Кен Бруен - Мученицы монастыря Святой Магдалины Страница 7

— На чашку чая не дадите, сэр?

Но он просил не всерьез, скорее, по привычке, чем по необходимости. Без всякой униженности. Два неевропейца спросили, где найти отдел социального обеспечения. В двенадцать колокола пропели славу Деве Марии. В дальнем конце площади двое рабочих прекратили работу и перекрестились. Что не часто увидишь. Не то чтобы им хотелось бросить работу, они лишь отдавали честь Богоматери. Где-то в четверть первого к лавке подошел мужчина, встал за спиной студента и спустил курок. Затем круто повернулся на каблуках, направился к центру площади и… исчез.

Уходя, он швырнул на землю обертку из-под фруктовой жвачки. Полицейским не приходилось упрашивать свидетелей. Их оказалось чересчур много.

И все давали противоречивые показания.

Одни говорили, что убийца высокий, другие — что низкий, одним он виделся толстым, другим — худым.

Волосы у него были соответственно длинные или черные. Некоторые утверждали, что он лысый.

Был он в костюме, кожаной куртке, пиджаке, плаще.

Но совершенно точно старый, молодой, средних лет.

Фоторобот походил бы на половину мужского населения и некоторую часть женского.

Кленси разорялся:

— Это ужасное, чудовищное преступление! Полиция не успокоится, пока преступник не будет пойман.

Он еще бормотал про беззаконие, кризис общества, наркотики и другие темы, имеющие ко всему прежде перечисленному смутное отношение.

В заключение инспектор заявил:

— Полиция проводит необходимые следственные действия.

В переводе это означало, что у них нет ни шиша.

Я ушел в подполье с книгой.

Как вам такое длинное название:

Киношная война: Голливуд и средства массовой информации сговорились ограничить список допустимых к показу фильмов.

Я уже прочел довольно много и почти забыл, как сильно мне хочется выпить. Зазвонил телефон. Я снял трубку:

— Слушаю.

— Джек, это Билл.

— Привет, Билл.

— Я хочу узнать, что ты успел сделать.

— Да?

— Есть успехи?

— Ведется расследование.

Он невесело рассмеялся, потом заметил:

— Ты говоришь, как полицейский.

— Старые привычки, верно?

— Только не надо мне вешать на уши это дерьмо.

— Нужно время, Билл.

— И кто надоумил тебя задействовать этого религиозного придурка, Флада?

— Никто. Если хочешь кого-то найти, лучше его нет.

— А я говорю тебе, держи этого гребаного урода подальше от моих дел, понял?

Я начал от всего этого уставать и сказал:

— Что ты собираешься делать, уволить меня?

Я расслышал, как Билл резко вдохнул воздух. Затем он проговорил:

— Не вздумай со мной шутки шутить, мать твою. Я тебе этого не советую, Джек

— Я плохо реагирую на угрозы, Билл.

— Пора научиться.

Клик

Я попытался продолжить чтение, но настроение пропало. Чего мне больше всего хотелось, так это пойти в паб «У Свини» и выколотить всю душу из Билла. Я схватил куртку и так хлопнул дверью, что та сорвалась с петель.

Есть на Сент-Августин-лейн небольшое кафе. Хозяин там баск Я все собирался спросить, каким ветром его прибило к берегам Голуэя, — так и не собрался. Кроме того, поговаривали, что баски не слишком жалуют любопытных. Как обычно, народу в кафе было много. Клерки из юридической конторы при зале суда, учителя из соседней школы милосердия, случайный студент и два рыбака-испанца. Хозяин кивнул:

— Жак!

Остроумный ответ не пришел мне в голову, к тому же я не вспомнил, как его зовут, поэтому ограничился вопросом:

— Как делишки?

Нескладно, верно?

Но баска это не смутило. Он провозгласил:

— Cafe con lecbe, grande.[2]

— Прекрасно, — заметил я.

Хозяин помолчал, потом вздохнул:

— Я скучаю по Glenroe.

Баск, тоскующий по Уэсли Барроуз: нет, мир определенно перевернулся.[3] Я был здесь несколько недель назад, и группа студентов пользовалась компакт-дисками в качестве пепельниц. Один из них сказал:

— Не переживайте, это Гарт Брукс.

На блокноте студента красовалось выгоревшее изображение Мэрилина Мэнсона. Я понимал, что одно с другим связано, но мне лень было думать каким образом. Принесли кофе, и хозяин спросил:

— Есть будете?

— Нет, спасибо.

Я помешал кофе, предвкушая глоток горечи. В такие моменты я бы все отдал за сигарету и глоток виски.

А потом полоску кокаина.

Затем забытье.

Я самым натуральным образом встряхнулся, чтобы отогнать гарпий.

Зазвучала запись Лорены МакКеннитт, и я весь отдался музыке. Когда я поднял глаза, то увидел проходившую мимо мать. Старожилы Голуэя всегда пользовались этой дорогой, чтобы попасть в аббатство.

Она висела на руке отца Малачи. Тот, разумеется, был окутан клубами сигаретного дыма. Как-то в книге Кэрол О'Коннор «Дитя Иуды» я наткнулся на такую фразу:

Ее ребенку требовался скрытый источник фактов, помощь грязного, тайного посягателя, профессионального разрушителя частных жизней, который хорошо понимал мерзкие деяния худших отбросов общества.

И это и есть материнство.

Я прошептал:

Аминь.

* * *

Жизнь давно научила меня оставлять в покое все, у чего больше зубов, чем у меня.

Я сидел в пабе «У Нестора» над вторым стаканом чистой водопроводной воды. Удивительно, что наступил день, когда ирландец платит за чистую воду, причем дорого. Джефф сказал:

— Ты молодец.

— В смысле?

— Ну, выпивка… сигареты… и все остальное.

Я покачал головой:

— Я плюю против ветра.

Он прекратил вытирать стакан и посмотрел на меня:

— Что ты имеешь в виду?

— Я глотаю пули, и мне омерзителен привкус металла во рту.

Джефф поставил стакан, оперся о стойку.

— Очень поэтично, хотя звучит зловеще, — заметил он.

— Прав был тот, кто сказал, что чистая жизнь продлит твое существование. Он только забыл добавить, что ты будешь ненавидеть каждую минуту.

— Потом будет легче, Джек.

— Хотелось бы верить.

Джефф не пил уже двадцать лет. Однако после рождения ребенка он сорвался. Но всего на один вечер. Я помог ему остановиться. И с той поры он снова стоял на верном пути. Я поинтересовался:

— Больше никогда не хочется сорваться?

— Еще как

— Ты это серьезно?

— Не стоит об этом, Джек Я не могу пить, конец обсуждению.

В этот момент я его почти ненавидел. Не яростно, нет, просто глухое раздражение, какое бывает у выздоравливающего больного. Я отодвинул воду и встал, собираясь уйти.

— Кэти уже раскинула сети, пытается добыть нужную тебе информацию. Пока ей не везет, — сообщил Джефф.

— Ладно, не бери в голову.

Я уже уходил, когда внезапно ко мне обратился часовой. Я едва не грохнулся от изумления, он ведь практически всегда молчал. Часовой сказал:

— Ты занимаешься монастырем Магдалины? Ну, я его отлично помню. Когда мы были детьми, то бегали мимо и видели, как девушки работают в саду. Да простит меня Господь, но мы их дразнили, обзывали. Монашки стояли над бедными сучками как часовые. Помню, у них были кожаные ремни, и мы развлекались, представляя себе, как они бьют девушек. Ты знаешь, что, когда разразился скандал, трупы девушек выкопали и увезли на кладбище, где и похоронили? Там есть общая могила, где лежат безымянные женщины. Один Бог знает, сколько их там.

Он глубоко вздохнул, и я предложил купить ему пинту пива. Часовой согласился, но предупредил, чтобы на дальнейший разговор я не рассчитывал. Он уже и так наговорился на неделю. Я ушел, представляя себе мертвых девушек, которыми никто не интересовался.

Я шел к гостинице, когда рядом притормозил «БМВ». Открылась задняя дверь, из машины вышел мужчина и спросил:

— Джек Тейлор?

Можно было с уверенностью сказать, что таких крупных мужчин я никогда не видел. Когда я учился в Темплморе, мне довелось повидать самых больших парней, каких эта страна смогла произвести на свет. Особенно отличались центральные районы, поставлявшие парней, которых с полным основанием можно было назвать массивными. Странно, но из них получались никуда не годные полицейские. Этот парень возвышался надо мной. Голова у него была лысая, что придавало ему еще более угрожающий вид. На нем был белый спортивный костюм. Гигант с неприязнью оглядел меня.

— Кто спрашивает? — Ну что я мог сказать, кроме этого.

Верзила протянул руку и в буквальном смысле забросил меня на заднее сиденье, затем сам уселся рядом.

— Билл хочет перекинуться словом, — процедил он.