуха. Глова замотана толстым клетчатым платком. Затёртое плюшевое пальто, наверное, купленное ещё до того, как он появился на свет. Подол коричневой юбки опускался почти до земли. На ногах стоптанные боты. Она смотрела на него из—под нависших седых бровей и жевала беззубым ртом.

– Что вы сказали?

– Тяжко, говорю, милок, грех за плечами то носить?

– Что? – Он растерялся и не знал, что сказать.

– Чёрт на тебе сидит, значит, грех в душе, как камень носишь, а? – Старуха скривилась, зажмурив левый глаз, будто прицеливалась.

– Откуда вы… Я же…

– Э—э милок… – Старуха закашлялась. – Ты и в церкву ужо ходил, а?

– Да, но…

– Эт опосля тебя поп погорел, что ли?

– Да откуда вы…. Да, после меня. Утром хотели нечисть изгонять. А ночью…

– Это его черти за грехи в ад забрали. – Старуха хохотнула и вдруг схватила его за руку тонкими, но крепкими пальцами. – А ну, переведи меня через дорогу да поведай всё, как на духу.

Он осмотрелся по сторонам. Улица опустела. Только он да старуха. Ему показалось, что дорогу они переходили, целую вечность. И пока они шли, он всё говорил и говорил, а она слушала да кивала. Потом он перестал понимать, что же происходит, где он. В себя он пришёл на краю посёлка. Уже совсем стемнело. Рядом старуха с палкой. Стоят они у полусгнившей калитки. Старуха вошла первой.

– Иди за мной. – Он шагнул. Заросший малиной и хмелем сад. Старый неухоженный дом. Вокруг толстые стволы черёмух. Ветки свисают сверху. Заскрипели ступеньки. Вошли внутрь. Старуха зажгла свечу. В доме было на удивление сухо и тепло, и пахло травами. – Садись. – Она двинула к нему скрипучий табурет, он сел и осмотрелся. Выбеленная печь, стол, два табурета. На окнах линялые шторы. Стены и потолок тоже чисто выбелены. Старый облезлый сервант с тарелками, комод, а рядом деревянный сундук, застеленный сверху ковриком. Деревянная перегородка, вход за которую занавешен покрывалом.

Старуха скрылась за занавесью и вернулась. В руках она держала, что—то завязанное в сатиновый мешочек.

– Возьми это. Повесишь над дверью, так она к тебе в жисть не зайдёт.

Он встал, прижимая мешочек к груди.

– Как вы всё…

– Иди, иди. Будет заговаривать с тобой, не отвечай и не смотри на ея.

Ушёл он от старухи ошарашенный. Грузовик ждал его на стоянке. Забыв про водку, он отправился домой. Включив свет в прихожей – остолбенел. На полу, лежал выброшенный им вчера с балкона моток верёвки с петлёй на конце. Неожиданно страх сменился яростью. Он бросился в кухню. Схватив со стены топорик, для разделки мяса, он изрубил моток в куски и всё это снова сбросил с балкона. Потом пробурил в стене над дверью отверстие, вбил туда дюбель и повесил на него мешочек.

На часах стрелки подходили к одиннадцати, но сон не шёл. Он выключил свет, улёгся и лежал, слушая, как в груди громко ударяет сердце.

Но вот из—за балконной двери послышался шорох. Что—то слабо царапнулось о стекло. Он не утерпел, поднялся, и на цыпочках приблизился к комнате с выходом на балкон, заглянул внутрь. За задёрнутыми шторами в свете луны маячила тень. Кто—то прижимался к оконной раме и пытался заглянуть в щель между шторами. Его так и тянуло к окну. Он подошёл, встал за шторой и прислушался.

Было слышно, как что—то со скрипом скользит по стеклу. И тут он с ужасом вспомнил, что не закрыл балконную дверь на защёлку. Он протянул руку, но рукоятка двери пошла вниз, раздался щелчок и дверь распахнулась. Он опустил глаза и отскочил на шаг. Он видел только её ноги да развивающиеся полотна штор. Он услыхал её злобный шёпот:

– Посмотри на меня, милый. – Он стоял и следил за её ногами, а сердце чуть не останавливалось. Вот она подняла ногу и шагнула через порог, но колено будто упёрлось в невидимую преграду. Она попыталась войти ещё раз и снова натолкнулась на препятствие. Она навалилась всем телом – ничего. – Посмотри на меня, милый. Посмотри.

Он, как и велела старуха, не поднимал глаз и молчал.

До него донёсся голос дочери:

– Папа, впусти меня. Посмотри, как мне холодно. – Слова перемежались всхлипами. У него перехватило горло от рыданий, но он не поднимал головы и молчал. Балконная дверь захлопывалась и открывалась вновь. Потом всё стихло. Но вскоре кто—то стукнул во входную. Он подошёл и заглянул в глазок. На пороге стояла жена. Он отпрянул от двери.

– Володя, миленький, это я, Люба. Открой.

Он упал перед дверью на колени. Рука сама тянулась к ключу, торчавшему из замочной скважины. Он отдёрнул руку и зажал уши.

– Поди, вон. Уйди—и!!

Хлопнула форточка на кухне. Что—то забарабанило по стеклу, будто капли дождя стучат в окно. Заколыхалась штора. Потом то же самое в зале.

– Впусти меня. – Слышался шёпот. – Впусти, мне холодно.

Он бросился в спальню и упал на диван, накрывшись одеялом с головой. Он зажимал уши, что бы не слышать ничего. Так он и уснул.

Его снова разбудил писк будильника.

Комнату заливало солнце и он впервые со дня похорон жены, почувствовал себя в безопасности. Сегодня ему удалось поспать без снов. Он принял душ, выбрил щёки и подбородок и сварил себе кофе. Одевшись, он двинул в автопарк. Степаныч улыбнулся и хлопнул его по плечу. За работой не заметил, как пролетел день.

А вечером в почтовом ящике он нашёл письмо от сына.

Сын писал, что бы он продавал всё и ехал к нему. Он получил звание прапорщика и теперь заведует хозотделом в части. Водитель продуктового автомобиля уходит на пенсию. Сын говорил с командиром, и тот согласен взять его водителем.

Он читал письмо, и слёзы капали на линованный в клеточку лист. Дрожали руки. Внутри тоже всё дрожало. «Неужели всё кончится?» Он перечитывал письмо без конца, а когда пришло время спать, то улёгся в постель, а письмо сунул под подушку. Он долго смотрел в потолок, вспоминая лица жены и дочери. Слёзы лились из его глаз, и вскоре он уснул, но шум и шорохи разбудили его. Она сидела на краю дивана и смотрела на него. Она не улыбалась. Она смотрела злобно и молчала.

Проснулся он раньше будильника и первым делом сунул руку под подушку. Тело покрылось испариной. Он сбросил подушку на пол. Под ней, на измятой простыне, лежали клочки изорванного письма. Он вскочил и бросился к двери – мешочек исчез.

Наспех одевшись, он вскочил в грузовик и погнал его к площади. Там, рядом с магазинами старушки организовали, что—то вроде рынка и торговали овощами с собственных огородов. Подъезжая к стоянке, он заметил, что три старухи уже разложили товар и ждали покупателей. Он пересёк дорогу и направился к ним.

– Покупай помидоры, десять рублей. – Запищала тонким голосом самая бойкая из них.

– Я не за этим. Мне нужна … – Старухи настороженно посмотрели на него и притихли. – Тут раньше я видел бабушку. Такая с палкой, сгорбленная всё, в плюшевом пальто и ботах ходила.

Старухи переглянулись.

– Эт ты, сынок, про Верку, что ль?

– Я не знаю, как её зовут. Она мен травки давала…

– Ну, точно, ета Верка. Померла она учорась.

– Как померла?

– А бог ея знаить. Утром нашли под крыльцом. Оступилася у потьмах и упала. Голова у её пробитая была.

– Да ведьма она. Она моего Ванечку с женой разлучила.

– Точно, точно. Она раз ко мне приходит ета…

Он не стал слушать бабкины разговоры, влез в грузовик и отправился на работу.

В обед сгонял в редакцию местной газеты и поместил объявление о продаже квартиры. В отделе кадров разузнал, насколько затянется процедура с увольнением и договорился со Степанычем, что тот подпишет ему заявление без двух недельной отработки. Вечером, побросав на пол сумки и чемодан, начал сбрасывать вокруг них всё то, что планировал взять с собой. За этим занятием не заметил, как стемнело за окнами. Только к часу ночи он почувствовал, что устал и упал в постель.