Александр Бородыня - Зона поражения Страница 7

— А какой у вас одеколон? Каким одеколоном пользуетесь? — спрашивал во сне Сурин. — Пахнет ваш комбинезончик. Так сильно, знаете, пахнет… И в квартире в башне на четвертом этаже такой же запах… Совсем такой же, я и перепутал. Сразу можно было понять, а я перепутал!

Сурин хотел заглянуть в нахальные глазки щеголя, взять его за галстук и повторить свой вопрос шепотом прямо в морду, но не получилось. Щеголь вывернулся и вдруг оказался одетым в роскошную песцовую шубу. Он завертелся по дежурке, закружился, поднимая по-бабьи полы, захохотал. Не страшно захохотал, хотя, ясное дело, напугать хотел. Не страшно, но противно очень.

9

Судя по шороху за черной драпировкой, там, далеко за окном в мертвом городе, густо сыпался снег. От этого стало немного теплее. Почему-то она думала о том человеке, что бродил в темноте по квартире. Он больше не вызывал раздражения. Татьяна лежала на спине. Она очнулась и не смогла в первую минуту вспомнить, что произошло.

— Не пойму, Финик, замочил ты ее, что ли? — спросил рядом незнакомый, неприятный голос.

— Да не! — отозвался другой голос, помоложе. — Смотри, Голова, смотри. Дышит, падла! Точно дышит…

Сквозь кровь на лице, Татьяна увидела темный потолок над собою. По потолку бродили широкие желтые блики. Вспомнила: «Здесь нет электричества, это керосинка так странно горит».

— Связать ее надо! — сказал первый голос, и женщина припомнила темнолицего зека-рецидивиста. Она закрыла глаза, замерла.

— Давай! — сказал молодой зек. — Давай на кресло ее посадим! А то захлебнется кровищей и кони кинет!

Ее взяли за ноги и волоком потащили по ковру. Татьяна не сопротивлялась, только застонала тихонечко. Разрезанная кофта задралась, тело заскользило по колючему ворсу. Во рту больно кололи выбитые собственные зубы. Кровь текла внутрь, в горло, и, чтобы не захлебнуться, женщина чуть повернула голову. С трудом разлепив горячие слипающиеся от крови веки, она увидела перед собою синий костюм с белой надписью «АДИДАС» через всю грудь.

— Финик, — сказал темнолицый зек, — там где-то проволока была в парадняке, я видел. Принеси. — Заметив, что женщина открыла глаза, он приблизил свое лицо к ее лицу. — Ты скажешь, сука, где контейнер? — спросил он. — Или продолжим игру?

С нее сорвали одежду и усадили в то же кресло. Теперь она не могла шевельнуться, руки плотно прихвачены к подлокотникам проволочными тугими кольцами. Ясность постепенно возвращалась к Татьяне, а вместе с ясностью возвращался и страх.

Пустая водочная бутылка на столе рядом с лампой. Вещи разбросаны по комнате. Грязным пятном лежала на ковре оранжевая кофта. Трусики, бюстгальтер — все разорванное, грязное, раскидано в разные стороны, и кругом пятна подсыхающей темной крови.

— Ты думаешь, я тебя сразу зарежу? — спросил темнолицый зек, показывая ей нож. — Нет, пока не скажешь, я тебя буду медленно по кусочкам кромсать, ласково…

На этот раз она даже не шевельнулась, только сглотнула кровь. Темнолицый присел на корточки и рукой провел по женской ноге, снизу вверх. Прихватил капроновый чулок, потянул.

— Сначала мизинчик на ноге, — сказал он, — потом буфера подправим!.. Скажи добром. Ты все равно скажешь, когда я тебе губы отрежу, падла… Скажешь!..

— Хорошо… — выдохнула Татьяна. — Я скажу… Я скажу!..

Темнолицый зек наклонился над ней сверху. Татьяна почувствовала, как лезвие проникло за левое ухо. Ей стало щекотно.

— Рассказывай.

— Я не знаю… Иван хотел мне сказать. Он не сказал… — простонала тихонечко она. — Не сказал. Он не успел.

— Иван? Кто это у нас Иван? — Лезвие опять осторожно пощекотало женщину за левым ухом.

— Он умер!

На лестнице раздались быстрые шаги.

— Финик, посмотри.

Татьяна морщилась и пыталась подвинуть голову, но это не получалось, она была притянута проволокой к креслу. Она зажмурилась и вдруг услышала напуганный голос молодого зека:

— Ты чего? Ты чего, мужик!.. Убери пушку…

Потом будто хлопок, резкий короткий шелест. Звон посыпавшегося кафеля. Лезвие вошло глубоко за ухо. Боль оказалась нестерпимой. Комната разъехалась и помутнела перед глазами Татьяны, но все же она успела увидеть, как в дверном проеме возникла фигура в сером костюме. Зек по кличке Финик сделал шаг, нелепо взмахнул тощими руками и повалился. Наверное, он умер не сразу. Пиджак на спине Финика задрался, и острая складка мелко дрожала.

В дверном проеме стоял водитель. В руке его был пистолет с длинным стволом.

— Шум будет, — сказал, отступая, темнолицый зек. — Нет, в натуре, шум будет. Менты набегут. Брось, мужик… Брось пушку то!.. Брось!..

Но никакого шума. Пистолет был с глушителем. С шелестом пуля ударила в грудь темнолицего, вторая в голову. Труп отбросило назад, и он спиною повалился на стол.

— Володя! — прошептала Татьяна.

На мгновение придя в сознание, она еще увидела, как распались на руках проволочные кольца. Комната медленно проваливалась куда-то вниз, было ощущение, будто мягко рухнуло все здание.

— Поедем! — говорил водитель. — Поедем! Я тебя вывезу отсюда! — Из его желтого, теперь открытого горла торчала странная стеклянная трубка, и голос его шел из этой трубки, слабый, еле слышный, не похожий на человеческий голос. — Хоть одну живую душу спасу! Я тебя вывезу!..

Уже отключаясь, падая куда-то вниз, Татьяна отрицательно качнула головой.

— Нет! — сказала она. — Я никуда не поеду! Я хочу остаться здесь. Здесь мой дом!..

10

Сон был таким глубоким и таким сладким, что выстрели у сержанта под ухом хоть всю обойму из автомата, все равно бы не очнулся, а очнулся странно: от еле различимого, возникшего еще совсем далеко звука мотора. Сразу присел на топчане, преодолев непослушность собственной затекшей руки, схватил кружку с чаем, отхлебнул. Потом спросил:

— Этот не проезжал? «Кадиллак»?

— Не было!

— Да вот!.. Слышишь?

Но звук приближающегося мотора никак не напоминал «Кадиллак». Сурин чуть повернул голову, прислушался. Больше было похоже на газик. И шла машина вовсе не со стороны станции, звук приближался откуда-то из северной части города. Машина шла по пустому району. Многолетняя практика не позволяла ошибиться, по звуку можно было даже нарисовать на карте маршрут.

— Там же вообще никого не должно быть? — сказал Гребнев и вопросительно посмотрел на напарника. — Опять пьяный шофер указатели перепутал.

— Не думаю.

Поднявшись с топчана, Сурин накинул свой черный полушубок, затянул ремень. Он даже не глянул в сторону шкафчика с комбинезоном, взял автомат.

— Хватит на сегодня снов наяву. Пойдем встретим!

Он вышел и нарочно не притворил дверь. Снег, похоже, еще усилился. Сквозь мокрую вату раздражающе пищал и пищал в кружащей темноте дозиметр. Города стало почти не видно, он, как и ряды колючки, утонул в густо кружащемся потоке, только фонари остались. Яркие точки — оранжевые звезды, пробивая мрак, складывались в несимметричную фигуру. Прожектор залепило. Вокруг шлагбаума гуляла кривая темнота.

— Центральная! — сказал Гребнев в трубку. — Центральная! Четвертый пост беспокоит. Сержант Гребнев. — Из трубки в ответ раздалось сонное мычание. — Конечно, я прошу прощения, что разбудил, но у нас опять ЧП.

— Опять баба в окне? — спросили в трубке.

— Похоже, нас опять на таран брать будут. Пьяный по городу кружит.

В открытую дверь Гребнев видел, как Сурин, сделав несколько шагов, встал возле шлагбаума. Черный полушубок напарника на глазах зарастал снегом. Золотая кокарда на ушанке отсверкивала чуть-чуть. Сурин снял с плеча автомат, проверил.

— Я сообщу! — обещал дежурный, судя по изменению в голосе, он все-таки проснулся. — Что поделаешь, пришлем вам группу!

— Спасибо!

«Минут через десять — пятнадцать они приедут, — подумал Гребнев, подправляя опущенную на рычажки трубку. Он прислушался. Мотор звучал глухо, но уже совсем рядом. — Не успеют!..»

Напрягая глаза, Сурин смотрел сквозь несущийся снег.

Было такое впечатление, что из подъезда кто-то должен выйти.

«Пломбу сорвут. Снова пломбу сорвут. Придется новую ставить».

Рука непроизвольно сжалась и разжалась на автомате так, будто он соединил длинные рычажки пломбира. В голове играла тихая-тихая сонная флейта, опять захотелось спать. Он зевнул. Дверь дежурки закрылась, и, чиркая сапогами, чему-то улыбаясь, Гребнев шагнул к шлагбауму. Автомата в руках Гребнева не было. На этот раз он, так же как и Сурин, не надел защитного комбинезона.

— Сообщил?

Гребнев кивнул. Задирая голову, он посмотрел на почти ослепший прожектор, по горячему стеклу которого текла вода. Растопленный снег замерзал уже на черном ободе.