Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман Страница 8

– Никак нет, товарищ майор госбезопасности. Не могу знать. Но я точно никаких отметок не делал.

– Подозрительно все это, Чагин. Не находишь? Какие-то отметки в секретной документации.

Голос Чагина дрогнул.

– Дело прошлое. Объект в расходе. На сорок восьмой странице реестр боеприпасов. На этого Мигеля обойма списана. Как положено. По нормам наркомата.

– Значит, нет ошибок? Все в порядке?

– Конечно, что тут беспокоиться. Списание сто лет никто не смотрел. Кто его проверять будет?

– Да ты, гляжу, рехнулся тут, Варфоломей. Зажрался. Будут, Чагин, будут. Нутром чую.

Волохов с треском захлопнул папку с бумагами. Прошелся по маленькому пространству комнаты спецхрана. Он подозревал, что Чагин не договаривает – ведомо ему, кто подчеркнул синим карандашом фамилию журналиста.

Петр Николаевич снова почувствовал сухой жар у висков, как в тот момент, когда он увидел фото Мигеля в руках Берии.

«А что, если я ошибся? Если они не довели работу до конца? И Мигель остался жив? Чудом. Может ли быть такое? В принципе?» – Этот, казавшийся ему ранее совершенно ненужным в силу своей невозможности, вопрос внезапно всплыл в мозгу Волохова, усталом, обремененном многочисленными заботами, расчетами и комбинациями. Как вспышка молнии в дождливую безлунную ночь.

«Неужели могли? А ведь вполне. Если рассуждать теоретически», – ответил сам себе Волохов и дико посмотрел на капитана Чагина, невозмутимо и буднично собиравшего папки со стола. Но тогда где он, этот Мигель? Перехитрил судьбу? С чьей помощью?

– Кто приводил приговор трибунала в исполнение?

– Лейтенант Панков.

Волохов окаменел, тупо уставился на Чагина. А тот занервничал – дрогнула в его руках стопка бумаг.

– Где же этот Панков? – особенно четко и осторожно спросил Волохов. Заколыхались белесые ресницы Чагина. В голосе Волохова он почувствовал угрозу.

– В лагере отсутствует. По причине выбытия из штата.

– Куда он выбыл? Что ты мелешь, Чагин? – прошипел Волохов. Для него уже было слишком много вопросов без ответа. И это обстоятельство подсознательно, не на шутку встревожило старшего майора госбезопасности, привыкшего ощущать дыхание опасности порами своей кожи.

– Выбыл в распоряжение управления охраны главного аппарата НКВД. В Москву.

– В какой отдел?

Чагин звякнул связкой ключей.

– Надо в журнале посмотреть. Всего не упомнишь.

– Так смотри, твою мать! Живее! – заорал на капитана Волохов, разразившись длинной, в четыре этажа, матерной тирадой. Чагин суетливо отпер сейф, достал толстый гроссбух, быстро перелистал, нашел нужную графу.

– Панков отбыл в распоряжение вашей группы, товарищ майор госбезопасности. С постановкой на полное довольствие.

Веки Волохова опустились на красные, воспаленные от хронической бессонницы глаза. Он почти физически почувствовал, как темной стеной сжался вокруг него спёртый воздух комнаты спецхрана. Усилием воли он подавил в себе страстное желание срочно покинуть замкнутое пространство, увидеть над собой небо, а не эту сырую, желтоватую штукатурку.

– Пятнадцать минут, Чагин. Все выписки отдельно. В пакет с печатью. Без регистрации. Пакет ко мне в машину. Мигом. Самолет ждет.

Перед тем, как покинуть хозяйство капитана Чагина, Волохов отправил шифровку, которая предписывала капитану Ефремову принять меры для выяснения дальнейшего служебного продвижения бывшего сотрудника секретного лагеря №0267-бис лейтенанта госбезопасности Панкова, а также специалистов НКВД, работавших в учреждении №0267-бис в июле 1940 года под началом Панкова.

Волохов понадеялся на дотошность и цепкость своего помощника. У Ефремова был особенный дар. Ему удавалось не упускать самые незначительные мелочи дела, из которых постепенно вырисовывалось нечто большее, что приводило в итоге к успеху.

Ефремов честно использовал известные Волохову агентурные связи. От проверенного источника в кадровой службе комиссариата стало известно: возвращаясь из крымского ведомственного санатория, где Панков проходил курс оздоровления перед отбытием к новому месту службы, он случайно стал свидетелем и невольным участником пьяной драки в вагоне-ресторане пассажирского поезда, затеянной ударниками Новолипецкой комсомольско-молодежной стройки. Получил несколько ножевых ран и удар бутылкой по голове. Прямо с поезда находившегося в бессознательном состоянии Панкова доставили в санчасть станции Харьков пассажирский.

Панков скончался 20 июня 1941 года, как свидетельствовал акт медицинского освидетельствования, произведенного военврачом 3-го ранга Чижовой, от кровоизлияния в правое полушарие мозга через двадцать минут после госпитализации. Вследствие чего и было оформлено выбытие лейтенанта из системы органов НКВД.

Факт выбытия из органов не был доведен до сведения руководителя нового места службы лейтенанта Панкова по причине, выяснить которую Ефремову не удалось.

Глава четвертая

Товарищ Мигель

В 1939 году накануне очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции Петр Николаевич Волохов в числе некоторых партийцев, отличившихся при выполнении интернационального долга в Испании, был приглашен на личную дачу Сталина в Подмосковье.

За хлебосольно накрытым столом, с сациви, кахетинским, с уткой в яблоках собралось народу немного – всего десятка три товарищей. Иначе бывало на подобных мероприятиях в Кремле.

Все ждали выхода вождя и коротали время в вежливых разговорах. Моложавый комдив Мальцев, тот самый товарищ «Падре», храбростью бойцов которого так восхищалась побывавшая на позициях под Уэской Катрин Пат, горячо доказывал простоватому с виду маршалу Ворошилову преимущества танков по сравнению с кавалерией.

Генерал Колосовский слегка улыбался, по-своему иронично расценивая горячность Мальцева. Двое конструкторов из наркомата тяжелого машиностроения и какие-то люди в новеньких отутюженных костюмах – литераторы-партийцы из Союза Писателей – смущенно улыбались, внимательно выслушивая анекдоты о франкистах. Ими так и сыпал остроумный очеркист Звонцов-Мигель.

Сталин появился неожиданно. И не из коридора, из которого, как предполагали все собравшиеся, он должен был выйти. Вождь вышел из стеклянной двери розария очень тихо. Петли двери были хорошо смазаны. Мягкие грузинские сапоги без каблуков не стучали.

Обслуги не было. Поздоровавшись со всеми за руку, Иосиф Виссарионович предложил гостям угощаться без затей и тут же налил в бокал легкого, приятного на вкус вина зеленоватого цвета, жестом приглашая последовать его примеру. Немного перекусили.

– Вы, кажется, товарищ Мигель, что-то смешное рассказывали, не стесняйтесь. Старики тоже неплохо относятся к юмору, – с расстановкой сказал Сталин, поднимая хрустальный бокал.

Мигель со смаком стал рассказывать перченые анекдоты о похождениях прославленного карикатуриста 5-го республиканского полка Рамона Пуйоля. Сталин внимательно слушал Мигеля, посмеиваясь в усы. А потом заметил:

– Хорошей карикатурой, настоящим боевым плакатом можно смертельно уколоть грозного врага. Так прекрасная роза защищает себя терниями.

Сталин обратился к Мигелю:

– Я читал ваши статьи из Каталонии, товарищ Мигель. Вы интересно пишете. Но я понимаю, что в «Правде» не все умещается. Вот поэтому я и попросил вас приехать ко мне, чтобы вы поделились со мной и с товарищами своими личными писательскими впечатлениями. У меня к вам один вопрос: что за люди, эти каталонские троцкисты, их главарь, бандит Ромеро? Насколько тесно спелись они с фашистами Франко? Что они, вообще, из себя представляют, с вашей точки зрения?

Мигель горячо и убежденно ответил:

– Мелкие жулики, товарищ Сталин. Можете поверить моему большевистскому сердцу. Трусливые, мелкие жулики. И только.

Сталин внимательно посмотрел на Мигеля, встал и принялся молча ходить взад-вперед по комнате, остановился перед огромным, во всю стену, забранным в мелкий переплет окном в сад. Волохов заметил, как Ворошилов, когда Сталин оказался к нему с Ромеро, осуждающе покачал головой в сторону Мигеля – мол, не то, парень, говоришь.

Мигель сверкнул стальной оправой круглых очков-рондо, поспешил исправить сложное положение. Он говорил многословно, но не менее горячо, чем прежде:

– Я хочу быть правильно понятым, товарищ Сталин. Когда я говорю – «мелкие жулики», я имею в виду, что после разгрома их выступления в Барселоне, на суде, на допросах эти предатели-троцкисты вели себя как мелкие жулики. Они не защищали свою идеологию. Обманули свой народ, каталонских рабочих, ввергли в бойню на баррикадах, а теперь боятся отвечать за преступление. Они все сваливают на Троцкого и Франко с Гитлером. Тактика мелких жуликов. Но если присмотреться к ним, проследить, как они общаются друг с другом, приходишь к выводу, что они, конечно, незаурядные и сильные личности. Ромеро, например, безусловно, очень умный человек, масштабно мыслящий, это чувствуется. Это признали и его следователи, и его адвокаты. В принципе, Ромеро и его подручные – все они довольно талантливые специалисты в области искусства организации вооруженного восстания…