Мелани Раабе - Истина Страница 7

Открыв глаза, я увидела прямо перед собой слонов. Они теснились в каком-то пыльном павильоне, некоторые собрались группками, подобно курильщикам, у которых подходит к концу время перекура и пора им уже возвращаться к тоскливой работе. Слева от меня, прямо у стенки, стоял один-единственный слон, я видела его со стороны. Крутил туда-сюда головой, то влево качнет, то вправо, дергался, как заброшенный, одичавший, определенный в приют ребенок, который никак не готов согласиться с нынешним своим состоянием. Я нахожусь в африканской саванне, я не здесь, я не в этом крошечном пыльном загоне, нет, я не здесь, нет, нет, нет, нет, нет – и нет. Оторвав взгляд от этого зрелища, сбивающего с толку, я поискала глазами Лео. Тот продвинулся в очереди далеко вперед, но до цели ему пока оставалось немало. Улыбнулся мне, продемонстрировав все дырки в ряду зубов, и даже будь у меня кусок льда вместо сердца, как в любимой его сказке, он растаял бы тотчас.

Я вновь принялась наблюдать за животными. Хуже нет, чем жизнь взаперти, вот что я думала. И вообразила, как вернусь сюда ночью. Как открою дверцу загона, как все звери выйдут из клеток и рванут на волю, как они заполонят весь город. Как наутро павианы попрыгают на автомобили, застрявшие в пробках, и начнется хаос. Как леопарды бесшумно вскарабкаются на деревья в городских парках и, прищурив глаза, нацелятся на джоггеров и гуляльщиков, пока ни о чем не подозревающих. Как слоны целыми семействами затопают по широким торговым улицам, отражаясь в сверкающих, до блеска отмытых витринах. Как жирафы огромными своими глазами под длиннющими ресницами станут заглядывать в окна небоскребов, а офисная публика от ужаса станет проливать кофе на белые свои рубашки.

– Мама, у тебя телефон звонит, – окликнул меня Лео.

Я чуть вздрогнула от неожиданности, не заметив, что он, с целой башней мягкого мороженого в руках, уже уселся рядом. Быстро, не теряя времени на паузы, он лизал это мороженое наперегонки с солнцем, нещадно пытавшимся растопить башню.

Нащупала в сумке мобильник, вытащила. Конечно, это Мириам или кто-то из моих вчерашних гостей – наверное, Клаудия, она забыла у меня шелковый шарфик, или Мирко – он ведь такой вежливый, наверное, хочет снова поблагодарить за приятный вечер. Но нет. Номер мне незнаком.

Как тут не встревожиться! Я было решила дождаться, пока в телефоне включится автоответчик. Но затем подумала: Лео рядом со мной, у Лео все в порядке, очень даже в порядке, вон, гигантское его мороженое течет по рукам. А раз уж Лео сидит рядом и сражается с мороженым, то ничего катастрофического произойти не может. И я нажала кнопку приема:

– Да, алло?

В трубке послышался звучный официальный голос:

– Здравствуйте, я говорю с Зарой Петерсен, верно? Это Вильгельм Ханзен.

Я наморщила лоб и ответила сдавленным голосом:

– Да, я слушаю.

– Госпожа Петерсен, я сотрудник Министерства иностранных дел. Рад, что вы взяли трубку. Мы пытались дозвониться вам на домашний телефон, но потом мне, к счастью, удалось узнать ваш мобильный номер. У нас имеется для вас важное сообщение, ни в коем случае мы не хотели бы, чтобы вы узнали новости из прессы.

От неожиданности у меня пересохло во рту. Я спросила:

– Вы не хотите, чтобы я узнала из прессы… что именно узнала?

Понятно, что он сейчас скажет. Из Министерства иностранных дел мне могут звонить только по одной причине. Этого звонка я ждала семь лет. Все понятно, но поверить все же невозможно. Мне снится сон. Точно, это сон, и сейчас я окажусь в коридоре, дрожа и умирая от страха возле закрытой двери, за которой что-то глухо постукивает.

– Госпожа Петерсен, вы там сидите?

– Да. Сижу.

Я взяла себя в руки. Целых семь лет я готовилась к этому звонку. И я готова. Вильгельм Ханзен из Министерства иностранных дел не может сообщить мне ничего такого, к чему я не была бы готова. Ему не удастся нарисовать мне картину страшнее той, что я сама себе нарисовала бессонными ночами. Сейчас он мне это скажет, и я смогу все начать с начала. Грядут перемены. Вот оно, верное слово.

Откашлявшись, я попросила:

– Ну же, говорите!

Последовала короткая пауза, затем Ханзен начал свою речь. Молча я его слушала. Когда мы закончили разговор, я нажала на блокировку телефона, сунула его обратно в сумку, закрыла ее на «молнию» и положила рядом с собой на скамейку, а сама наклонилась, охваченная приступом неудержимой рвоты.

9

Я бродила словно в тумане. Мир преобразился, он больше не такой, как прежде. Кто-то наложил на него фильтр, и все изменилось. Небесная синева теперь гораздо насыщеннее, это кобальтовая синева. Листья на деревьях светятся неоново-зеленым, солнечный свет так ярок, что режет глаза даже через темные очки.

Мне вспомнилось, что когда мой мир тускнел, а такое случалось, Филипп умел расписать его пестрыми красками, зарядить наводящие уныние дождливые дни и душевную хмурь искрометной жаждой жизни, юмором и энтузиазмом. Он, как ребенок, склонившийся над альбомом, раскрашивал мою жизнь восковыми карандашами.

Я сидела в саду под любимой яблоней. Меня бил озноб, несмотря на жару. Вокруг ни души, и это радовало. Я чувствовала потребность побыть одна. Немного побыть одной и дать мозгу шанс все осознать. Я сидела под яблоней, как Будда под деревом бодхисатвы в ожидании просветления. В голове словно мантра крутилось только одно:

Филипп жив.

Он жив.

Вдоль забора, крадучись, бежала пестрая кошка, но вдруг в растерянности застыла, посмотрела на меня, решила все-таки не обращать внимания и скрылась в направлении соседского участка.

Интересно, где ее брат. Они всегда носились вместе, два легкомысленных малыша одного помета, – я так и не знала, кому из соседей они принадлежат. Филипп любил их.

Я просто сидела и пыталась во всем разобраться. Вдруг что-то стеснило мою грудь, стало разрастаться, сделалось несоразмерно большим для моего тела, для грудной клетки, почти нестерпимым, я подумала, что меня вот-вот разорвет, и уже не могла усидеть на месте, поднялась и пошла обратно в дом, к телефону. Держать все это в себе нестерпимо, надо обязательно с кем-нибудь поделиться, рассказать, а если нет, то разорваться как бомба.

Но стоило взять телефонную трубку, возник новый вопрос – что дальше?

Кому позвонить?

Первый порыв – набрать номер Мириам. Мириам единственная преданная подруга, я всегда к ней обращалась, когда испытывала потребность выговориться. Но Мириам не знала Филиппа, она никогда его не видела, наша дружба завязалась уже после его исчезновения. Я чувствовала: это не то, что нужно, – сразу впутывать подругу в эту историю будет неправильно.

Родные, подумала я. Прежде всего следует известить родных. Но кроме Лео и меня никого нет. Отец Филиппа, от которого он получил по наследству гигантский концерн, умер уже много лет назад, мать страдала Альцгеймером и вот уже много лет жила в роскошном доме престарелых, братьев или сестер у мужа не было. По этой части мы друг на друга походили. Я тоже вековала свой век одна, без семьи, пока не встретила Филиппа и не появился на свет Лео.

Палец мой все еще блуждал над кнопками телефона. Я не могла решиться. И вдруг почувствовала сильную потребность позвонить Иоганну. Иоганн Кербер, старый друг семьи Петерсен, человек, на которого Филипп смотрел с восхищением и к которому всегда обращался за советом. А потом, когда Филипп пропал, мне самой приходилось доверяться здравомыслию и осмотрительности Иоганна и искать его отеческого совета. Все финансовые и хозяйственные вопросы, не терпевшие отлагательств, улаживал он. Ведь Филипп, основной совладелец концерна с миллиардным оборотом, неожиданно канул в воду. И улаживать приходилось немало. Известие о возвращении Филиппа обрадовало бы Иоганна больше всего на свете. Я уже набрала его номер, но вдруг почувствовала укол совести и передумала. Ведь это ясно как день: кому как не матери полагается первой узнать такую новость. Узнать о том, что сын ее жив. Что он возвращается. Альцгеймер там или нет – не все ли равно. Будет серьезной ошибкой не поставить ее в известность первой. Я принялась листать маленькую записную книжечку, где содержались все важные номера, – я набирала их постоянно, но запомнить никак не могла, – нашла телефон дома престарелых, где жила Констанция, и позвонила.

Трубку сняли сразу после первого гудка, на другом конце раздался энергичный женский голос.

– Добрый день, это Зара Петерсен, – представилась я. – Мне хотелось бы поговорить со свекровью.

– Ах, госпожа Петерсен, – ответил голос, – мне очень жаль. Но вашей свекрови сегодня совсем не здоровится, она навряд ли способна вести беседы по телефону. Но, если угодно, вы можете зайти. Повидаться со свекровью можно в любое время, никто не будет возражать.

Мне стало стыдно. Я уже давно не навещала Констанцию. Слишком увлечена была собой и своими проблемами.