Лесли Форбс - Лед Бомбея Страница 6

За стенами полицейского участка воздух уже стал белесым от дыма и выхлопов. Бледный желток солнца едва проступал сквозь молочную белизну неба. Весь город словно заключен в гигантское яйцо, медленно варящееся вкрутую.

Я остановила такси, резко пахнувшее «Биди» – дешевыми сигаретами для рабочего класса. И сразу же отметила контраст между этим приторно-дешевым запахом и рубашкой шофера, столь же идеально белой, как и его зубы. У него было круглое лицо, характерное для народности керала, среди которой я выросла. Мелкокостный, смуглый, постоянно улыбающийся, как будто умелый резчик сделал его из полированного тика, по-индийски особо позаботившись о прихотливости телесных изгибов.

– Вы хотели бы проехаться вдоль пляжа Чоупатти? – спросил шофер после того, как я дала ему адрес офиса моего знакомого по имени Рэм.

– Не сейчас, – ответила я и увидела, как тает у него в глазах надежда на крупные чаевые. – Но объясните мне, чем бомбейцев так привлекает Чоупатти?

– По многим причинам, – сказал он, не скрывая удовольствия показать свою осведомленность. – Некоторые любят прогуливаться там из-за прекрасного вида на Малабарский холм. Некоторые приезжают ради массажа. А поздно ночью туда приходят «бадмаш» мужчины, любящие мужчин, мужчины, любящие детей, и мужчины, которые на самом деле не мужчины. Но большинство приходит для участия в политических митингах. Тысячи людей собираются у статуи Бала Гангадхара Тилака, того самого, одного из лидеров восстания Маратхи против британского владычества. А сам Маратхи – он, кстати, выходец из местной провинции Махараштра – один из крупнейших индийских политиков эдвардианской эпохи. Он принадлежал к числу сторонников активного сопротивления британскому владычеству. Хватит им кланяться да упрашивать, чтоб они убирались отсюда, говорил он. Их нужно гнать в шею.

Тилак провел шесть лет в тюрьме за призывы населения Индии к насилию. Он был тем самым ортодоксальным индусом, который, выйдя из тюрьмы в Мандалае, потряс всю Индию, заключив договор с мусульманами.

– Вы хорошо знаете историю Бомбея, – заметила я.

– Меня она действительно очень интересует, мадам, это так. Я ведь не целый день занят вождением.

Он сунул руку в карман, достал оттуда визитную карточку и протянул ее мне: Томас Джекобс, профессиональный водитель, поэт, гид по историческим местам Бомбея.

– Вам, случайно, не нужен гид, мадам?

– Или несколько рифмованных строк... – Джекобс, христианин, их много в Керала.

– Предпочитаю белый стих. Как и мистер Уильям Шекспир: «Чума задави горлодеров! Они заглушают и бурю... Что ж, бросить все и из-за вас идти на дно? Вам что, охота утонуть?»[2] Слова боцмана из «Бури», мадам.

– Очень к месту.

– Да, мадам, – откликнулся он. – Я эмигрант из Кералы, а там поэзия – наш естественный язык.

В Бомбей ежедневно приезжают пятьсот эмигрантов, из чего следует, что смертность в этом городе также довольно высока. Можно ли в таких условиях винить полицию в том, что она не проявляет достаточного внимания к нескольким утонувшим евнухам? Но почему эти тела обнаружили именно на Чоупатти? Никто из имеющих больше десяти рупий в день никогда не станет купаться в его грязной воде. Единственный более или менее достойный пляж в Бомбее – это Джуху. А если утопленники были бродягами, тогда почему ими заинтересовался помощник следователя по особо важным делам Бомбея?

Я попыталась вспомнить что-нибудь еще о Чоупатти. На память приходили образы путешествия, которое мы как-то совершили сюда, когда мне было всего тринадцать лет. Миллионы паломников несут в море золотые, серебряные и терракотовые изображения Ганеши – или Ганпати, как называют его здесь – в день его рождения в сентябре. Торговцы немыслимо вкусным шербетом с соком лайма и ослепительно розовые цвета индийских сари. Матово-зеленый цвет неочищенных кокосовых орехов и их молочный сок, который мы с сестрой высасывали с помощью соломинок в те последние дни, что провели вместе.

Ребенком я мечтала об Индии, мне снились прекрасные, фантастические сны о ней, но просыпалась я в Эдинбурге с коричным вкусом листьев кассии во рту и отблесками яркого индийского солнца в глазах. Таковы мои воспоминания о Чоупатти: яркий свет, настолько сильно отличающийся от серого британского освещения, что я помню его и двадцать лет спустя.

4

– Привет, Лепесток, – сказал Рэм. – Давно было пора объявиться.

Я улыбнулась, увидев, что мой старый друг в попытках приспособиться к своему новому дому совершенно не изменил стиль общения.

– Рада засвидетельствовать, что ты, как и прежде, на переднем крае моды, Рэм.

На нем была американская студенческая рубашка навыпуск, разодранная на плечах, длинные шорты из джерси, бейсболка с логотипом какой-то никому не известной рок-группы, надетая задом наперед на коротко подстриженную черную шевелюру, и красные кроссовки на высокой платформе, вероятно, новенькие наследники той пары, которую я видела на нем в последний раз.

Внешний вид здания, в котором работал Рэм, практически ничем не отличался от современной бомбейской архитектуры – еще одна вертикаль, возвышающаяся над горизонтальным пейзажем. При этом его студия звукозаписи производила впечатление взятой напрокат из научно-фантастического фильма. В Индии, с традиционным равнодушием к высоким технологиям, эта студия сравнима с каким-нибудь суперзвездолетом. Все вокруг заполнено панелями с кнопками, устройства звуко– и видеозаписи новейших моделей стояли на специальных стеллажах, произведенных в Милане, на экранах компьютеров мелькали какие-то немыслимые графики и интернет-сайты.

– Как ты все это добыл, капитан Кирк? – спросила я. – Ограбил Би-би-си перед уходом?

– Ты же знаешь, что я всегда отличался особой ловкостью в добывании трофеев.

Я вопросительно взглянула на него, и его худощавое озорное лицо осветилось широкой улыбкой.

– О'кей, Роз, выкладывай. Я ведь знаю, что ты пришла сюда не для того, чтобы восхищаться оборудованием моей студии.

– Ты слышал что-нибудь относительно того, что Проспер Шарма убил свою жену?

Он расхохотался.

– Теперь я узнаю свою Розалинду. С порога прямо к убийствам и увечьям. Ну, конечно, я слышал об этом. Бомбей тем и кормится, что торгует историями подобного рода. А Шарма, как ты знаешь, наш Клаус фон Бюлов.

– И что это значит?

– Зависит от того, считаешь ты Клауса виновным или нет.

– В любом случае я бы не хотела, чтобы моя сестра стала второй фрау фон Бюлов.

– А он ведь миллионер, не так ли? Моему бизнесу не помешали бы некоторые инвестиции. И все же я рекомендовал бы твоей сестре держаться от него подальше.

– Моя сестра – вторая жена Проспера Шармы.

Эти слова застали Рэма врасплох.

– У нее есть какие-нибудь деньги? – спросил он после минутной паузы и, когда я кивнула в ответ, сказал: – Я бы посоветовал ей держаться подальше от балконов.

Много времени не потребовалось, чтобы ввести его в курс дела. Рэм сразу же отмел предположение о возможной связи между загадочными смертями хиджр и евнухами в письмах Миранды. Когда же он услышал мой рассказ о визите в полицейский участок, он сразу же признался, что его крайне удивляет, что тела жертв были доставлены к следователю по особо важным делам.

– Невероятно, чтобы помощник следователя по особо важным делам Бомбея стал этим заниматься. Он же откровенный пижон. Кроме того, мой двоюродный брат работает в полиции, поэтому я прекрасно знаю, что, если у покойного нет семьи, которая могла бы о нем позаботиться, никто не станет возиться со вскрытием. В полиции просто выписывают свидетельство о смерти и затем надежно прячут его в глубинах своих архивов, чтобы оно уже никогда больше не увидело дневного света.

– То же самое происходит и в случае гибели проституток? – спросила я. – Ведь хиджры именно этим и промышляют, не так ли?

– В основном да. Но не все. И если их убивает некая «особо важная персона» по имени Джон, то ему нужно только распределить по нужным людям весьма незначительный бакшиш – а часто это делает сам содержатель борделя, – чтобы над всем этим делом опустился тяжелый занавес бюрократического молчания.

– Рэм, а ты не поработаешь со мной над этой темой? Мне нужен кто-то из местных, кому я могла бы доверять и кто не был бы связан с Проспером Шармой.

– До твоей давно забытой сестры доходят слухи, что ее муженек, возможно, прикокнул свою первую женушку, и в твоем сдвинутом маленьком мозгу возникает целая теория о заговоре, которая прославила бы какого-нибудь бомбейвудского сценариста.

– Может быть, ты и прав. Но до тех пор, пока я не получу хоть каких-то разъяснений от самой Миранды, мне придется руководствоваться своей абсурдной теорией и рассчитывать на твою помощь.