Сергей Бакшеев - Проигравший выбирает смерть Страница 7

– Вот это мы скатились! Как ты? – спрашивает Тихон, отводя глаза.

– Ничего. Коленку, по-моему, расшибла. – Она слюнявит пальцы и трет коленку.

– Дай посмотрю.

Тихон склоняется над темной ссадиной. Видно плохо, надо щупать. Пальцы ложатся на круглую коленку. Кожа прохладная, на месте ранки – теплее. Он делает круговое движение рукой – легкая царапина немного кровоточит.

– Ерунда, – говорит Тихон. – Прижми платок на пару минут. Даже перевязывать не надо. На воздухе быстрее заживет.

Его пальцы еще на девичьей ноге. Кожа гладкая, особенно на внутренней стороне ноги и выше. Тихон невольно смотрит на белизну над коленкой. Нога расширяется и уходит под юбку, глаза тоже тянутся туда. И рука. Клетчатая ткань юбки смялась, задралась и почти ничего не прикрывает. Тихон отдергивает руку. От пальцев исходит дурманящий запах девушки.

– У тебя юбка, – Тихон с трудом отводит взгляд, – испачкалась. Зря ты ее надела. В поезде лучше в брюках.

– Тебе не нравится?

– При чем тут я? Ты же видела, какие ублюдки в поездах встречаются. Лучше не давать повода!

Последние слова Тихон произнес громко.

Нина встала, оправила складки на юбке, разгладила ромашку на кофте. В лунном свете хорошо виднелся белый ареол лепестков вокруг желтого круга.

Рядом криво раззявил пасть чемодан. От удара он раскрылся. Из рассыпавшихся вещей торчала мордочка плюшевого медвежонка. Жалобно блестел черный пластмассовый нос, стеклянные глазки испуганно таращились в звездное небо.

Девушка жадно выхватила игрушку, нежно прижала мягкого мохнатика к щеке:

– Это для сестры, – пояснила она. – Я назвала его Нюся.

– Почему Нюся? – удивился Тихон.

– Потому что он хороший! – Девушка посмотрела на добродушную мордочку и засюсюкала, как с ребенком: – Ты не ударился, Нюся? Не испугался? Я тоже испугалась. Но ничего, сейчас я тебя уложу, тебе хорошо будет.

Она безуспешно попыталась примять рассыпавшиеся вещи и прикрыть крышкой. Молния на матерчатом чемодане разорвалась.

Тихон присел рядом:

– Порвано капитально, не восстановишь. – Он вновь близко увидел ее ноги. – Ты бы лучше джинсы надела. Холодно.

После этих слов Нине и впрямь как-то сразу стало прохладно.

– Холодно… Как же мы теперь без поезда? – спросила она и поежилась.

– Надевай джинсы, пойдем на станцию. Тут недалеко должна быть. Поезд совсем недавно останавливался.

Нина скинула туфли, расправила джинсы, кокетливо покосилась на Тихона:

– Отвернись.

– И обувь лучше другую, мягкую, – посоветовал Заколов и отвернулся.

Вдалеке неприметным огоньком светилось окошко станционной постройки. От уставших натруженных рельс исходил въедливый запах гари.

– Ну и черт с ним, с этим почтово-багажным, – тихо произнес Заколов.

– Что?

– Я говорю, – Тихон невольно обернулся и замолк на полуслове.

Нина интенсивно двигала попкой, влезая в тесные джинсы. Белый треугольник трусов колыхался, пока нижний уголок не затянулся занавесом брюк. Нина дернула джинсы вверх, повернулась и вжикнула молнией.

– Что? – еще раз спросила она, застегивая ремень.

– Я говорю, если на скорый пересядем, то ничего не потеряем. – Он все еще смотрел на то место, где под молнией скрылись белые трусики. Потом перевел смущенный взгляд вниз. – Это правильно, что ты обула кроссовки. По щебню на каблуках неудобно.

– Так лучше? – Нина пригладила джинсы на бедрах, пытаясь перехватить взгляд Тихона. – Или в юбке?

– Юбка – это для другого случая.

Они направились к станции. Заколов тащил под мышкой чемодан, перевязанный колготками. Нина несла медвежонка.

– А моя сумка в поезде осталась, – вспомнил Тихон.

– Как же ты теперь?

– Да ладно, обойдусь. – Тихон мельком взглянул на Нину. В темноте она казалась интереснее. Или он просто раньше к ней не приглядывался. – Знаешь, Нин. Там, в поезде, он с ножом на меня пер. Прямо в лицо тыкал. Я все ждал момента… чтобы тебе помочь.

– Я знаю, ты сильный.

– Правда, Нин, не смейся.

– Я серьезно!

– Понимаешь, я только сначала растерялся, а потом уже почти собрался… Но… Хорошо, что военные подоспели.

– А я видела, как ты в городских соревнованиях по боксу выступал, – неожиданно сказала Нина. – Ты в десятом классе учился, а я в восьмом. Ты еще всех побеждал.

– Не всех, – честно признался Тихон. – В финале Прохорову проиграл. Он КМС – кандидат в мастера спорта, а у меня только первый разряд.

– А мне казалось, что ты лучше всех был. Я видела, как ты на перекладине в школе солнышко крутил.

– А я тебя по школе не помню, – честно признался Тихон.

– Конечно, ты выпускник был, а я кто? Даже лифчик еще не носила. Помню, мама мне его уже купила, и я, как помоюсь, в ванной примеряла. А он все велик и велик.

Нина рассмеялась. Тихон улыбнулся, вспомнив, что взрослость отмерял пушком над губами, и был страшно горд, когда впервые побрился.

– Колено не болит? – поинтересовался Тихон.

– Нет, нисколечко. – Нина бодро пнула камешек. – Вот приедем домой и будем вспоминать, в какое приключение мы попали. Да?

– Особенно этого, со стихами. Есенина.

– А второй все за бутылками бегал. На ногах не стоит, а все за вином!

– А проводник-то какой пьяный!

– И пускать нас не хотел. Даже по билетам.

– Это он тебя толкнул. Я уже поезд догнал, на ступеньках был.

– А здорово мы скатились! Я и испугаться не успела.

Нина искренне смеялась. Тихон, обхватив чемодан, дурашливо показывал, как они падали. Теперь невольное приключение представлялось веселым и совсем неопасным.

Железная дорога вывела к небольшой станционной постройке. Мелкие буквы названия ютились на небольшой табличке в углу здания. В темноте надпись не читалась. Вместо платформы вдоль путей лежало несколько бетонных плит.

– Боюсь, что здесь скорые поезда не останавливаются, – Тихон кисло огляделся. – Пойдем, узнаем.

Он направился к коричневой двустворчатой двери в центре здания, справа от которой бледно светилось единственное окно. Сзади послышался нарастающий шум приближающегося поезда. Тихон и Нина обернулись.

Мощный луч света бодро прорезал темноту, за ним устало гнался насупленный локомотив и никак не мог догнать. Поравнявшись со станцией, локомотив окончательно сдох, испустил пар, железные колеса отказались нестись дальше, визгливо и упрямо потребовали передышки. Мимо станции, теряя скорость катились платформы, нагруженные разномастными железными конструкциями. Состав остановился.

– Товарняк, – разочарованно изрек Заколов. – Пойдем, поищем расписание.

Он потянул подпружиненную дверь. За ней открылся маленький проходной холл с двумя скамейками. Противоположная дверь пугливо скрипнула и зашаталась, приоткрытая. Скомканная газета на скамье шевельнулась под сквозняком и скатилась на кафельный пол неопределенного грязного цвета. Под потолком щелкала и мерцала одинокая трубка люминесцентной лампы. Единственным ярким пятном в помещении был новый кроваво-красный плакат, где на фоне алого стяга злой боец со штыком наперевес устремлялся, как на врага, на каждого вошедшего. «1941–1945» – поясняла надпись.

– Пусто, – оглядел помещение Заколов.

Они вошли внутрь. Дверь хлопнула. Снаружи недовольно закаркали встревоженные вороны.

– И мрачно, – добавила Нина, прижимаясь к Тихону. Почему-то здесь, в помещении, ей было неуютнее, чем в открытом пространстве ночной степи.

Заколов подошел к закрытому окошку кассы, пошарил взглядом по наклеенным бумажкам.

– Да где у них тут расписание? – Он придвинулся к стеклу, пытаясь протиснуться взглядом в щели зашторенного окошка. – По-моему, там кто-то есть. Эй! Откройте! – Он постучал. Внутри явно виднелась склоненное на стол плечо. – Спит, что ли?

Тихон шагнул к двери сбоку от окошка и толкнул ее. Дверь поддалась. За столиком, уткнувшись головой в бумаги, лежал человек в железнодорожной форме.

– Ну, точно спит! – Заколов вошел внутрь. – Эй, уважаемый. Нам бы узнать, когда ближайший поезд в южном направлении?

Студент потряс плечо спящего. Человек не реагировал.

– Да что он, напился, что ли?

Заколов потряс сильнее и попытался повернуть кассира, чтобы разбудить.

– Тихон! – Нина стояла в дверях и испуганно показывала вниз.

На пол из-под груди уснувшего человека капало что-то красное. Тихон потянул за плечо, тело кассира стало валиться со стула. Тихон подхватил его под руки, не давая упасть, прижал к себе. Что-то уперлось ему в грудь. Он дернул рукой.

Ладонь обхватила липкую удобную рукоять. Липкость была неприятной. Тихон отпрянул, поднес ладонь к глазам. По пальцам сочилась густая темная кровь.

Стул с грохотом перевернулся. Мимо лица Заколова проплыли холодные остекленевшие глаза, искаженный рот, застывший в немом крике. Тело кассира рухнуло на пол. Из груди торчала окровавленная ручка ножа.

Нина закричала и выбежала прочь. Тихон нервно протер руки об какие-то бумаги и только тут заметил, что ящики стола выдвинуты, на полу валяется ворох документов. Он бросился за кричащей девушкой.