Книга несчастных случаев - Чак Вендиг Страница 7

Выскочив из машины, юрист бодрым шагом подошел к Нейту, прижимая к груди коричневую папку.

– Добрый день, мистер Грейвз, – сказал он.

– Здравствуйте, Рикерт, – ответил Нейт.

– Ваше единственное условие удовлетворено.

– Он сейчас здесь?

Рикерт невозмутимо кивнул. «Он тоже терпеть не мог моего отца», – сообразил Нейт. Что было весьма кстати: отец просто ненавидел всех юристов.

Сунув руку в карман, Нейт достал потрепанную долларовую бумажку. Такую мог бы выдать на сдачу автомат, торгующий чипсами.

Поверенный взял купюру. Протянул Нейту конверт. Заглянув внутрь, Нейт увидел пачку бумаг – все необходимые документы он подписал несколько дней назад, на следующий день после того, как Оливер сказал, что хочет переехать, – а также договор и связку ключей.

В этот самый момент дверь дома открылась и появилась сиделка – широкоплечая женщина с добрыми глазами, шлемом темно-русых волос и печальным выражением на лице.

– Нейтан Грейвз? – спросила она.

Нейт кивнул и тотчас же довольно резко поправил:

– Нейт. Никогда не был Нейтаном.

– Здравствуйте, Нейт, я Мэри Бассет, – сказала сиделка, взяв его руку и задержав ее в своей. – Сиделка из хосписа. Сочувствую вашей утрате.

– Не надо. Я здесь позлорадствовать, а не скорбеть.

Мелькнувшая в глазах у сиделки искорка сообщила Нейту, что она его прекрасно понимает. Ему захотелось узнать, в какой ад вверг ее отец в последнюю неделю своей жизни.

«Руины, которые старый хрыч оставлял за собой повсюду…»

– Он там?

– Да. В спальне на втором этаже.

– В таком случае я хочу на него посмотреть.

* * *

Это и было единственное условие, поставленное Нейтом: три дня назад он сказал Рикерту по телефону, что принимает предложение о покупке дома за один доллар, если ему позволят спокойно, одному «осмотреться» в доме после того, как отец умрет, но до того, как заберут тело.

Его отец через поверенного согласился на это условие.

И вот теперь Нейт был здесь. Смотрел на тело отца.

За время службы в полиции Филадельфии ему приходилось видеть трупы – один раз небывалый летний зной погубил пожилую женщину, превратив ее в раздутое, липкое месиво, покрытое волдырями, сочащимися гноем. В другой раз суровая зима лишила жизни бездомного, заморозив его насмерть у мусорного контейнера. Все те, кого видел Нейт, не были жертвами умышленных убийств – передозировки, аварии и, самое страшное, три тела, найденные после пожара в ночном клубе. То, что было справедливо во всех тех случаях, было справедливо и здесь: у мертвеца нет души. Исчезало что-то очень важное. И это что-то превращало живое существо в восковую бутафорию.

Дряблая стариковская кожа свисала складками с согбенного скелета, желтая и сморщенная, похожая на страницы промокшей Библии. Глаза остекленели, рот вытянулся в тонкую линию, губы превратились в двух мерзких дождевых червей, милующихся друг с другом.

Это был не отец. Уже не он. Просто манекен.

Нейт ожидал, что, когда снова увидит отца, ощутит негодование, которое уступит место ярости, подступающей лавой к горлу, реву огненной магмы, сдержать которую невозможно.

Он надеялся, что испытает радость, подобно маленькому ребенку, которому сказали, что чудовища в чулане больше нет – более того, не осталось вообще никаких чудовищ, все они обезглавлены, и отныне будут только воздушные шарики и катание на карусели.

Он боялся, что испытает печаль, – что, когда увидит отца в этот последний раз, в нем откроется что-то глубоко погребенное, резервуар печали при виде мертвого старика. Станет грустно оттого, что у него не было детства, которое должно было быть. Грустно от попыток понять, что сделало его отца тем человеком, каким он стал.

Вместо этого Нейт ощутил лишь пустоту. Чистая доска, с которой стерли все надписи, оставив лишь влажную блестящую черную поверхность.

И все-таки кое-что он почувствовал: то, что в этой комнате он чужой. Отец никогда не пускал его сюда. Об этом даже не было речи. Однажды Нейт тайком заглянул и посмотрел, что к чему, надеясь, что его не поймают, но отец каким-то образом проведал. Он всегда все узнавал. Наверное, молекулы в комнате сместились.

(Для Нейта все кончилось плохо. Синяки не сходили несколько недель.)

Ему стало не по себе. Как будто он снова попался. Но Нейт не поддался этому чувству. Не убежал, хотя очень хотел.

Комната изменилась. Беспорядка в ней стало больше, она превратилась в царство старьевщика: на комоде пачки журналов про оружие, кипы грязной одежды, в углу пара неработающих мышеловок (никаких мышей нет), стопка грязных тарелок на ночном столике рядом с поддельными часами «Ролекс» и древним стрелочным будильником с двумя металлическими чашками сверху. Когда Нейт жил здесь, комната так не выглядела – мать поддерживала в ней идеальную чистоту. Именно она приводила все молекулы в порядок, сохраняла их в порядке, и все ради удовольствия старого мерзавца.

Также Нейт ожидал найти здесь отцовское оружие: пистолет 45-го калибра в бельевом ящике, помповое ружье под кроватью, двухзарядный короткоствольный пистолет в шкафу в коробке из-под обуви. И если оно лежало там, то было заряжено. Отец страдал манией преследования. Утверждал, что рано или поздно его попытаются обокрасть – что-то из арсенала необоснованных расистских страхов вроде выстроившихся в темном лесу за домом в очередь негров или только выстраивающихся мексиканцев, вознамерившихся похитить у него поддельные часы. «Король должен защищать свой замок», – повторял отец. Но он не был королем. А это никакой не замок.

Но одно все же удивило Нейта.

Отец не прикончил себя.

У него это был пунктик. «Если заболею, серьезно заболею, приставлю себе к подбородку ружье. Уйду на своих условиях». Это он сказал своему сыну, когда тому было… сколько? Двенадцать? Кто говорит такие вещи двенадцатилетнему мальчишке?

– Трус! – сказал Нейт, не ожидая ответа.

Отец тем не менее ответил.

Его тело напряглось, жизнь внезапно вернулась в члены. Труп выгнул спину, глаза раскрылись, нижняя челюсть отвалилась, раскрылась широко, еще шире, с хрустом, лицо быстро превратилось в маску бесконечного страдания. Отец вздохнул – словно сквозняк со свистом ворвался в разбитое окно, затем последовала безумная вспышка света…

– Господи… – пробормотал Нейт, пятясь от кровати.

И тут он увидел своего отца – другую версию отца, стоящую в углу комнаты. Невозможно, но так оно и было: один отец лежал на кровати, второй сторожил угол спальни. Тот, что в углу, был в облепленных засохшей грязью джинсах и грязной футболке и держал громоздкий пистолет армейского образца в левой руке,