Родни Стоун - Крики в ночи Страница 7

— Ну…

— Здесь очень неплохо, — сказал я.

Это был не совсем тот старинный фермерский дом, на который я надеялся, но нам нужно считаться с тем, что есть, а этот дом выглядел неплохо для приема гостей.

— Нормально.

Я понял, что лучше не развивать эту тему. Мне казалось, она просто не может поделиться со мной своими опасениями, что ей так и хочется сказать: я не хочу быть несправедливой, я знаю, ты хотел приехать сюда, но… но… но… И что она не могла этого сказать, потому что не была уверена в своем «но…».

— Как ты думаешь, дети… найдут, чем занять себя в течение двух недель? — спросила она.

— Конечно. Как только разберутся во всем.

Я упомянул о своих планах, интересных местах, которые мы исследуем.

Она посмотрела на меня в поисках ободрения. Я открывал секретные уголки своей души в надежде, что она разделит со мной поучительные годы моей юности, когда просто находиться в такой стране казалось богатым и чудесным сумасшествием. Но не мог объяснить ей это и опять пошел к машине.

Когда я осматривал машину в поисках последних завалившихся вещей — набора для акваланга Мартина, — Эмма подошла ко мне. Темнело, над крыльцом включили свет, и лампа привлекала к себе все больше крупных мотыльков по мере того, как садилось солнце.

— Послушай, — сказала она.

Я подумал, что она слышит шелест их крылышек.

— Не будь глупым, — повторила она. — Здесь должен быть поблизости ручеек.

— Посмотрим утром, — отмахнулся я. — Мне кажется, будет дождь. — Мы видели вспышки, которые полыхали, словно взрывы, над далекими холмами. — Давай сначала уберем все вещи.

Но она пошла на поиски невидимого ручейка. Земля вокруг нас вся пересохла, почти что сожглась, дорога, по которой мы приехали, опустела, скот на дальнем горизонте слился с деревьями. Но она твердила, что слышит звуки, какое-то журчание, шуршание и бормотание где-то неподалеку, однако я не сомневался, что это были порывы ветра, вестника надвигающегося шторма.

Эмма исчезла за углом дома.

— Ты где?

— Ищу детей, — откликнулась она.

Мы нашли их играющими с жаровней — солидным сооружением из кирпича, видимо, такого же возраста, как и дом, предназначенным для вечеринок, которые давно ушли в прошлое: вокруг него уже выросли молодые березки.

— Эй, дети! Идите домой и угомонитесь. У вас был долгий день.

— Ну, как дела? — спросил я Мартина.

Он пожал плечами. Сюзанна заметила, что все «классно». Я видел в зеркале, висевшем на стене в холле, лицо Эммы, напряженное и покрытое испариной. Сзади нее стояла хмурившаяся Сюзанна. Ну что ж, сказал я себе, в семейной жизни всегда так и получается, кто-то всегда чувствует себя по-другому, чем ты, нельзя угодить всем сразу. Эмма скоро успокоится и проникнется умиротворенностью этого места. Но она все возвращалась к звукам, которые, как ей казалось, она слышит.

— Нет здесь никакого ручья, — сообщили дети. — Мы облазили всю округу. Земля суше некуда.

— Должно быть, у тебя просто шумит в ушах, дорогая, — предположил я.

Губы Эммы напряглись. Когда дети ушли распаковываться в свои комнаты, она вдруг прошептала:

— Это место пугает меня…

— Что? Это место? Да почему же, ради Бога?

Она покачала головой:

— Не знаю. Оно странное…

— Ой, ну прекрати. — Я смахнул капельки пота с бровей. — Здесь очень душно. Мы все измотаны. — Пробило уже одиннадцать часов и нам нужно было укладывать детей. Мартин просил комнату рядом с нашей, а комната Сюзи находилась рядом с гаражом, эти две комнаты разделялись ванной. — Да они обе одинаковые, — возразил я. — Чистые квадратные комнаты с односпальными кроватями и комодами.

— Пап, я хочу быть рядом с вами, — стоял на своем мальчик, будто все еще боясь привидений из прошлой ночи. Сюзанна сказала, что ей все равно. С Сюзанной всегда все было в порядке.

Мы укрыли их и вышли из комнаты. В широко открытых глазах Эммы застыло невысказанное беспокойство.

— Ты выбрал этот дом, — бросила она.

— Послушай, дорогая. Все будет в порядке. Тебе просто нужно расслабиться. Нам нужно побыть где-нибудь вместе, в тихом местечке, таком, как это. Найти друг для друга место в душе.

Небольшие ссоры в Лондоне казались уже очень далекими. Я глубоко втянул в себя воздух, и мы прошли на кухню. Недопитая бутылка вина стояла на столе.

— Завтра все будет преотлично, Эм, — я налил два стакана и поднял их. — Это за нас.

— Но эти звуки… — передернула плечами она. — Здесь не может быть рядом никакого ручья. Мы находимся в милях от реки, и здесь нет никакого признака воды.

— Собирается дождь. Сейчас будет сильная гроза. Это что-то типа предвестника.

— Да не успокаивай ты меня этим, — она с трудом улыбнулась. — Ты слишком хорошо знаешь…

— Ну, может быть, это какой-то колодец…

Эмма поставила стакан.

— Скорее всего, это похоже на звуки из-под земли, — последовал ответ. — Как будто кто-то там попал в ловушку.

Наконец мы пошли спать в комнату рядом с той, где поселили Мартина. Я думал про завтрашний день, когда мы поедем в Сен-Максим, загрузимся там всякими приспособлениями, едой, туалетными принадлежностями, мороженым, напитками, словом, всем, чего нам не хватало. Посмотрим, сможем ли взять напрокат где-нибудь велосипеды и купить ракетки, чтобы играть во дворе в бадминтон. Все те вещи, о которых невозможно и думать в начале отдыха, в начале нашего первого, как я осознал, реального шанса выйти из состояния напряжения. Это всепоглощающее стремление работать, убежденность, что все это очень важно — быть рабом времени, — все это наконец-то осталось позади. Мы прикончили остатки вина.

Эмма была в ночной рубашке: легком произведении из кружев, женственном и очаровательном, но укуталась до головы в этой душной комнате.

Я разделся до трусов и уставился на нее:

— Тебе совершенно не нужны эти тряпки.

Жара просачивалась через крышу, и пот бежал у меня между лопатками. Дождь приближался, и мы видели танцующие вспышки молнии в темноте.

— Что ты имеешь в виду? Тебе не нравится?

— Нравится, конечно. Но, знаешь…

— Я озябла, — сказала она.

— Озябла?

— Внутри.

Я знал, что лучше не спорить. Ночью мы снова становимся произведением своих родителей. Мое детство там, в Пенсильвании, прошло в атмосфере разрушенной семьи, с отцом, приходящим от случая к случаю, в то время как мама с трудом тащила младших Фрилингов, двоих парней и девчонку, работая на износ в финансовом отделе магазинов «Димант». Эмма же была единственным ребенком, сама себе на уме, оберегаемая любовью и стабильностью родителей в Хэмпшире, в Англии, где ее отец-полковник вышел в отставку.

«Джим, мальчик мой, Джим, мальчик мой, — услышал я предостерегающий голос мамы, хотя она умерла уже два года назад, — всегда уступай даме. Не важно, что они говорят, не спорь с ними, сынок. Ты понял, Джим?» — и, когда я кивнул, она обняла меня.

Все же я надел пижаму и лег в кровать истекать потом рядом со своей прекрасной женой.

Эмма откинула одеяло и лежала под простыней. В комнате с открытыми окнами, но закрытыми жалюзи и сетками от мошкары было невыносимо душно. Через щели полыхали молнии.

— Я открою жалюзи? — спросил я.

— Нет, прошу тебя. Я хочу, чтобы они были закрыты.

Словно она боялась, что кто-нибудь станет заглядывать внутрь. Мы однажды испытали это, в гостинице на Корфу, когда дурачились в постели и увидели за окном парня, эдакого Подглядывающего Тома.

— Хорошо.

Мы лежали в кровати рядом друг с другом и прислушивались к раскатам грома, к шторму, разыгравшемуся над холмами. Я протянул руку, чтобы подбодрить ее, и попытался поцеловать. Она нервно ответила на мой поцелуй.

— Не сегодня, — попросила она. — Я слишком нервничаю с этим штормом.

— Что случилось? Почему тебе не нравится это место?

— Не знаю, — это было все, что она могла сказать в ответ.

— Дорогая, давай поспим немного, — прошептал я. — Завтра все покажется иным.

Вдалеке вспыхивали и сияли молнии, воздух раскалился. Должно быть, мы все вымотались, слишком устали, чтобы жаловаться после такой долгой поездки на юг: Ле-Ман, Тур, Пуатье, Лимож, Понтобан — дорожные указатели проносились у меня в голове, пока мы лежали в темноте. Я хотел так много объяснить, сказать ей, как она мне нужна.

— Эмма?

Но она уже отвернулась и отключилась.

Я стал думать о завтрашнем дне: свежий хлеб из деревни, поездка куда-нибудь на реку, чувство свободы, ощущение того, что между нами все хорошо, теплое солнышко после дождя, то, за чем мы и приехали… и медленно засыпал.

— 4 —

Крик раздался в три часа утра. Меня разбудил дождь, который пришел на смену грому и теперь барабанил по крыше. Темно — хоть глаз выколи. Деревянные жалюзи поскрипывали. Я помню, что сначала сел на кровати.