Патриция Корнуэлл - Хищник Страница 7

— Нет, спасибо, — ответил Бентон, глядя, как доктор Лонсдейл выкатывает из холодильника тележку. На тележке лежал труп, упакованный в мешок.

— Нам надо поторопиться, — сказал доктор, подкатывая тележку к раковине. — Моя жена уже клянет меня почем зря. У нее сегодня день рождения.

Он потянул бегунок молнии на мешке. На черных, коротко остриженных волосах жертвы все еще были видны частицы мозга и других тканей. От лица практически ничего не осталось. Такое впечатление, что в голове у нее взорвалась бомба, что в общем-то недалеко от истины.

— Выстрел в рот, — энергично начал доктор Лонсдейл, с трудом скрывая нетерпение. — Множественные переломы черепа, повреждение мозговых тканей, что обычно ассоциируется с самоубийством, однако больше ничто на него не указывает. У меня такое впечатление, что во время выстрела ее голова была сильно запрокинута назад. Это объясняет, почему ей практически снесло все лицо и выбило зубы. Тоже нередко встречается при самоубийствах. — Включив увеличительную лампу, доктор придвинул ее вплотную к голове. — Рот можно не открывать, все равно от лица ничего не осталось, — заметил он. — Бог к нам милостив.

Склонившись над телом, Бентон почувствовад сладковатый гнилостный запах разлагающейся крови.

— Язык и нёбо в саже, — продолжал доктор Лонсдейл. — Поверхностные повреждения языка, кожи около рта и носогубной складки, вызванные ударной волной. Не слишком красивый способ расстаться с жизнью.

Он до конца расстегнул молнию на мешке.

— Самое лучшее оставил напоследок, — пробурчал Траш. — Как вам это нравится? Мне лично это напоминает Неистового Коня.

— Вы имеете в виду индейского вождя? — уточнил доктор Лонсдейл, открывая стеклянный флакон с прозрачной жидкостью.

— Да. Это ведь он украшал красными отпечатками рук круп своей лошади?…

Тело женщины тоже было разрисовано отпечатками рук — они были видны на груди, животе и внутренней части бедер. Бентон подвинул лампу ближе.

Доктор Лонсдейл потер край отпечатка.

— Он растворяется в изопропиловом спирте и не растворяется в воде. Скорее всего это одно из тех веществ, которые используются для временной татуировки. Какая-то краска. Возможно, просто маркер.

— Насколько я понимаю, раньше вам такого не попададось, — высказал предположение Бентон.

— Никогда.

Загадочные отпечатки были прорисованы столь четко, словно их делали по трафарету. Бентон внимательно рассмотрел кожу в надежде обнаружить следы от кисти или какого-то иного инструмента, которые объяснили бы, каким образом краска или тушь наносились на тело. Судя по яркости краски, нательная живопись была недавнего происхождения.

— Мне кажется, ее разрисовали раньше. И со смертью это никак не связано, — добавил доктор Лонсдейл.

— И я так думаю, — согласился Траш. — Здесь у нас много всякой чертовщины.

— Интересно, как скоро выцветают такие рисунки? — поинтересовался Бентон. — Вы их измеряли? Это ее рука?

— Намой взгляд, нет, не ее. — Траш вытянул вперед свою руку.

— А на спине отпечатки есть? — спросил Бентон.

— Два на ягодицах и один между лопаток, — ответил доктор Лонсдейл. — По величине они скорее соответствуют мужской руке.

— Точно, — согласился Траш.

Доктор Лонсдейл повернул тело на бок, чтобы Бентон мог рассмотреть отпечатки на спине.

— Похоже, здесь у нее ссадина, — произнес Бентон, заметив, что отпечаток между лопатками выглядит каким-то нечетким. — И воспаление.

— Я не вдавался в подробности, — заметил доктор Лонсдейл. — Это не мой случай.

— Выглядит так, словно рисунок нанесли на поврежденную кожу. А это что за рубцы?

— Возможно, какая-то локализованная опухоль. Станет ясно после гистологии. Это ведь не мой случай, — еще раз напомнил Бентону доктор. — Я не участвовал во вскрытии и только мельком осмотрел ее. Но читал протокол вскрытия.

Брать на себя ответственность за чужую небрежность или некомпетентность он не собирался.

— Как давно она умерла? — спросил Бентон.

— При низких температурах окоченение идет медленнее.

— Она уже окоченела, когда ее нашли?

— Нет. Когда ее сюда привезли, температура тела была тридцать восемь градусов по Фаренгейту[3 °C.]. Я не был на месте преступления и подробностей не знаю.

— В десять утра был двадцать один градус[-6 °C.], — сообщил Траш. На диске, который я вам дал, указаны все погодные условия.

— Значит, протокол вскрытия уже составлен, — проговорил Бентон.

— Он на том же диске.

— Какие имеются следы?

— Частицы почвы, волокна и мусор, прилипшие к крови, — ответил Траш. — Я прослежу, чтобы их как можно скорее исследовали в лаборатории.

— А что за гильзу вы там нашли? — спросил его Бентон.

— Она была у нее в заднем проходе. Снаружи ничего не было видно, только рентген показал. Дьявольские штучки. Когда мне показали снимок, я решил, что гильза лежит под ней. Мне и в голову не могло прийти, что она внутри.

— А что за гильза?

— От двенадцатикалиберного патрона к «ремингтон экспресс магнум».

— Если это самоубийство, то гильзу себе в зад засунула уж точно не она, — сказал Бентон. — Вы через NIBIN[Единая информационная баллистическая сеть.] ее пропускали?

— Уже в работе. Боек оставил на гильзе четкий след. Может, нам повезет.

Глава 8

Раннее утро. Над заливом Кейп-Код косо летит снег, исчезая в темной воде. Рыжеватая полоска берега под окном у Люси слегка присыпана серебряной пылью, но на соседних крышах и на балконе уже лежит толстая белая вата. Натянув стеганое одеяло до самого подбородка, Люси смотрит в окно, с неудовольствием думая, что надо вставать и общаться с женщиной, лежащей рядом с ней на кровати.

Не надо было приходить к «Лорейн» вчера вечером. Теперь ее терзало раскаяние и непреодолимое желание поскорее уйти из маленького коттеджа с терраской и крытой дранкой крышей, с мебелью, вытертой бесконечной чередой жильцов, и маленькой кухней с устаревшей бытовой техникой. Люси смотрела на утренний горизонт, переливающийся всеми оттенками серого, на снег, упорно сыплющийся с небес. Она подумала о Джонни. Он приехал в Провинстаун за неделю до смерти и встретил кого-то. Люси давно должна была заняться этим делом, но у нее не хватало духу. Она взглянула на мирно сопящую Стиви.

— Ты спишь? Пора вставать.

Люси посмотрела на летящий снег, на уток, качающихся на волнах залива. Интересно, почему они не замерзают? Конечно, их защищает пух, но все же трудно поверить, что теплокровное существо может так безмятежно плавать в ледяной воде, не обращая внимания на метель. Вот ей холодно даже под одеялом — а она в бюстгальтере, трусах и застегнутой на все пуговицы рубашке.

— Стиви. просыпайся. Мне надо идти, — громко произнесла она.

Стиви не шелохнулась. Ее спина мерно поднималась и опускалась в такт ровному дыханию. Люси почувствовала угрызения совести и ненависть к себе. Почему она опять не удержадась и сделала то, что вызывало у нее отвращение? Сколько раз она твердила себе, что не будет больше заниматься этим никогда, но это неизменно кончалось ночами, похожими на вчерашнюю. Все это было неразумно и нелогично, и она всегда сожалела об этих унизительных ситуациях, из которых потом приходилось выпутываться и лгать. Но выбора у нее не было. Жизнь не предлагала ей альтернативы. Ее слишком затянуло, и теперь ей уже не справиться. Так что теперь выбирала не она. Ей до сих пор было трудно в это поверить. Люси дотронулась до своей расплывшейся груди и рыхлого живота, чтобы удостовериться, что все это не сон. Невозможно поверить. Как такое могло с ней случиться? И почему умер Джонни?

Она никогда не задумывалась над тем, чтобы узнать, что же на самом деле с ним произошло. Просто устранилась от размышлений — со всеми своими заморочками.

«Прости меня», — мысленно произнесла она в надежде, что он ее слышит. Он всегда знал, что происходит у нее в голове. Может, и сейчас он читает ее мысли. Тогда он должен понять, почему она не сомневалась, что он убил себя сам, и не стала встревать в это дело. Возможно, на него накатила депрессия. Или приступ отчаяния. В то, что его убил брат, она никогда не верила. Так же как и в то, что это мог быть кто-то другой. А потом Марино позвонил этот зловеший Свин.

— Давай, поднимайся, — попыталась разбудить она Стиви. И потянулась за пистолетом. Ее «кольт-мустанг» 38-го калибра лежал на тумбочке рядом с кроватью.

— Вставай, хватит спать!

Бэзил Дженрет не спал. Лежа у себя в камере на стальной койке, натянув до ушей одеяло, которое при горении не выделяет ядовитые газы. Тонкий жесткий матрас из такого же материала. Умереть от инъекции, конечно, неприятно, кончить жизнь на электрическом стуле еще хуже, но задохнуться в газовой камере — это уже совсем невыносимо. Кашель, мучительное удушье. О Господи, только не это!