Линкольн Чайлд - Танец смерти Страница 7

Глаза Синглтона выражали беспокойство и задумчивость.

– Винни, ты же знаешь, я не могу тебя отпустить.

С горьким чувством Д'Агоста понял, что будет еще тяжелее, чем он это себе представлял. Даже если придется уволиться, он пойдет на это, заплатив карьерой. Коп может уволиться только один раз.

– Мать больна, – выговорил он. – У нее рак. Врачи полагают, что последняя стадия.

Синглтон помолчал, обдумывая сказанное. Затем слегка покачался на каблуках.

– Очень, очень вам сочувствую.

Повисла еще одна пауза. Д'Агосте хотелось, чтобы раздался стук в дверь, или зазвонил телефон, или метеорит свалился на участок – все что угодно, лишь бы отвлечь от себя внимание Синглтона.

– Мы только что узнали, – продолжил он. – Это был шок, настоящий шок.

Он помолчал. На сердце было тяжело. Он сказал первое, что пришло на ум, но понял вдруг, какие чудовищные слова он произнес. Его родная мать... рак... Черт побери, надо будет сходить в церковь покаяться. И позвонить маме в Веро Бич, послать ей две дюжины роз.

Синглтон медленно кивнул.

– Сколько времени вам потребуется?

– Врачи не знают. Неделя, может быть, две.

Синглтон закивал еще медленнее. Д'Агоста чувствовал, что краснеет. Интересно, что думает капитан.

– Ей недолго осталось, – продолжил он. – Вы знаете, как это бывает. Меня нельзя назвать примерным сыном. Я просто чувствую, что должен быть сейчас рядом с ней... как и положено сыну, – неловко заключил он. – Можете вычесть эти дни из моего очередного отпуска.

Синглтон внимательно выслушал его, но на этот раз не кивнул.

– Конечно, – сказал он.

Он долго не сводил глаз с Д'Агосты. Взгляд его, казалось, говорил: «У многих людей больные родители и личные трагедии. Но они профессионалы. Чем же ты от них отличаешься?» Оторвав наконец взгляд, отвернулся, взял со стола стопку бумаг.

– Хулиганом займутся Мерсер и Сабриски, – бросил он сухо через плечо. – Берите столько дней, сколько потребуется, лейтенант.

Глава 6

Над островом Литтл Гаверноз висел плотный туман. Из темноты, с Ист-Ривер, мрачно прогудел буксир. До Манхэттена по темной ледяной воде меньше мили, но городские огни не в силах были прорвать толстое туманное одеяло.

Д'Агоста мрачно смотрел вперед с переднего пассажирского сиденья, держась за дверную ручку, а служебный автомобиль Лауры Хейворд подпрыгивал и качался на неровной однополосной дороге. Передние фары рассеивали тьму, освещая путь и выстроившиеся по обе стороны голые каштаны.

– Кажется, одну рытвину ты пропустила, – сказал он.

– Не надо печалиться. Скажи лучше: ты объявил Синглтону, что у твоей мамы рак?

Д'Агоста вздохнул.

– Это была первая вещь, что пришла мне в голову.

– О господи, Винни. Ведь мать Синглтона умерла от рака. И знаешь что? На работе он ни дня не пропустил. Похороны назначил на воскресенье. Все знают об этой истории.

– А я не знал.

Д'Агоста поморщился, вспоминая, что сказал капитану в то утро. «Вы знаете, как это бывает. Меня нельзя назвать примерным сыном. Я просто чувствую, что должен быть сейчас рядом с ней... как и положено сыну». Лучше не скажешь, Винни.

– И я все еще не могу поверить, что ты берешь отпуск для того, чтобы изловить брата Пендергаста, и все из-за этого письма. Не пойми меня неправильно: никто не уважал Пендергаста больше меня. Он был самым блестящим офицером из всех, кого я встречала. Но у него была фатальная слабость, Винни, и ты знаешь, в чем она заключалась. Он не уважал законов. Он считал, что стоит выше всех нас, связанных правилами и обязательствами. И я не хочу, чтобы ты пошел по тому же пути.

– Я по этому пути идти не собираюсь.

– Поиск брата Пендергаста выходит за рамки закона. Это даже не смешно. Я имею в виду твой план – найти Диогена.

Д'Агоста не ответил. До плана было еще далеко.

Автомобиль содрогнулся: передняя левая шина попала в яму.

– Ты уверен, что мы едем правильно? – спросила она. – Не могу поверить, что там есть больница.

– Мы едем правильно.

Впереди проступили смутные очертания. По мере приближения автомобиля эти тени превратились в кованую металлическую ограду с острыми наконечниками. Основанием для ограды служила десятифутовая стена, выложенная из кирпича, поросшего мхом. Седан остановился возле старинной сторожки перед закрытыми воротами. На воротах табличка: «Больница Маунт Мерси для душевнобольных преступников».

Появился охранник с фонариком в руке. Д'Агоста перегнулся через Хейворд, показал значок.

– Лейтенант Д'Агоста. У меня договоренность о встрече с доктором Остромом.

Человек вернулся в сторожку, проверил отпечатанный список. Мгновение спустя ворота медленно, со скрипом отворились. Хейворд выехала на мощеную дорожку к дряхлому строению, его башни наполовину скрывал туман. Д'Агоста разглядел на черном фоне ряды обломанных зубцов.

– О господи! – сказала Хейворд, глядя в ветровое стекло. – Неужто здесь находится двоюродная бабушка Пендергаста?

Д'Агоста кивнул.

– Очевидно, это место предназначалось для миллионеров, больных туберкулезом. Теперь здесь находятся преступники, которых не посадили в тюрьму в связи с их невменяемым состоянием.

– Что именно она совершила?

– Констанция сказала, что она отравила всю семью.

Хейворд вскинула на него глаза.

– Собственную семью?

– Мать, отца, мужа, брата и двух детей. Она решила, что они одержимы дьяволом. Или, возможно, в них вошли души солдат-янки, застреленных ее отцом. Трудно сказать. Как бы то ни было, постарайся держаться от нее подальше. У нее талант по части приобретения бритвенных лезвий, которые она прячет в своей одежде. В последние двенадцать месяцев к ней приставили двух санитаров.

– Не слабо.

В здании больницы Маунт Мерси пахло медицинским спиртом и влажным камнем. Под грязноватой краской Д'Агоста все еще различал остатки красивого здания с резными деревянными потолками, панелями на стенах, мраморными – сейчас сильно изношенными – полами.

Доктор Остром поджидал их в специальном помещении для свиданий с пациентами на втором этаже. Это был высокий мужчина в безупречно белом халате. Даже не начав говорить, он производил впечатление человека, которому предстоят куда более важные дела, чем незапланированная беседа. Оглядев комнату, Д'Агоста заметил, что в этом не загруженном мебелью помещении все – стол, пластиковые стулья, бытовая техника – было либо привинчено к полу, либо упрятано под стальную сетку.

Д'Агоста представил Острому себя и Хейворд. Врач вежливо кивнул, но пожимать им руки не стал.

– Вы пришли повидать Корнелию Пендергаст, – сказал он.

– По просьбе ее двоюродного внука.

– И вам известны... гм, специальные требования, необходимые для такого визита?

– Да.

– Держитесь от нее подальше. Не делайте неожиданных движений. Ни в коем случае не притрагивайтесь к ней и не позволяйте ей прикасаться к вам. Вам разрешается провести рядом с ней несколько минут, не больше, иначе она возбудится. Это чрезвычайно важно – она ни в коем случае не должна волноваться. Если я замечу такие признаки, вынужден буду немедленно прекратить свидание.

– Понимаю.

– Она не любит принимать незнакомцев и может не захотеть говорить с вами. В этом случае я не смогу ее заставить. Даже если бы у вас был приказ...

– Скажите ей, что я Амбергрис Пендергаст. Ее брат.

Это имя предложила ему Констанция Грин.

Доктор Остром нахмурился.

– Я не одобряю обмана, лейтенант.

– Тогда не называйте это обманом. Называйте ложью во имя спасения. Это очень важно, доктор. На карту поставлены многие жизни.

Доктор Остром, казалось, обдумывал его слова. Затем быстро кивнул, повернулся и вышел в другую дверь, тяжелую и стальную.

Несколько минут все было тихо. Затем – казалось, с большого расстояния – послышался скандальный голос пожилой женщины. Д'Агоста и Хейворд переглянулись.

Голос звучал все громче. Затем стальная дверь распахнулась, и в кабинете появилась Корнелия Пендергаст.

Вкатили ее на инвалидной коляске, обитой толстой черной резиной. Сморщенные руки дама держала на маленькой подушечке, лежавшей на коленях. Коляску толкал сам Остром. Позади, в бронежилетах, шли два санитара. Корнелия была одета в длинное старомодное платье из черной тафты. Крошечная старушка с тоненькими, словно палочки, руками, лицо спрятано под черной траурной вуалью. Д'Агосте казалось немыслимым, что это хрупкое существо недавно порезало двух санитаров. Коляска остановилась, и поток ругательств прекратился.

– Поднимите вуаль, – скомандовала она.

Ее южный выговор отличался аристократичностью, модуляции – почти британские.

Один из санитаров подошел – не слишком близко – и осторожно снял с нее вуаль затянутой в перчатку рукой. Бессознательно Д'Агоста подался вперед, с любопытством вгляделся.