Антон Кулаков - Нечего прощать[СИ] Страница 7

В свои шестьдесят три Полина была заслуженным работником юстиции, и вроде бы, никакими своими деяниями, кроме фамилии, не могла быть награждена такими дочкой и внучкой.

Зина Гнидова в школе слыла серой мышкой, была самой крупной в классе и похвастаться волшебной женской красотой не могла. Подруги за спиной считали ее страшилой, а те что покорректнее говорили, что «зато у девочки золотистые волосы, которым можно позавидовать». Да, волосы там и вправду были очень красивые, но во всем остальном очень крупная Зина не прельщала своих сверстников. Мальчики что повоспитаннее говорили, что Зина очень милая. А те что понаглей и брутальнее заявляли, что на такую волосатую кобылу у них не встанет, даже если ей на голову одеть бумажный пакет, с приклеенной рожей Джулии Робертс. Свой характер и манеру идти до конца по трупам всегда скрывала, причем очень тщательно — все учителя не могли нарадоваться за Зиночку–отличницу, она делала успехи, но они были скромными, поскольку умственно Зина конечно выдавала свой максимум, но на общем уровне любая ее одноклассница могла выдать этот максимум, если бы не ленилась. Как у всех некрасивых «волосатых кобыл» у Зины было много подруг, поскольку она не могла быть у них объектом зависти. Подруги были такие же серые мышки с амбициями. В отличие от подруг и учителей Полина прекрасна знала двойное дно своей дочери и смиренно молчала, потому что управлять ею не могла и умоляла высшие силы, чтобы то же самое не случилось с ее внучкой Наденькой.

Куда там. К седьмому классу — самые красивые волосы в классе, пожалуй даже эффектнее чем когда–то у мамочки, кучка подружек, таких же страшилок как она сама. И тот же страшный характер умело прячущий истинную мерзость где–то очень глубоко. Те же отзывы учителей, будто скопированные на ксероксе, в общем полный повтор. Но было отличие. Все таки Надя была умнее и хитрее матери, и была уверена в том, что поступит на свой филологический без проблем. (Зина поступила туда только с третьей попытки, проработав два года официанткой в кофейне — там то она и нагуляла Наденьку). И Надя слишком хорошо знала чего хочет. А Зина, к ужасу Полины, не замечала всего этого, и недостатка в этом не видела. Напоминать дочери о том, как она сама была наказана за такой подход к жизни, бесполезно — не поймет и не проймет в нужном объеме.

Надя была на прекрасном счету у своего репетитора по венгерскому и финскому — Тимофея Гордеева — и жутко хотела прорваться в его богатую и респектабельную семью. Как раз в этот день ей предоставлялся волшебный шанс — на празднике по случаю выпускного, куда она и две ее подружки Соня и Рита, попадали исключительно благодаря Тимофею, она намеревалась познакомиться с одним из братьев Тимофея. На обоих ею уже было собрано солидное досье и все зависело уже от самих братьев — кто первый купится, того она и окрутит. Именно поэтому с самого утра Наденька носилась между своей комнатой и ванной накручивая волосы, делая на лице маску и прочие женские хитрости. А уж выбор туалетной воды — о, это были адовы муки.

Когда Наденька в очередной раз пронеслась в ванну Зина с кухни поинтересовалась у дочери:

— Надюша, куда ты сегодня собираешься?

Ответа не последовало. Зина подошла к двери в ванну и услышала как шумит вода, Надя смывала очередную маску для лица. Дверь приоткрылась:

— Что, мамочка?

— Куда ты сегодня идешь?

— У Сони вечеринка.

Двери захлопнулись. Зина вернулась на кухню к недопитому кофе. Полина откинулась в своем кресле и перелистывала газету:

— Куда собирается наша бестия? — спросила Полина.

— Мама! Я прошу тебя. Надей гордится вся школа, — стала злиться Зина.

— И что? Тобой тоже гордилась, — напомнила Полина.

Зина смерила мать укоряющим недовольным взглядом — могла бы и не напоминать лишний раз. Полина в ответ углубилась в газету и более дочери ничего не отвечала. Так завершался любой разговор старой женщины по поводу внучки — все сводилось к тому, что у Полины паранойя и начинающийся старческий маразм, обостренная подозрительность.

Зина допила кофе, оставила чашку в мойке и подошла к окну. Несмотря на улучшенную планировку кухня была довольно тесной. Настолько, что втроем на ней было уже не развернуться. Зина взяла лейку и стала машинально поливать полудохлые фиалки, стоявшие на подоконнике и всем видом умолявшие хозяев, чтобы те поскорее отдали их в добрые руки. Но Гнидовы цветочный язык не слышали и не умели его понимать — большая часть цветов в их квартире подыхали за месяц. А фиалки просто десять лет никто не пересаживал, они переехали еще с Соборной улицы и являлись героическими долгожителями.

А вот вид из окна — да, это была главная ценность — огромный лесопарк, отделявший Клин от Восточной промзоны, но по прямой до этих труб было около полутора километров и они практически не попадали в общий пейзаж, так как располагались четко в левом углу и то, очень маленькой частью большой серой трубы ТЭЦ. А все остальное пространство занимал Его величество Лес, который не пересаживали при постройке города — то есть это был самый настоящий реликтовый лес. Прямо у подножия двадцатидвухэтажки пробегала, облаченная в гранитную набережную окультуренная речка Клин, которая в догородские времена была уже раза в три и очень мелкая, с чистой и холодной водой, но после постройки ГЭС уровень всех рек на территории города поднялся и Клин смогла закрыть собой небольшую акваторию, сделанную для нее в граните.

Зину перехватило странное беспокойство. Ее начали мучить воспоминания, дом на Соборной. Странная боль внутри. Но она ее отмела, так же как отмела тогда стыд, отвращение и все остальное. Теперь Она ДРУГАЯ. У нее иные цели.

— Зина, посмотри сюда.

Мать опять прочитала в газете какой–то ужас. Зина отвлеклась от пейзажа за окном, приоткрыла форточку и повернулась к Полине:

— Что, еще один маньяк?

— Да, Ты только посмотри! — Полина подала Зине газету. Это лицо Зина сразу узнала. Слишком хорошо она ее запомнила.

— Наталья Борисовна Двуликова! — вырвалось у Зины. Сколько лет она не слышала этого имени.

— Ты почитай что с ней сделал этот изверг! — проскрипела Полина, — я как себе представлю, так тошно становится, как нормальный человек может такое сделать. Нет. Это сделал ненормальный, психопат.

— Господи, но кто это мог быть?! — Зина лихорадочно бегала глазами по строчкам и не верила в то, что такое возможно, — зачем все было делать так жестоко.

— Это жестокий мир, Зинуль.

— Но всему есть свой предел! — Зина бросила газету на стол фотографией вверх.

В очередной раз выскочила из ванной Надя и забежала за соком на кухню:

— О! — удивилась она фотографии, — кто это ее так?

— А ты ее откуда знаешь? — ужаснулась Зина.

— Мам. Ты бы запоминала моих подруг — это же Наталья Борисовна, директриса из школы где Сонька учится. Мы же еще вместе приезжали к нам, и я тебе про нее рассказывала о том, какая эта еврейка зараза.

— Надя, при чем здесь то, что она еврейка?

— А при том, — ответила Надя, — у нее все любимчики были сплошь еврейчики. Представляешь? — Надя снова вперилась в газету, — так ее убили? Ну я не удивлена совершенно.

Полина и Зина молча уставились на нее абсолютно ошалелыми взглядами.

— Мам. Ну ты себе можешь представить какой это был монстр в юбке? Она же стольким жизнь испортила. Вот тебе и конец, жестокий и беспощадный.

Женщины продолжали строить из себя соляные столбы.

— Ну что вы на меня так смотрите, я не понимаю? Я рыдать должна что эту жуткую тетку убили? От нее Соня два раза в слезах уходила. Она совсем не в себе последнее время была!

— Надя… Человек умер. У нее наверное семья была, — сказала Полина.

— Бабушка, в нашем городе почти десять миллионов жителей. Как ты думаешь сколько из них умирает каждый день? Много? Если я буду плакать над всеми — у меня глаза закончатся и высохнут. Я вас убедила?

— В будущем все таки будь более мягкой с такими вещами. По крайней мере с нами, — сказала Зина.

— Мама, тебе напомнить любимую бабушкину байку о ее последнем деле в суде? По моему ты сама ржала в голос, когда про это читала.

— Все, проехали, — ответила Зина, — мы правда слишком близко к сердцу это приняли.

— Ладно, — она чмокнула маму, — я побежала к косметологу к метро. Ты проспонсируешь?

— Возьми в бочке, — ответила Зина, — во сколько ты вернешься с вечеринки?

Надя побежала в комнату и крикнула:

— К утру.

Стоит рассказать об этой бессмертной байке и суде, в котором Полина последний раз была государственным обвинителем. Одна молодая девица, вероятно с полным отсутствием мозгов, была брошена мужем. Не выдержав сей трагедии, она бросилась под землю и на станции «Велижская» изобразила птичку, прыгнув под влетающий на полной скорости состав. Но девица прыгнула так высоко, и весила так много, что вместо встречи с колесной парой и возведения себя в статус фарша она выбила своей тушкой лобовое стекло и оказалась в кабине машиниста. Девушка осталась жива и подала в суд. Поскольку машинист не стал тормозить — он подогнал состав до отметки первого вагона и только потом объявил, что состав следует в депо. Девица упирала на то, что он не собирался тормозить в принципе, хотя обязан. А машинист держал линию, что он не успел затормозить — все произошло мгновенно. Потому он и продолжил тормозить в обычном режиме. Были очень жаркие споры, хотя, конечно, за спиной гораздо больше было откровенного смеха. Тот процесс даже окрестили разборкой сексистов с феминистками. Но суд девица проиграла. А потом была вынуждена заплатить по ответному иску кучу денег. В итоге она снова побежала на «Велижскую» и на сей раз не выбила лобовое стекло, а таки была возведена в степень фарша. Раз и навсегда. Полина всегда жалела эту девушку. А Надя и Зина — машиниста. Вот вам и последствия, как говорится.