Ингер Фриманссон - Тень в воде Страница 7

Ариадна сварила кофе и сделала пару бутербродов из хлеба, оставшегося от завтрака. Завтра утром Бритта принесет новый. Или не принесет? Как все теперь будет? Неужели она потеряет работу и пойдет на биржу труда? Она ведь больше ничего не умеет. В этом отеле она как дома, он не слишком большой, ей как раз хватает сил. И Кристу можно взять с собой, если нужно, раньше Ариадна так и делала. Здесь все было знакомо и надежно.

– Все образуется, – утешал Ханс-Петер. Он словно читал ее мысли.

Он впился зубами в бутерброд, откусил и принялся жадно жевать. Ариадна вдруг поняла, как они похожи – Ханс-Петер и Ульф. Почти одного роста, худые, угловатые. Но Ханс-Петер – брюнет с карими глазами, как она сама. Поднеся чашку к губам, она сделала осторожный глоток. Хотя уже не брюнет, отметила она, а седой. Наверное, он седел медленно, вот Ариадна и не замечала, потому что видела его почти каждый день. На макушке волосы поредели, скоро образуется лысина, как у Ульфа. Как почти у всех мужчин, с возрастом. Однако не у Томми. У него густые, коротко стриженные волосы, которые и не думают выпадать.

– Он поедет в Америку, там ему помогут, – сказал Ханс-Петер. – Там потрясающие врачи, в онкологии они давно нас обскакали, я про это читал и по телевизору видел.

– Онкология, – повторила Ариадна. Это было знакомое слово.

– Они его вылечат.

– Да, но деньги. Ему нужны деньги. В Америке врачу надо платить.

И тут Ариадна вспомнила, что Ульф говорил о продаже.

– Отели. Тогда деньги.

– Посмотрим, как все сложится.

– А мы? Что будет с нами? Он и нас продаст?

– Давай не пороть горячку. Все образуется. Так всегда бывает.

Ханс-Петер налил еще кофе себе и Ариадне. Часы показывали половину пятого. Ариадне пора было собираться домой. Она попыталась встать, но не смогла. Ханс-Петер улыбнулся ей.

– Не волнуйся так, Ариадна, – спокойно произнес он.

Она сделала глубокий вдох.

– Хорошо.

– Обещай. Тревогами делу не поможешь.

Ариадна всхлипнула. Проклятые слезы. Как бы научиться не реветь по любому поводу. Она с усилием сглотнула.

Ханс-Петер сменил тему:

– Слушай, а как твоя дочь? Давно я ее не видел.

– Криста. Все хорошо.

– Уже большая девица, наверное?

– Шестнадцать.

– Ух ты, такая взрослая?

– Да. Старший класс. У нее, как это называется… ассистент, помогает ей.

Подумав о дочери, Ариадна заспешила: надо домой, сначала на метро до Броммаплан, потом на автобусе до Экерё, неблизкая дорога, а она устала. И все же опять не сдвинулась с места.

– Сейчас много вспомогательных средств, – сказал Ханс-Петер. – Правда ведь?

Ариадна кивнула. Она бы с удовольствием поговорила о помощи для людей с нарушением зрения, но не сейчас, когда мысли заняты другим.

– Его мать, – тихо проговорила она. – Бритта. Думаешь, она знает?

– Может быть.

– Мать знает, – торжественно произнесла Ариадна. – Мать всегда знает.

Она смахнула крошки со стола на ладонь и высыпала в свою полупустую чашку.

– У матери… как сказать… радар на ребенка. А Ульф ребенок для своей матери.

Ариадна словно воочию увидела Бритту, ее пухлые морщинистые руки, бодрые, лучащиеся радостью глаза. Увидела, как на них наворачиваются слезы. И заплакала сама.

Глава 12

Ha улице перед домом, где он жил вместе с Неттой, было тесно от машин. Нетта была его матерью. Нетта с колючей панковской прической. Нетта с драконом на животе: татуировка выглядывала из трусов.

Сегодня утром она опять завелась. Стояла у вытяжки и курила.

– Микке, тебе сколько лет?!

Как будто не знает. Сама его родила, роды длились сорок девять часов, после она целый месяц не могла ходить на горшок и уж точно не могла заниматься сексом, впрочем, ей и не хотелось. Все это он знал, до мельчайших подробностей.

– Ну чего тебе? – зло отозвался он.

– Черт, Микке, тебе уже двадцать два. Так больше нельзя. Пора тебе съезжать.

Его по-настоящему бесило, когда она так говорила. В каком-то смысле это тоже было предательство.

Машины вплотную стояли вдоль тротуара, ни малейшего просвета. Он немного покружил, заранее зная, что шансов нет. В конце концов Микке сдался: поставил «шевроле» почти у самого шоссе Кварбаксвэген, хоть отсюда за ней не присмотреть, кто угодно мог испоганить. Такое случалось раньше: какой-то дебил сломал зеркало и краской из пульверизатора написал fuck на капоте. Надпись проступала, несмотря на попытки Микке закрасить ее. Интересно, кто это был. Может, та же банда, что малевала на многоэтажках тридцатых годов вдоль Дроттнинг-хольмсвэген. Не успевали каракули удалить, как они появлялись снова. Микке подумал, что можно было бы спрятаться и выскочить, когда они придут, чтобы как следует навалять. Вытрясти бы из них все дерьмо. Он бы на месте владельцев домов так и сделал.

Направляясь к дому, он увидел Нетту, выходящую из метро. Черные бриджи, высокие каблуки, на которых она еле ковыляла. Два пакета продуктов из магазина «Ика». Микке тут же почувствовал, что проголодался.

До подъезда они добрались одновременно. Микке открыл Нетте дверь, она буркнула «спасибо».

Вместе со знакомой Нетта держала «секонд-хенд» на улице Флеминггатан. Назывался магазин «Одежда и розовые штучки». Правда, многие розовые штучки были совсем другого цвета. Например, в витрине красовался выводок смертельно уродливых ядовито-зеленых фарфоровых кошечек. «Вы что, дальтоники? – язвил Микке, заглядывая в их магазин. – Назвали розовым, так продавайте розовое». Он знал, что Нетта любит, когда он приходит, ей нравилось хвастаться сыном и пререкаться с ним тоже нравилось. У Катрин, ее компаньонки, детей не было.

Но сегодня мать была не в настроении.

– Ну и чем ты весь день занимался? – язвительно поинтересовалась она, разбирая пакеты с продуктами. – Может, чем черт не шутит, работу нашел?

У него защекотало в ладонях, пальцы стали неметь. Микке взял пакет молока, чтобы поставить в холодильник, но Нетта вырвала его из рук.

– Ну? – взвизгнула она. Таким ее голос становился, только когда она была в очень плохом настроении.

Микке отошел к окну, оторвал листок какого-то растения в горшке и смял его так, что выступила влага.

– Хватит нудеть, – огрызнулся он. – Ищу уже, скоро устроюсь.

Нетта поставила на огонь сковороду и налила масла. Через минуту оно стало шипеть и дымиться. Микке слышал, как нож стучит по разделочной доске.

– Что значит – скоро?

– В киоск.

– В киоск?

– Да. На следующей неделе собеседование.

Хм.

Казалось, он ее не убедил. Нетта быстро, сердито перемешивала содержимое сковороды лопаткой. Натану она надоела. И Микке понимал почему. Натан и Нетта: хорошо звучит, как в детской песенке. Но не работает в жизни.

В одном из ящиков секретера лежала их свадебная фотография. В самом низу. Под ворохом бумаг. Иногда Микке доставал и рассматривал ее. Нетта в платье с вырезом и цветочками в волосах. Она была такой юной, с пухлыми детскими щеками. Натан в белом костюме и рубашке с расстегнутым воротом. Небритый, как из рекламы сигарет. Он обнимал ее своими широкими, грубыми руками. Такими же, как у него самого, у Микке.

Вскоре после свадьбы родились сестры-близнецы Ясмин и Юсефин. Они уже давно выросли и переехали. Микке редко их видел, но не особо скучал. Даже совсем не скучал.

Сразу после ужина Микке вызвался мыть посуду. Обычно это действовало на Нетту успокаивающе. По крайней мере, она переставала ныть. Крепкие пальцы держали щетку и чистили, и терли. Нетта болталась тут же, у раковины.

– Я ж не хочу тебя выгнать прямо сейчас, – умоляюще, с мукой в голосе произнесла она, – но ты бы хоть работу нашел. В твоем возрасте я уже давно работала. Сначала в «Гулинс», а потом в «Хеннес и Мауриц». Пока не родились девчонки. До самых родов. Прямо с работы на такси – и в роддом.

«Знаю, – думал Микке. – А через два года родился я».

Вслух он произнес:

– Найду, найду. Скоро, я же сказал.

Двадцать три года. На год больше, чем ему сейчас. Столько было Нетте, когда она, лежа на родильном столе, порвалась аж до самой огнедышащей пасти дракона. Ну, это, конечно, преувеличение, но все-таки. Микке не просил, чтобы его рожали, и все равно ее страдания словно вменялись ему в вину. Могла бы попросить кесарево!

Когда Карле Фэй Тукер было двадцать три, она зарубила двух человек с помощью pickaxe. Микке посмотрел в словаре: это было что-то вроде кирки. Разумеется, для нее определили наказание. Сначала черт-те сколько лет в камере для смертников. А потом, февральским утром, в самый обычный вторник, ее пристегнули к койке, и курчавые волосы рассыпались по белым простыням. Взгляд блуждал, сердце бешено колотилось. И вот вошел мужчина, мужчина принес шприцы.

Микке тогда было шестнадцать лет. Это был год, когда пропал Натан.

Он помнил обсуждения в школе на следующий день. Смертная казнь: «за» и «против». Эва Хультман, их учительница, принесла газеты, и весь класс участвовал в дискуссии. Око за око, зуб за зуб. Тот, кто лишил человека жизни, – есть ли у него право сохранить собственную жизнь?