Брэм Стокер - Крысы хоронят быстро Страница 6

Безжалостные преследователи не сдавались. Вдалеке и внизу я увидел ту же тёмную громаду — теперь она была ближе и выглядела внушительнее. Я возликовал — ведь это было не что иное, как крепость Бисетр, и внезапная радость придала мне сил. Когда-то я слышал, что все оборонительные укрепления Парижа соединены углублёнными, похожими на окопы дрогами, и идущие по ним солдаты скрыты от вражьих глаз. Я знал, что если сумею добраться до такой дороги, то окажусь в безопасности, но темнота не оставляла возможности увидеть хоть какой-то знак, так что я просто устремился вперёд в надежде случайно обнаружить её.

Наконец я достиг края глубокого обрыва и обнаружил внизу дорогу, защищённую с обеих сторон рвами и прямыми высокими стенами.

Силы покидали меня, в голове шумело, но я бежал; на пути попадалось всё больше и больше препятствий, и вот я споткнулся и упал, и снова встал, и слепо, словно загнанный зверь, побежал дальше. Мысль об Алисе вновь воодушевила меня. Я не пропаду и не покалечу её жизнь, я буду биться до конца. Отчаянным усилием я ухватился за верхний край стены. Карабкаясь, точно дикий кот, я взобрался на стену и почувствовал, как чья-то рука успела скользнуть по подошве ботинка. Я оказался на настоящей мощёной дороге и увидел впереди тусклый свет. Слепой и выдохшийся, я пробежал ещё немного, запнулся, повалился, снова поднялся, покрытый грязью и кровью.

— Halt la![6]

Эти слова прозвучали для меня, точно глас свыше. Казалось, яркий свет окутал меня, и я завопил от радости.

— Qui va la?[7] — кто-то взвёл курок, перед глазами блеснула сталь. Я инстинктивно остановился, хотя за спиной у меня раздавался топот преследователей.

Ещё пара слов, и из ворот хлынул, как мне представилось, целый поток красного и синего. Гвардия не дремала. Всё вокруг оказалось залито светом, сверкала сталь, щёлкали ружья, раздавались громкие отрывистые команды. Вконец измотанный, я повалился вперёд, и один из солдат подхватил меня. В ожидании страшной развязки я оглянулся и увидел, как несколько тёмных силуэтов растворились в ночи. Затем я, должно быть, потерял сознание. Пришёл в себя я уже в караульной. Мне дали бренди, и спустя некоторое время я оказался в состоянии коротко рассказать о случившемся. Словно из ниоткуда, как принято у парижских офицеров полиции, возник комиссар. Внимательно выслушав меня, он посовещался с дежурным офицером. Очевидно, их мнения совпали, так как вскоре меня спросили, готов ли я сопровождать их.

— Куда же? — уточнил я, поднимаясь на ноги.

— Обратно, на свалку. Вероятно, мы ещё сумеем их задержать!

— Думаю, смогу, — ответил я.

Комиссар пристально посмотрел на меня и вдруг предложил:

— Возможно, молодой господин из Англии хотел бы подождать немного или даже до завтра?

Его слова задели меня за живое, как он, скорее всего, и рассчитывал, так что я взвился, как ужаленный.

— Идём! Идём немедленно! Англичанин всегда готов выполнить свой долг!

Комиссар оказался славным малым, и к тому же проницательным; он добродушно похлопал меня по плечу.

— Brave garçon[8]! Простите, но я знал, что лучше всего приведёт вас в чувство. Солдаты готовы. Идём!

Итак, выйдя из караульной и проследовав по длинному сводчатому коридору, мы ступили в ночь. В руках у нескольких солдат были мощные фонари. Миновав внутренние дворы и немного спустившись, мы прошли под широкой аркой и оказались на той самой дороге, которую я заметил, спасаясь от погони. Был отдан приказ перемещаться быстро, и солдаты наполовину шагом, наполовину бегом легко устремились вперёд. Я ощутил прилив свежих сил — такова разница между состояниями охотника и жертвы. Короткий переход привёл нас к низкому понтонному мосту через поток — мы, очевидно, находились совсем недалеко от места, где я переплывал его. Кто-то явно пытался повредить мост — все верёвки были перерезаны, перерубили даже одну из цепей. Я услышал, как офицер обратился к комиссару:

— Мы как раз вовремя! Ещё несколько минут, и они разрушили бы мост. Вперёд, быстрее! — и мы прибавили шагу.

Показался ещё один понтон через извилистую реку; приблизившись, мы услышали гулкие удары по металлу, свидетельствовавшие о новой попытке уничтожить переправу. Прозвучал приказ, солдаты подняли ружья.

— Огонь!

Пророкотал залп. Послышался сдавленный крик, и тёмные силуэты пропали. Своё дело бандиты, однако, сделали — прямо у нас на глазах дальний конец понтона едва не унесло течением. Возникла серьёзная задержка — потребовалось около часа, чтобы закрепить новые верёвки и сделать мост достаточно безопасным для переправы.

Погоня возобновилась. Мы всё быстрее и быстрее приближались к горам мусора.

Спустя какое-то время мы добрались до знакомого мне места. Нашим взорам открылись следы пожара: несколько тлеющих деревяшек ещё испускали красноватое свечение, но груда пепла уже остыла. Я узнал останки хибары и кучу, по которой карабкался, и глаза крыс, что всё ещё светились в дрожащем мерцании огней. Комиссар что-то сказал офицеру, и тот крикнул:

— Стой!

Солдаты получили приказ рассредоточиться и охранять площадку, мы же принялись разбирать завал. Комиссар поднимал обуглившиеся доски и мусор. Солдаты принимали поднятое и складывали в стороне. Внезапно комиссар отпрянул, затем наклонился и, снова выпрямившись, подозвал меня.

— Взгляните!

Зрелище было отвратительным. Под досками лицом вниз лежал скелет, принадлежавший, судя по очертаниям, женщине — старой женщине, судя по грубой поверхности костей. Между рёбер торчал длинный узкий кинжал, сделанный из ножа мясника; его острие вонзилось в самый позвоночник.

— По всей видимости, — сказал комиссар, вынимая записную книжку, — женщина упала на собственный кинжал. Крыс здесь полчища — посмотрите, в той куче костей блестят их глаза, а ещё заметьте, — я содрогнулся, когда он дотронулся ладонью до скелета, — что времени они не теряли: кости едва успели остыть!

Больше поблизости никого не оказалось — ни живого, ни мертвого; так что солдаты, выстроившись в колонну, вновь двинулись вперёд. Вскоре мы добрались до жилища, оборудованного в старом гардеробе. Приблизились. В пяти из шести отделений спали старики — спали они так крепко, что их не разбудил даже свет фонарей. Всё до единого были мрачными и седыми; белые усы выделялись на грубых, морщинистых, загорелых лицах.

Офицер громко и резко выкрикнул команду, и в следующий миг все пятеро стояли перед нами по стойке «смирно»!

— Что вы здесь делаете?

— Спим.

— Где другие chiffoniers? — осведомился комиссар.

— На работе.

— А вы?

— Мы караулим.

— Peste![9] — офицер мрачно рассмеялся и оглядел лица стариков. — Спят на посту! Вот как, стало быть, принято в Старой Гвардии? Тогда меня не удивляет Ватерлоо! — добавил он холодно, с нарочитой жестокостью.

В свете фонаря я увидел, как суровые лица ветеранов смертельно побледнели, и едва не вздрогнул от выражения их глаз, когда солдаты смехом поддержали колкую шутку офицера.

В тот миг я почувствовал себя в какой-то мере отмщённым.

На секунду показалось, что старики вот-вот бросятся на насмешника, но годы многому их научили, и они остались неподвижны.

— Вас только пять, — продолжил комиссар, — где шестой?

Ответом была мрачная ухмылка.

— Там, — один из стариков указал на нижнее отделение. — Он умер прошлой ночью. Вы там мало что найдёте. Крысы хоронят быстро!

Комиссар наклонился к нижнему отделению. Затем, повернувшись к офицеру, спокойно сказал:

— Можно возвращаться. Следов не найти; нет доказательств, что его ранили ваши солдаты. Вероятно, его убили, чтобы скрыть улики. Смотрите! — он снова наклонился и коснулся рукой скелета. — Крысы работают быстро, и их тысячи. Кости ещё тёплые!

Меня передёрнуло, как и многих из тех, кто был рядом.

— Стройсь! — скомандовал офицер, и, пропустив вперёд солдат с фонарями и окружив закованных в наручники ветеранов, мы твёрдым шагом покинули лабиринт из мусорных куч и направились к крепости Бисетр.

Мой испытательный срок уже далеко позади, и Алиса — моя жена. Но когда я оглядываюсь на то испытание длиною в год, одно из самых живых воспоминаний неизменно связано с путешествием в Город Праха.

Примечания

1

Букв. «тряпичник», человек, собирающий старые вещи для использования и перепродажи (фр.) — прим. пер.

2

Неизвестная земля (лат.) — прим. пер.

3

Дальняя Фула — крайняя земля, предел мира (лат.) — прим. пер.

4

Строка из произведения Элизабет Барретт Браунинг «Ухаживание леди Джералдины», написанного в 1844 году — прим. пер.