Алла Дымовская - Мирянин Страница 7

Выпили мы в тот вечер немало. Не по причине, а совершенно без повода. Это именно случается, когда отдых перевалил за половину и близится уже к естественному завершению. Все лучшие рестораны и увеселительные места посещены, экскурсии предприняты, скудные островные достопримечательности осмотрены. И вот в один прекрасный вечер оказывается – всем лень. Куда-то идти, что-то делать. Тут, кстати, если отель соответствует, вдруг обнаруживается непаханное поле, полное надменных иностранцев, которых есть чем изумлять. Тем более, что в большинстве своем эти иностранцы каждый день попадаются вам на пляже, и за завтраком, и вообще в местах общего дневного пользования. Тогда однажды вечером женщины надевают самые красивые и неудобные вечерние платья, потому что идти не далеко, ну и мужчины не отстают – кто добровольно, а кто и принудительно. И все отправляются себя показать. Надо сказать, наш «Савой» очень даже подходящее для этого место. Хоть контингент тут в основном, мягко сказать, что пожилой, зато весь в золоте, бриллиантах и прочих атрибутах богатой пенсионерской жизни. А вот это-то и есть особенный жупел для нашего русского брата, когда за столом уже сижено долго и норма уже выпита. Как раз в такой момент и начинает хотеться большего, появляется бравада и желание поразить и изумить, пусть чем-то неразумным и пустяковым. Обычно тем, как здорово мы все умеем пить и при этом веселиться. Непонятно только, зачем поражать этим англичан, которые пьют, пожалуй что, похлеще нашего и тоже крепкие напитки. Но вот хочется. И мы в тот вечер принялись поражать. Хорошей водки после шампанского и вин в отеле не нашлось, видимо, спрос не тот. Зато имелось превосходное виски многолетней выдержки.

Разошлись мы, естественным образом, поздно. Юрася даже не разошелся, а был отведен под руки в номер. Олеську тоже почти что несли, графопостроители довели ее до бесчувственного состояния. И может, поэтому, из-за пьяной подруги, Ника вышел к пляжу подышать свежим воздухом.

Как я и говорил вам ранее, отель наш имеет только одну, лицевую сторону. А сзади – монолитная скала, на которую и опирается все его изящно гнущееся вдоль горы здание. И потому, из какого номера ни поглядишь в окна или с балкона, все равно увидишь только океан, бассейн и пляж, ну еще декоративную, под маяк, будку спасателей на пирсе. Правда, после полуночи никто обычно никуда не глядел, старички-иностранцы, как и их старушки, укладывались в кроватки значительно раньше. Зато глядел я. Хотя и не включал свет. Может, поэтому и увидел при неполной луне Нику Пряничникова достаточно ясно и хорошо. С первого этажа это проще, чем если бы вид был сверху.

Вообще-то вышел я на балкон совсем по другой надобности. Чтоб не кружилась от выпивки голова в положении лежа и чтоб проверить одно впечатление. Как я уже упоминал однажды, некоторая особенная деталь нашего приморского пейзажа приводила меня в смущенное душевное состояние. А именно мрачно-черные скалы и их зазубренные обломки, собственно представлявшие собой береговую полосу и делавшие ее непригодной для купания непосредственно с пляжа. При ярком солнце и специфичности небесной облачности на Мадейре выглядели они мало сказать, что жутко. Просто какой-то природный сюрреализм, словно бы нарочно придуманный для скептиков. Небо, будто рассеченное на две части идеальной чертой (иногда она проходила точно посередине, иногда смещалась вправо или влево): с одной стороны чистое и голубое, с другой – мрачное и серое, и все это одновременно. Как рай и чистилище. А внизу обугленные чертовы обломки зубов ада. Неприятно до дрожи. И вот, чтобы снять негатив от впечатления, именно в тот вечер, сам не зная почему, я решил посмотреть на потусторонние камни, ограждающие от нас океан, при лунном освещении, пусть и скромном.

Никаких скал я, естественно, не разглядел, так слились они в единое целое с ночной темной водой, зато на пирсе явственно различил прогуливающийся неспешно человеческий силуэт. Из чистого любопытства только и задержался на нем взглядом. А через короткое время понял, что это Ника. И ничего удивительного. Мы так привыкли друг к другу за много лет, что его или Ливадина, и уж конечно Наташу, я узнал бы только по очертаниям фигуры и свойственным им лично индивидуальным движениям. Ника, чуть сутулый, но широкоплечий и немного коротконогий, двигался всегда так, словно с усилием рассекал воздух вокруг себя. И прикуривал сигарету, даже на ветру, никогда не прикрывая огня рукой. Хоть сто раз прикуривал, а все равно не желал допускать этого естественного человеческого жеста. Вот и тогда не пожелал. Чиркала зажигалка, раз, другой, десятый, до меня даже донеслось явное и знакомое «вот, горгулья!», любимое Никино выражение. А потом фигура уселась на каменный монолит возле пирса и так и осталась в неподвижности. Здесь кадр обрывался. Потому что рассказчик, то есть я, пошел спать.

А наутро, очень рано, Нику нашли. Он лежал на этих самых адовых, мертвых скалах, голых в океанском отливе, тоже мертвый уже давно, как был в вечернем костюме в тонкую полоску, будто манекен из дорогого бутика, забытый или выброшенный при переезде. И это был следующий момент фильма ужасов.

Мои воспоминания дали инспектору только одно. Около часа ночи Никита Пряничников был еще жив. Впрочем, и без моих показаний это выяснилось бы тоже, только несколько позднее. Судмедэкспертиза. Она и подтвердила. Итак, Фиделю оставалось самое малое. Определить, кто из нашей компании бодрствовал после часа ночи. Как оказалось, совершенно никто. Чего и следовало ожидать. Все были пьяны и все, разумеется, спали, словно невинные младенцы. Вот только поутру проснулось на одного меньше. Как логичный вывод из этого обстоятельства – алиби не имелось ни у кого решительно. И тогда Фидель выбрал меня доверенным лицом, чтобы рассмотреть ситуацию изнутри. Правда, и я, со своей стороны, ему немного навязался. Так что сотрудничество наше в действительности можно было обозначить, как добровольное.

И сейчас, на третий день после гибели бедного Ники, я шел на ужин, памятуя, что в моем сейфе лежит бомба не бомба, но нечто близкое к ней. Не хватало лишь запала. А так, динамит уже имелся. И передо мной стоял вопрос, даже два. Искать запал одному или совместно с Фиделем? А после рвануть или не рвануть? Потому что неизвестно было, куда и во что совьется веревочка.

Убить могла даже женщина. Фидель сам так сказал. Теперь представим себе недостающий кадр. Вика убила Нику. Звучит, как каламбур или детская считалочка. Но все же, если представить себе. Какое будет тогда кино? «Богатенький Буратино» Юрасик выступит вместо «Оскара». Но только, чтобы получить приз, Вике совсем не требовалось никого убивать. То, ради чего она приехала на остров, сделать можно было уже тысячу раз. В худшем случае при разоблачении, Викторию Юрьевну Чумаченко ждал бы небольшой скандальчик и пинок с острова под зад. Но за хороший гонорар можно и стерпеть. Если только в письме правда. А если нет, и цель у Вики иная? И ее глупость – великолепно разыгранное притворство. Тогда ждите второго трупа, господин инспектор.

И я решил действовать. Пока что самостоятельно – все равно до утра не видел иного выхода. Ну не вызывать же в ресторан Фиделя, в конце концов? Для начала нужно было узнать любые подробности о семейной жизни Юрасика. Тут я представлял более-менее ясно только два осуществимых варианта. Либо от самого Талдыкина, либо от Олеси. Именно она ближе всех общалась все это время с Викой, и значит, та могла ей проговориться. А если письмо все-таки неудачно разыгранная дезинформация, то проговорилась обязательно. Для подобной миссии много ума не нужно, и тогда Вика есть то, что я о ней и думал до сих пор.

Начал я по наитию, не строя никакого плана. Как сказал бы Ливадин, меня «прикуражило». Тоже любимое выражение – второго моего близкого друга. Уже принесли горячее, когда я, не щадя чувств окружающих, сокрушенно покачав головой, сказал:

– Вот так живешь и не знаешь, когда… – и замолчал на миг. На меня посмотрели, пока еще не понимая, а я тем временем продолжал: – Лесю жалко. Хоть бы какое распоряжение на ее счет. Я бы оставил завещание, правда, завещать мне нечего, кроме пары монографий.

– Может, завещание есть, – тихо сказала Олеся и собралась заплакать. Но и с вызовом посмотрела на Юрасика: мол, выкуси!

– Х… тебе от него! – громко, но без особенного зла, ответил Талдыкин. – С тобой мне, что ли, дело вести? Ты поршень-то от гильзы отличишь? А то – карусельный станок от револьверного? Никитка все бабло свое втюхал, даже квартира в банковском залоге. Я знаю. Дело-то наше ого-го, не хрен собачий… Было…

Похоже, Юрасик изрек кристальной чистоты истину, потому что тут Олеся и заплакала. И все стали ее, конечно, утешать, чтобы не испортить себе ужин окончательно. Даже и Юрасик, из гастрономических соображений или вправду пожалел. Талдыкин хоть и был хамом, но не вовсе бесчеловечным, а по прихоти мог и свалять бескорыстного дурака.