Джастин Скотт - Девять драконов Страница 7

Но даже убедившись в силе сопротивления этого мальчишки, Вонг решил предложить ему еще один тест. Секретарша проводила молодого Прозорливца из офиса. Ту Вэй взял телефонную трубку. Ему ответили сразу же после первого-звонка.

— Передаю его тебе. Развлекайся.

Потом Ту Вэй Вонг тяжело встал из-за письменного стола, чувствуя боль, и медленно пошел по ковру к юаньской горке.

Он открыл дверцу, и внутри зажегся свет.

Колокольчик Чжоу висел на шелковом шнуре. Он был высотой в пятнадцать дюймов и сделан из бронзы, покрытой зеленой патиной.[9] Драконы свернулись наверху, образовав хвостами петельку для шнура. Вся поверхность колокольчика была щедро разукрашена.

Ту Вэй взял в руки бамбуковый молоточек.

Колокольчику было две с половиной тысячи лет — он был сделан за двадцать пять веков до рождения Вонга. Вместе с другими колокольчиками, находившимися сейчас в музее, он вызванивал ритуальную музыку, когда Конфуций проповедовал свое учение и Лао-цзы[10] составлял «Дао дэ цзин» — за пять столетий до появления Будды и Христа на Земле.

Ту Вэй тронул колокольчик. Он раскачивал его и так и эдак. Две протяжные ноты отозвались на прикосновение его руки в тишине. Чистые и нежные, они еще долго звучали за спиной Вонга, когда он отвернулся и заковылял к окну.

Его ноги стремились почти в противоположные стороны, это и послужило поводом для появления его прозвища.[11] Но шутники не знали, как он заработал это увечье. Шестьдесят лет назад нищий-попрошайка захотел искалечить его на всю жизнь. У убогих больных детей на улицах Шанхая было гораздо больше шансов завоевать симпатию прохожих, и Ту Вэй знал, не сделай его мучитель этого, Вонг, конечно же, погиб бы от голода. Это была обычная судьба маленьких сирот в жестоком милитаризованном Китае. В этом поступке не было злобы или садизма — нищий был бесстрастен, как камень.

Дойдя до окна, Ту Вэй перевел дух. Он был здоровым и сильным, но из-за травмы с годами у него появился артрит, и боль иногда была невыносимой. Его многочисленные сыновья и дочери от его многочисленных жен уговаривали пользоваться новейшими моделями японских инвалидных колясок, которые они в изобилии притаскивали в его дом, но он всегда наотрез отказывался — по той же причине, по которой перестал употреблять опиум. Боль была напоминанием о том, что тот, кто не может победить себя, в конце концов не сможет выжить.

Зрелище, которое открывалось из окна, никогда не переставало его восхищать.

— Сэр Джон, — мягко прервала его задумчивость секретарша. — Мистер By из Комитета по труду КНР на проводе.

Он проделал долгий, медленный путь обратно к письменному столу. Англичанка молча смотрела на него, борясь со своим желанием взять под руку беднягу и помочь ему. Но это было запрещено.

Темное дело — эти китайцы, думала секретарша. В его годы английский босс давно бы уже тихо и мирно удалился на покой куда-нибудь в Дорсет. Ту Вэй думал: какая жалость, что он не мог оставить себе все колокольчики. Но, как не верти, у него тоже был свой изрядный кусок пирога, и он ел его регулярно и с удовольствием — его имидж требовал, чтобы Вонг Ли считался большим и почетным другом Китая.

Когда по его знаку секретарша ушла, он быстро проговорил несколько фраз в скрытый микрофон, и его личный секретарь мгновенно вынырнул из боковой двери кабинета. Молодой китаец, бывший по совместительству еще и переводчиком, собирал досье на Мудрые Глаза.

— Некий бизнесмен Альфред Цин ищет деньги, чтобы купить Китайскую башню, — сказал ему Ту Вэй. — Заломите очень высокую цену. И узнайте, как идут его дела в Нью-Йорке, Торонто, Ванкувере и Лос-Анджелесе.

— Должен ли Альфред Цин обнаружить источник своего везенья, Хозяин?

— Нет.

Советник Ту Вэя колебался.

— Хозяин?

— Что такое?

— Альфред Цин не дурак. Он добивается успеха во всем, за что ни возьмется.

— Он будет надеяться, что добьется успеха и с Китайской башней. Альфред Цин молод. И он ненасытен.

Мудрые Глаза в ярости стоял у дверей лифта, которым редко пользовались. Секретарша Вонга Ли жестами и на ломаном китайском объяснила ему, как попасть на улицу из подземного гаража, чтобы не столкнуться с директором Цзяном.

Все вышло совсем не так, как он ожидал. Вонг Ли был коррумпирован так, как хранитель и представить не мог. Без тени смущения своей вины и раскаяния… Гонконгский капиталист был скользким, как угорь. Он крал. Он лгал. А когда его поставили нос к носу с его преступлениями, он пустил в ход грязные угрозы. Хранитель был в ужасе и чувствовал себя почти больным от собственной беспомощности.

Конечно, Мудрые Глаза был знаком с мертвой трясиной коррупции бюрократии в самом Китае. Это был основной стиль служебной жизни. Но обнаружить столько власти в руках одного человека и столько зла и пороков — это уже выходило далеко за рамки его опыта, и он был просто раздавлен отчаянием. Все равно он должен что-то предпринять. Может быть, ему удастся уговорить некоторых молодых хранителей пойти депутацией к Цзян Хуа… Тогда он будет не один; от мнения группы людей трудней отмахнуться. Директору Цзян придется действовать. Наконец зашумел приближающийся лифт. Хранитель почувствовал себя немного лучше. Да, общее мнение. Это правильный выход.

Подъехал лифт. С лязгом, от которого у хранителя ухнуло в ушах, кабина остановилась. Внезапно внутри лифта что-то грохнуло. Там кто-то был.

Юноша запаниковал. Вонг Ли предал его. Директор Цзян неправильно поймет причину визита к гонконгскому тайпану и сломает его карьеру. Он отскочил назад, как ужаленный, когда двери раздвинулись, но увидел не директора Цзяна, а хорошенькую девушку в короткой юбке.

— Пожалуйста, придержите дверь, — сказала она на кантонском диалекте, наклоняясь над металлическим раскладным столом, который уронила. Когда хранитель не двинулся с места, не поняв южного наречия, она оглянулась через плечо на мрачное лицо северянина и попросила опять на безупречном путунхуа.

Говорят, что никакие ужасы ада не могут сравниться с голосом кантонца, пытающегося говорить на путунхуа. Но этот голос был таким прелестным — у нее так мило получалось. Может, она из другой южной провинции, к тому же после визгливых выкриков, которые он слышал, когда ехал в автобусе из аэропорта, ее голос был сущей музыкой. Двери начали закрываться; он спешно стал нажимать на кнопки, но когда у него ничего не получилось, он блокировал двери своим телом.

— Спасибо, спасибо, — говорила она, улыбаясь. — Вниз?

Хранитель задохнулся. Одетая в белое, она была похожа на сиделку или горничную. Ее лицо было самым красивым, какое только ему доводилось видеть.

— Вниз? — повторила она.

— Что? Да. Да. Вниз.

— Тогда отпустите дверь.

Он освободил дверь, и они вместе поехали вниз. Она неправильно поняла его взгляд.

— Это мой стол, — объяснила она весело. — Я массажистка и иглотерапевт. Когда я прихожу на вызовы в офисы, я беру с собой свой стол. Их письменные столы такие низкие, что у меня болит спина.

— Ваши глаза голубые, — пробормотал он удивленно.

— Я евразийка. Две мои прабабки были немками.

Ну, конечно. Немцы строили пивоваренные заводы в последние годы императора. За исключением этих глаз она выглядела совсем как китаянка.

— А вы, наверное, из Пекина?

— Откуда вы знаете?

— Вы выглядите таким серьезным.

Лифт остановился, и дверь открылась в подземный гараж. Она вытащила стол наружу и застонала.

— До моей машины еще топать и топать. Она в противоположном конце.

— У вас есть машина?

— У меня клиенты повсюду. А машина помогает добраться до них. Вы поможете мне донести это?

Он подхватил стол, который оказался довольно легким, и пошел за ней вдоль вереницы машин. Она была на высоких каблуках, и они прелестно постукивали по серому асфальту. Дважды она оглянулась на него с обворожительной улыбкой.

— Осталось недалеко… Вот мы уже и пришли.

Это была сверкающая маленькая японская машина, похожая на ту, в которой ездил директор Цзян, но только ярко-красная, а не мрачно-черная.

Пытаясь понять, он задал вопрос:

— Ваш работодатель позволяет вам ездить на этой машине?

— Мой работодатель я. И это моя машина. Господи, это такая обуза, скажу я вам, цены на бензин просто невозможные, а парковка, Господи, парковка… Ну, вы знаете, как здороваются старики: «Вы уже сегодня ели?» Так вот, у нас в Гонконге говорят: «Вы уже парковались?»

Это смутило его еще больше; на его памяти все люди приветствовали друг друга традиционным: «Вы уже ели?». Неужели Гонконг настолько богатый город, что никто не думает о еде?

— Это шутка, — объяснила она. — Что, в Пекине люди не смеются?