А. Брэди - Обман Страница 7

– Хорошо, я скажу это: они говорят, что мы чудики. – Это Барри. Пытается сделать поправку. Он смотрит на Девона. – Извини, чувак. Не надо было мне называть тебя чудиком. Тебе это на фиг не сдалось, когда другие и так уже тебя обзывают.

Девон кивает.

– Спасибо тебе за это, Барри. Ты поступил очень хорошо. Что еще, ребята? Как еще люди клеймили вас из-за ваших заболеваний?

Я вижу, что Ричард смотрит на Барри, и в его взгляде читается одобрение. Кажется, он доволен, что тот извинился.

– Люди думают, что могут этим от нас заразиться. Вроде как переспишь с кем-то и подцепишь биполярное расстройство. – Люси.

– А кто-нибудь знает, правда это или нет? – Я стараюсь учить их, но так, чтобы они не чувствовали себя детьми в школе. Я смотрю на Ричарда, но он уже отвлекся и размышляет о чем-то своем.

– Не, можно подцепить СПИД или всякое другое дерьмо, но сумасшествием не заразишься. – Барри.

Выписывая слова на доску, я ощущаю, как меня охватывает чувство вины. Я сама верила во все это. Когда-то это могла бы сказать и я. Мне одновременно грустно, и хочется придумать хоть что-то в свою защиту.

Сеанс подходит к концу, я жду, пока все выйдут в коридор, потом прохожу по комнате, расставляю стулья полукругом, как было вначале, и подбираю мусор, оставленный пациентами. Приближаясь к стулу Девона, который он втиснул в самый угол, замечаю что-то маленькое и коричневатое, вроде кусочков облупившейся краски или конфетти. Они разбросаны на сиденье. Я сметаю их на пол и иду дальше.

После этого я стираю с доски слова, что написала, и произношу их про себя, думая о том, сколько раз я чувствовала себя заклейменной. Какие из них люди говорят обо мне? Уже не в первый раз я задаю себе вопрос – а не подхожу ли я под это описание?

Я дала Ричарду расписание наших с ним еженедельных сеансов, а также нескольких групповых сеансов терапии, которые проводятся почти каждый день. Пациенты, как правило, хорошо реагируют на четко структурированный день, и, кроме того, мне хочется, чтобы он был занят, пока я буду подбирать к нему ключ. Сегодня утром у нас индивидуальный вторничный сеанс в 11 часов. Он возится и ерзает в кресле для пациентов, устраиваясь поудобнее. Вообще он слишком большой для моего кабинета. Он выглядит как кукла, которая в два раза больше кукольного домика. Раскачиваясь взад-вперед в кресле, он держит под мышкой свою обычную стопку газет. Когда Ричард наконец находит устраивающее его положение, он небрежно бросает газеты на край моего стола и неловко опирается на них локтем. Его левая рука согнута под странным углом, а запястье неподвижно, и это скорее похоже на протез, чем на настоящую конечность.

– Итак, теперь, когда у нас с вами есть расписание, я бы хотела, чтобы мы снова постарались поработать с историей болезни. Не могли бы вы уделить мне несколько минут внимания, чтобы наконец сдвинуть этот камень с места? – позитивно, с надеждой, может быть, даже энергично говорю я.

– Что это? Опять тесты? – спрашивает Ричард.

Кепку он не снял, и меня это страшно раздражает – мог бы проявить вежливость и сидеть без головного убора. Вдруг я понимаю – лучший способ подавить свой страх – это заменить его на злость, и тут же начинаю накручивать себя и думать, какой он невежа. Кстати, это все та же твидовая кепка, типа тех, что ввели в моду R&B-группы в девяностых.

– Не буду я больше заниматься с никакими бумагами. – У него спокойный, очень мужественный голос. Он не спорит со мной, просто объявляет о своем решении.

– Ни с какими, – автоматически поправляю я, листая файл и стараясь не встречаться с ним глазами.

– Слушайте, я здесь потому, что это мой выбор, и я знаю, что не обязан заполнять никакие анкеты, у меня есть право ничего не говорить о своей личной жизни, и я не обязан отвечать на ваши вопросы, а если вы захотите меня выкинуть – что ж, хорошо. Я знаю свои права. Я слышал, что вы здесь лучший психолог, и не думал даже, что вы начнете меня донимать, как тот парень, к которому меня посылали сначала. – Ричард крутит руки, как будто хочет стереть что-то с больших пальцев. Он дерганый и нервный.

– Вам действительно не обязательно делать то, чего вы не хотите. Но вам же будет труднее, если вы станете меня избегать. Потому что я – тот человек, с которым вам придется иметь дело все время вашего нахождения в этом учреждении. Я здесь, чтобы помочь вам и сделать ваше пребывание тут как можно более безболезненным. Если вам что-то понадобится, я – тот человек, к которому вы обратитесь. Но я не смогу помочь вам до тех пор, пока вы не поможете мне. – Моя речь отрепетирована заранее.

Мне кажется, что метод «маскировка страха с помощью злости и раздражения» работает. Ричард молчит. Я в первый раз смотрю ему в глаза и замечаю, что они голубые. Почему-то этот факт становится для меня полной неожиданностью. И он постоянно их щурит. Непонятно – или потому, что старается выглядеть угрожающе, или у него просто повышенная чувствительность к свету. Его радужки светло-голубые, намного светлее моих.

Он расцепляет пальцы, и я вижу, что у него очень ухоженные ногти. В принципе это примечательно лишь потому, что в этом Ричард не похож на всех других пациентов. Даже женщины, которые тратят на «фантазийный» маникюр последние деньги, позволяют ногтям отрастать до такой степени, что они начинают загибаться, и из-под ярко-зеленого, с блестками лака месячной давности выглядывают четверть дюйма собственного, ненакрашенного ногтя.

Он все еще молчит, и я не могу понять, по какой причине: то ли я его напугала, то ли он готовится броситься на меня и содрать с меня лицо. Что на меня нашло? Откуда я взяла эту храбрость и нахальство? Не представляю.

– Давайте начнем с чего-нибудь полегче. – Я надеваю очки и беру ручку. – Имя?

Мне хочется, чтобы он сам назвал свою фамилию. Боюсь, что он оскорбится, если я произнесу ее неправильно. Макхью. Не знаю, звучит ли там буква «Х», или нет, или существует еще какое-нибудь нетрадиционное произношение.

– Ричард Макью. – Так, больше похоже на «Макью». О’кей, разобрались хотя бы с этим. – Мне звать вас «доктор» или как?

– Можете называть меня доктор Джеймс, но я предпочитаю просто Сэм.

– А почему вам больше нравится Сэм?

– Ну, если честно, Ричард, просто потому, что «Сэм» легче выкрикнуть, когда кто-то зовет меня издалека. А почему вы используете полное имя? У Ричарда есть столько чудесных уменьшительных. – Не слишком ли я надоедлива? Или дерзка? Или беспечна? Из меня будто выкачали всю энергию. Нет сил собраться и вести себя как профессионал – или хотя бы притвориться им. В голове у меня какая-то каша, и мне кажется, что на этом сеансе я невольно предаю свое истинное «я», но и не могу надеть соответствующую маску.

– Мне нравится Ричард. Никто и никогда не зовет меня Дик[3].

– О’кей, сэр.

– Нет, я не просил называть меня «сэр». Я сказал – Ричард.

– О’кей, Ричард. – Никогда не встречалась с подобной реакцией. Кому не по вкусу, когда к нему обращаются «сэр»? – Продолжаем. Дата рождения?

– Четырнадцатое июля тысяча девятьсот шестидесятого. Это был четверг.

– Серьезно? – Мне становится интересно. – А откуда вы знаете?

– Мать мне сказала. Что это был худший день в ее жизни, и поэтому она теперь ненавидит четверги.

Поверить не могу, что мы куда-то двигаемся. Сейчас нужно действовать очень осторожно, чтобы черепаха снова не спряталась в свой панцирь.

– Я люблю четверги. – «Это очень доброжелательный ответ, пожалуйста, только не захлопывайся. Пожалуйста, откройся мне». – И где вы родились, Ричард?

– В Куинсе.

– Ага, значит, здесь, в Нью-Йорке. Братья? Сестры?

– Нет. – Мы вернулись к односложным ответам.

– История семьи…

– Нет.

– Это не вопрос. Просто мы подошли к секции, касающейся истории вашей семьи, вашего происхо…

– Нет. Я не буду отвечать на вопросы о своей семье, – снова обрывает он.

– Хорошо, я прекрасно понимаю, что вам некомфортно отвечать, но, видите ли, это необходимо для вашего лечения, и…

– Нет. Я сказал – нет. И больше я ничего не буду говорить. – Все кончено. Черепаха забралась обратно в панцирь.

– Понятно. Вы не хотите сейчас этим заниматься. Мы можем вернуться к этому в другой…

Он перебивает меня до того, как я успеваю закончить предложение.

– У нас все? Хочу уйти. – Еще толком не договорив, он уже встает, открывает дверь и исчезает в коридоре.

Я остаюсь на месте и оцепенело пялюсь на книжные полки, а не на стол, потому что Ричард сбежал так стремительно, что по пути задел мое кресло и развернул его в другую сторону. Что это было? Что случилось? Что я такого сказала? Как потеряла его?

Мы с Лукасом собираемся встретиться и пропустить по бокальчику. Вместе мы не живем, но проводим друг у друга столько времени, что я иногда надеваю его одежду, вместо того чтобы постирать собственную. Быть с Лукасом – это все равно что быть с двумя разными людьми, и с одним из них я не могу появляться на публике. Подсохшие ранки у меня на голове чешутся и слегка побаливают, но я все равно иду к нему. И все еще терплю такое обращение.