Стивен Кинг - Темная половина Страница 7

Там Старку сказать было нечего. И все это очень просто.

Как точно.

Как победно звучит.

Какое дерьмо!

— Детка?

— Мм-м? — она как раз пыталась вытереть мордашку Уэнди.

Уэнди эта процедура не нравилась, она упорно отворачивала свое маленькое личико, что-то недовольно бормоча, а Лиз продолжала терпеливо ловить его салфеткой. Тэд подумал, что рано или поздно его жена добьется своего, хотя и не исключено, что устанет первая. Похоже, Уэнди тоже не исключала такую возможность.

— Может, мы зря наврали о роли Клаусона во всем этом?

— Мы не врали, Тэд. Мы просто не упоминали его имени.

— Он просто букашка, верно?

— Нет, дорогой.

— Не букашка?

— Нет, — безмятежно сказала Лиз. Она начала вытирать мордашку Уильяму. — Он маленький, грязный Ползоид.

Тэд чихнул.

— Ползоид?

— Точно. Ползоид.

— По-моему, я впервые слышу такое название.

— Я видела его в видеотеке на прошлой неделе, когда зашла в магазинчик на углу — искала, чтобы взять напрокат посмотреть. Там был фильм-ужастик, он так и назывался «Ползоиды». И я сразу подумала: как здорово, кто-то снял фильм про Фредерика Клаусона и его семейство. Надо рассказать Тэду. Но потом я забыла и только сейчас вспомнила.

— Значит, ты спокойна на этот счет?

— Более чем, — сказала она и ткнула рукой с салфеткой сначала в сторону Тэда, а потом на раскрытый журнал на столе. — Тэд, ты получаешь с этого свой кусок хлеба с маслом. «Пипл» получает свой. А Фредерик Клаусон получает шиш с маслом… Что он и заслужил.

— Благодарю, — сказал он.

— Не стоит. — Она пожала плечами. — Тэд, ты порой бываешь таким чувствительным.

— И в этом моя беда?

— Да. В этом — вся беда… Уильям! Ну, что ты, в самом деле! Тэд, если бы ты мне хоть чуть-чуть помог…

Тэд закрыл журнал, взял Уилла и понес его в детскую спальню следом за Лиз, несущей Уэнди. Пухлый малыш был теплым и приятно тяжелым; небрежно обвив ручонками шею Тэда, он таращился на все вокруг по своему обыкновению с огромным интересом. Лиз положила Уэнди на ее столик для переодевания; Тэд положил Уилла на другой. Они заменили промокшие пеленки на сухие — у Лиз это получилось немного быстрее, чем у Тэда.

— Ладно, — сказал Тэд. — Мы побывали на страницах «Пипла» и хватит об этом. Верно?

— Да, — сказала она и улыбнулась. Что-то в этой улыбке показалось Тэду не совсем искренним, но он вспомнил собственный приступ довольно фальшивого смеха и решил оставить все, как есть. На него иногда накатывала странноватая неуверенность в довольно ясных и простых вещах — своего рода душевный аналог его физической неуклюжести, — и тогда он принимался пытать Лиз. Она редко ворчала на него из-за этого, но порой, когда это затягивалось, он замечал, как в ее глаза закрадывается усталость. Как она сказала? Тэд, ты порой бываешь таким чувствительным.

Он плотно заворачивал Уилла в пеленки, рукой придерживая малыша за радостно извивающийся животик, чтобы Уилл не скатился со стола и не разбился насмерть, чего он, кажется, изо всех сил добивался.

— Пиииррассфф! — крикнул Уилл.

— Ага, — согласился Тэд.

— Диидивооон! — прокричала Уэнди.

— И в этом есть резон, — кивнул Тэд.

— Хорошо, что он мертв, — вдруг вырвалось у Лиз.

Тэд поднял голову, на мгновение задумался, а потом кивнул. Оговаривать, кто именно этот «он», было не нужно, они оба знали.

— Да.

— Он мне не очень нравился.

Ничего себе — так высказаться о собственном муже, едва не отреагировал он, но промолчал. Ничего в этом не было странного — ведь она говорила не о нем. А метод письма Джорджа Старка не был единственным весомым различием между ними двумя.

— Мне тоже, — сказал сн. — Что у нас на ужин?

II. Развал домашнего очага

Этой ночью Тэду приснился кошмар. Он проснулся едва ли не в слезах, дрожа, как застигнутый грозой щенок. Во сне с ним был Джордж Старк, только Джордж был не писателем, а живым агентом по продаже недвижимости, и он все время стоял за спиной у Тэда так, что был лишь голосом и тенью.

В авторской карточке «Дарвин пресс» — Тэд заполнил ее перед тем, как начал писать «Голубые Оксфорда», второй опус Джорджа Старка, — значилось, что Джордж ездил на «GMC-фургоне», не разваливающемся лишь благодаря молитвам и грунтовке. Однако во сне они ехали на черном, как ночь, «торнадо», и Тэду стало ясно, что с фургоном он промахнулся. Он был машиной Старка, этот реактивный катафалк.

Зад у «торнадо» был приподнят, и выглядел он отнюдь не как машина человека, занимающегося недвижимостью. На что он был похож, так это на развалюху, на которой мог разъезжать третьеразрядный воришка. Тэд оглянулся на нее через плечо, когда они шли к дому, который Старк по каким-то причинам демонстрировал ему. Он еще подумал, что сейчас увидит Старка, и холодная острая сосулька страха кольнула его сердце. Но Старк в этот момент встал как раз за другим его плечом (хотя Тэд не мог себе представить, как он сумел оказаться там так быстро и беззвучно), и все, что он смог увидеть, это машину — сверкающего на солнце стального паука с наклейкой на вздернутом заднем бампере. «КЛАССНЫЙ СУКИН СЫН» было написано на наклейке; буквы располагались по правую и левую стороны от черепа со скрещенными костями.

Дом, к которому привез его Старк, был его домом — нет, не зимним в Ладлоу, неподалеку от университета, а летним в Кастл-Роке. За домом открывался северный пляж озера Кастл-Лейк, и до Тэда доносились слабые всплески волн, бьющихся о берег. Сразу за въездом, на маленькой лужайке, торчала дощечка на шесте: «ПРОДАЕТСЯ».

— Симпатичный домик, верно? — почти шепнул Старк из-за его плеча. Голос у него был грубый и вместе с тем ласковый, как прикосновение кошачьего языка.

— Это мой дом, — ответил Тэд.

— Ты здорово ошибся. Хозяин этого дома мертв. Он прикончил жену и детей, а потом и себя самого. Он нажал на спуск. Просто сунул, дернул и — ку-ку. Была в нем такая жилка. Тебе и напрягаться не стоило, чтобы это увидеть. Это было, можно сказать, и ежу понятно.

Это что, звучит так забавно? — хотел спросить он; ему казалось очень важным показать Старку, что он его не испугался. Это было важно, потому что он был смертельно напуган. Но прежде чем ему удалось подобрать слова, здоровенная рука без единой линии на ладони (хотя трудно было сказать наверняка, ибо пальцы были сжаты таким образом, что на всю ладонь легла тень) вытянулась через плечо и звякнула свисающей из нее связкой ключей прямо перед его физиономией.

Нет — не перед. Если бы это было так, он уж как-нибудь сумел бы заговорить, смог бы даже отшвырнуть ключи прочь, чтобы показать, как мало он напуган этим страшным человеком, упорно стоящим за его спиной. Но рука ткнула ключи прямо в лицо, и Тэду пришлось схватить их, чтобы они не расшибли ему нос.

Он вставил один из ключей в замок на входной двери — гладкой дубовой доске с дверной ручкой и бронзовым молоточком над ней, похожим на маленькую птичку. Ключ легко повернулся, и это было странно — ведь ключ был не от дверного замка, а от пишущей машинки. Он болтался на конце длинного стального стержня. Остальные ключи в связке оказались отмычками, вроде тех, которыми пользуются воры и грабители.

Он ухватился за ручку и повернул ее. Как только он это сделал, окантованная железом деревянная панель двери сжалась и потрескалась, издав при этом хруст, громкий, как у хлопушки. В образовавшихся трещинах забрезжил свет, и оттуда поднялись облачка пыли. Раздался негромкий треск, и кусок декоративной скобы отвалился от двери и упал на порог к ногам Тэда.

Он шагнул внутрь.

Он этого не хотел; он хотел постоять на крыльце и поспорить со Старком. Даже больше! Протестовать, спросить его, зачем он, черт возьми, это делает, ибо заходить в дом было еще страшнее, чем чувствовать за плечом Старка. Но то был сон, плохой сон, и ему казалось, что сама сущность плохого сна заключена в потере контроля. Это было, все равно что стоять на бешено мчащейся роликовой доске, которая в любой момент может взлететь на верхушку наклонного спуска, а оттуда швырнуть тебя прямо на кирпичную стену, где ты подохнешь мгновенно и грязно, как клоп под ударом мухобойки.

Знакомая прихожая выглядела незнакомо, почти враждебно, и всего-то от отсутствия вытертой ковровой дорожки турецкой расцветки, которую Лиз давно грозилась заменить… И хотя во сне это казалось мелочью, он не раз возвращался к ней позже, потому что это было действительно страшно — страшно за пределами сна. Как может жизнь, любая жизнь быть надежной и безопасной, если исчезновение такой малости, как ковровая дорожка в прихожей, вызывает столь сильное чувство утраты, растерянности, печали и страха?

Ему не нравилось эхо его собственных шагов по голому деревянному полу, и не только потому, что из-за этого эха весь дом звучал так, словно злодей, стоявший сзади, сказал ему правду — что дом нежилой, полный боли от пустоты и одиночества. Ему не нравился этот звук, потому что его шаги звучали потерянно и жутко несчастно.