Роберт Блох - Дом психопата Страница 8

Большинству нормальных людей не под силу нарисовать карту мира, в котором они живут. Большинство граждан этой страны не знают ее истории. Они не в состоянии распознать цитату из Билля о правах, Конституции или поправок к ней. Они не способны перечислить десять заповедей. Они даже не могут назвать число костей в собственном теле или точно описать местонахождение жизненно важных органов, не говоря уже о том, чтобы охарактеризовать их функции.

Средний человек не знает, что Земля не только вращается вокруг своей оси, но еще и движется во Вселенной; он не в состоянии перечислить планеты Солнечной системы. Попросите его привести имена каких-нибудь великих людей, и он без труда вспомнит некоторое количество Джонов — в зависимости от того, сколько ему лет: Джона Уэйна,[14] или Джонни Карсона,[15] или Джона Леннона, или Джона Белуши.[16] В голове у него — стандартный набор спортсменов, рок-музыкантов и разного рода «медийных персонажей», включая ведущих ток-шоу и всевозможных бимбо, регулярно приглашаемых ныне на телевидение. Он не назовет и двух лауреатов Нобелевской премии. Не ждите, что он объяснит вам, как работает коллегия выборщиков или что такое фотосинтез. И вместе с тем он кладезь информации — и дезинформации — касательно автомобилей, сексуальных практик и прочих видов спорта.

Однако восемь минут истекли, и миру явился доктор Николас Стейнер, заботливый, сочувствующий, понимающий, переживающий советчик-утешитель, посвятивший всю свою жизнь возвращению душевнобольных к нормальной жизни.

Уделив внимание потребностям своего организма, доктор Стейнер исполнил также некоторые каждодневные обязанности, и у него оставалось еще добрых два часа до того, как он увидится с Адамом Клейборном.

Но с глаз долой не значит из сердца вон, поэтому случай Клейборна занял мысли Стейнера еще за некоторое время до назначенной на это утро встречи.

По правде говоря, Клейборн не выходил у Стейнера из головы с того момента, как был помещен в клинику. Нелегко примириться с тем, что бывший коллега стал пациентом того самого учреждения, где некогда работал твоим ассистентом.

Примириться с этим было нелегко, и лечить его — тоже. Но, по крайней мере, за те годы, что Клейборн получал терапию, был достигнут некоторый прогресс. Насколько мог судить Стейнер, пациент делал значительные успехи. Во всяком случае, Клейборн снова начал сознавать, кто он на самом деле, и больше не выказывал признаков маниакальной убежденности в том, что «Норман Бейтс никогда не умрет». Странно, подумал Стейнер мимоходом, как много пациентов, страдавших психотическими расстройствами, идентифицировали себя с Норманом на протяжении этих лет. Его случай, как говорится, задел их за живое.

Впрочем, в данной ситуации это изречение ничего не объясняло. В это утро Стейнер размышлял, как лучше сообщить Клейборну о том, что должно произойти днем. Лучше всего было бы сказать об этом напрямик, без обиняков. Человек его возраста не может позволить себе роскошь откладывать решение проблем. Не теряй времени, иначе потеряешься в нем сам.

Хороший совет, но проблемы он не решает. Стейнер поймал себя на том, что почти достиг комнаты Клейборна, так и не определившись, с чего ему начать разговор.

Помещение, которое занимал Клейборн, вполне можно было назвать комнатой — в отличие от палат, где находились другие пациенты. Возможно, совет штата посмотрел бы на это косо, но до сих пор ни один из его членов не видел комнаты Клейборна. Не будь в дальнем углу стандартной кушетки и решеток на окнах, эту комнату можно бы принять за скромный личный кабинет. Едва пациент начал ориентироваться в происходящем и возможность бурной реакции и гиперреакции сменилась катартическим эффектом, Стейнер снабдил Клейборна письменным столом, лампой на шарнирах, книжными полками и книгами, о которых тот просил. Завершающим штрихом стал ковер на полу. Это была собственная идея Стейнера, против которой возразил бы любой инспектор из совета штата; но ковер придавал хоть какое-то подобие уюта этому помещению, в котором его бывшему коллеге суждено было провести остаток дней, черт бы его побрал. Телевизора в комнате не было: подобной формой безумия Клейборн, к счастью, не страдал.

Санитар Ллойд Семпл сопроводил Стейнера до двери, возле которой и остановился, засунув руку в карман в поисках ключей. Тем временем Стейнер из предосторожности заглянул в глазок.

Клейборн, очевидно, лежал на нижней части двухъярусной койки, но, когда звякнули ключи, он принял сидячее положение и спустил ноги на пол. Окинув его быстрым взглядом, Стейнер убедился, что Клейборн насторожен, но не встревожен, хотя ему по-прежнему было трудно примириться с тем, как постарел его бывший коллега. За последние несколько лет он совершенно поседел, и на лбу его, казалось, навсегда застыли морщины. Но ничего необычного в его поведении не наблюдалось, и Стейнер, удовлетворенный этим, постучал в дверь.

— Адам, мне нужно поговорить с вами. Могу я войти?

— Разумеется, Ник. Мой дом — ваш дом.

Стейнер обернулся и подал знак санитару. Семпл достал нужный ключ, и доктор дал ему указания, понизив голос:

— Не думаю, что у нас возникнут проблемы, но мне хотелось бы, чтобы вы остались за дверью, на всякий случай.

Кивнув, Семпл отпер дверь и отворил ее настолько, чтобы доктор Стейнер смог войти внутрь, потом закрыл, запер и остался стоять с наружной стороны.

Клейборн был уже на ногах. Он двинулся навстречу доктору и протянул ему руку.

— Рад вас видеть, — сказал он. — Спасибо, что заглянули.

Стейнер отметил про себя, что его пациент выглядит веселым и бодрым и явно расположен к общению. Сам же он в эту минуту чертовски пожалел, что бросил курить. Он не знал, что ему делать с руками, потому что на руках у него была проблема.

— Садитесь, — сказал Клейборн, указывая на вращающийся стул, который стоял возле письменного стола. Повернувшись, он подошел к койке и сел внизу, слегка наклонившись вперед, чтобы не уткнуться головой в верхнюю полку.

— Вы уверены, что вам там удобно? — спросил Стейнер.

— Не беспокойтесь.

«Не беспокойтесь, просто небольшой разговор», — мысленно произнес Стейнер. Он так и не решил, с какой стороны подступиться к тому, что он собирался сказать. Вернее, должен был сказать; будь у него выбор, он бы вообще об этом не говорил. Но поскольку это касалось интересов пациента, выбора не было.

Иногда для того, чтобы завоевать доверие, действия нужны больше, чем слова. Стейнер подумал: может, ему следует придвинуть стул поближе к койке? Его колебания исчезли, едва он напомнил себе, что правая рука Клейборна частично, но навсегда искалечена выстрелом в запястье, который положил конец умопомрачению, погнавшему его в Калифорнию. Это ранение сделало его сравнительно безопасным для окружающих. Стейнер вдруг вспомнил, что Морис Равель написал когда-то «Концерт для фортепиано с оркестром для левой руки»,[17] но вспомнил некстати: Клейборн на фортепиано не играл.

Велев себе расслабиться, он крутанулся на стуле и проехался на нем через комнату поближе к Клейборну.

— Ну, что у вас на уме? — спросил Клейборн.

Стейнер улыбнулся.

— Разве не я должен задавать вопросы?

— Я забыл.

— Если откровенно, я тоже. — Доктор Стейнер кивнул. — Только между нами — вы достигли больших успехов.

— С вашей помощью. — Губы Адама Клейборна скривились в подобии улыбки. — А может, у меня просто временная ремиссия?

Стейнер пожал плечами.

— Иногда я спрашиваю себя: не является ли то, что принимают за здравый ум, своего рода ремиссией, отклонением от нашего естественного состояния? Как там говаривал Норман Бейтс? Временами каждый из нас бывает слегка не в себе.

— Помню, — мягко произнес Клейборн. — Он вообще говорил много разумных вещей. Если вдуматься, мы с вами, вероятно, знаем о Нормане больше, чем кто-либо другой из ныне живущих людей.

Стейнер издал молчаливый вздох облегчения. Именно на такой поворот в разговоре он и надеялся.

— Это может измениться, — сказал он.

— Каким образом?

— Я полагаю, вы не знакомы с работой Амелии Хайнс, — предположил Стейнер.

— А должен?

— Нет, но в нынешних обстоятельствах, думаю, так было бы лучше. Два года назад она опубликовала книгу под названием «Клиенты или траурные ленты».[18] О деле Уолтон.

Вместо ответа Клейборн озадаченно нахмурился. Стейнер напомнил себе, что в отсутствие телевизора и газет его пациент едва ли мог быть в курсе недавно совершенных преступлений.

— Само это дело пятилетней давности или около того, — продолжил Стейнер. — Бонни Уолтон была проституткой, которая убила восьмерых своих клиентов, перед тем как ее арестовали. Насколько я понимаю, мисс Хайнс было поручено написать об этом деле статью для журнала, но она провела целое расследование и узнала столько, что хватило на целую книгу. В силу тех или иных причин издатели прислали мне экземпляр книги, как только она была опубликована. Мне показалось, что это добросовестная, объективная работа, без обычной дешевой сенсационности, которой можно было бы ожидать.