Дэн Уоделл - Кровные связи Страница 8

— Я могу посмотреть на послание?

Фостер медленно покачал головой:

— Нет. Но я скажу вам, как оно звучало: 1А137.

— 1А137, — повторил Найджел. — Буква большая или строчная?

— Большая.

— Должна быть строчная. Это может быть индексом свидетельства о рождении, регистрации брака или смерти, которое выписали в центральной или западной части Лондона между 1852 и 1946 годами.

— А почему именно эти места? И такие даты?

— Для каждого района существует свой индекс. В период, о котором я упомянул, 1а относился к районам: Хэмпсдел, Вестминстер, Мэрилибон, Челси, Фулхэм и Кенсингтон.

— Тело обнаружили в Кенсингтоне, — произнесла Хизер, глядя на Фостера. — Думаете, это как-то связано?

Фостер потер подбородок.

— Мы не можем этим пренебречь. А вы определите, какое именно это было свидетельство: рождения, смерти или регистрации брака?

— Любое, — ответил Найджел.

— Значит, вы можете сейчас пойти и найти свидетельство по данному индексу?

— Да. Но мы получим тысячи результатов. Это лишь ссылка на определенный район и номер страницы. Чтобы у меня появилась возможность быстро отыскать свидетельство, я должен знать точный год, желательно имя. В Центре истории семьи хранятся индексы начиная с 1837 года.

Детективы откинулись на спинки стульев. Они были растеряны. Хизер отхлебнула кофе, Фостер посмотрел на Найджела. Затем старший инспектор подался вперед.

— Мы нашли мобильный телефон жертвы, — проговорил он. — Последний набранный на нем номер не был телефонным номером. Его набрали уже после его смерти. Мы подумали, что, вероятно, клавиши нажали случайно, когда труп передвигали. Но не исключено, что это сделали намеренно.

— А что это был за номер?

— 1879.

— 1879, — задумчиво повторил Найджел.

— Вам этого достаточно для работы? — спросил Фостер.

Найджел поморщился:

— Да, но скорый результат я не гарантирую. В центральном и западном Лондоне в 1879 году родились, умерли или вступили в брак очень много людей.

— Сколько времени на это уйдет?

— День. Но потом вам нужно будет заказать свидетельства и ждать, пока с них снимут копии и пришлют вам.

— А мы не можем просто обратиться в местные отделения загсов?

— Это был индекс свидетельства, находящегося в главном регистрационном офисе, а не в местном филиале. Там мы не найдем ничего полезного. Если это номер свидетельства о рождении, смерти или регистрации брака, тогда отыскать его можно только по центральному индексу.

— Кто этим занимается?

— Управление записи актов гражданского состояния в Саутпорте.

— Саутпорт?

— Но Лондон — это не центр Вселенной, сэр, — усмехнулась Хизер.

— Если только ты не работаешь в лондонской полиции.

Все замолчали. Фостер задумался. Найджел посмотрел на него с серьезным видом. Старший инспектор стучал пальцем по столу.

— Хизер, свяжитесь с отделением. Пусть они переговорят с полицией Мерсисайд, чтобы те, в свою очередь, послали двух офицеров в управление. — Он повернулся к Найджелу. — Что им нужно делать?

— Поручить двум сотрудникам управления найти все свидетельства, и когда отыщется то, что вам необходимо, передать информацию как можно быстрее.

— Вы поняли, Хизер? — уточнил Фостер.

Она поднялась наверх и позвонила. Мужчины проводили ее взглядом.

— Вы сейчас очень заняты? — поинтересовался Фостер.

— Нет.

— Значит, я могу нанять вас и ваших сотрудников, чтобы они нашли для меня индексы?

Найджел покраснел.

— Есть одна проблема с «моими сотрудниками»…

— Какая проблема?

— У меня их нет. Вообще нет. Я…

Фостер поднял руку, жестом заставляя его замолчать.

— Не волнуйтесь, мистер Барнс. Я предоставлю вам помощь. Они сделают все, что вам понадобится. В какое время начинает работать центр?

— В девять часов.

— Вас будут ждать у дверей перед открытием.

Найджела охватило давно забытое ощущение: приятное волнение. Впервые за несколько месяцев ему не терпелось приступить к работе.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В одиннадцатом часу вечера, когда Фостер подъехал к своему дому с террасой на тихой неприметной улочке в Актоне, было уже слишком поздно даже думать о том, чтобы пойти в паб. Он припарковался и заглушил двигатель, но оставил электропитание, чтобы слушать музыку. Фостер не знал этой песни — она звучала через стереосистему, к которой был подключен его музыкальный плейер — маленький металлический прибор не больше спичечного коробка. Там было записано свыше тысячи композиций, но Фостер знал лишь немногие. В наши дни уже не нужно собирать коллекцию записей, разве что в качестве хобби или если совсем не умеешь пользоваться Интернетом. Фостер не помнил, что случилось с коробкой виниловых дисков, собранных им в юности. Какой сингл появился у него первым? «Я нужен Индиане» Р. Дина Тейлора. Одно лишь то, что главный герой песни был в бегах, привело отца Фостера в бешенство. Вероятно, поэтому он так ценил эту пластинку. Где она теперь? Необходимо скачать эту песню.

В салоне автомобиля было тепло, приборная доска светилась в темноте. Хотелось уютно откинуться на сиденье и поспать несколько часов. Но когда песня закончилась, Фостер убрал звук, так что в наушниках слышалось лишь отдаленное бормотание, взял мобильный, позвонил Хану и поручил ему встретиться с Хизер у центра завтра утром. Судя по голосу Хана, он был не в восторге отданной перспективы, но Фостера это не волновало.

Он вышел из машины, прошагал по узкой вымощенной дорожке к двери, открыл ее и зажег в холле свет. Фостер испытал облегчение, увидев, что Анна — его уборщица-полька — побывала тут сегодня утром. Он просмотрел почту, не нашел ничего интересного и положил конверты на кипу таких же писем, повесил пальто, снял галстук и пиджак и направился в кухню. Фостер открыл уже наполовину початую бутылку и налил красное вино в большой стакан. «Шеваль бланк» 1962 года. Вчера вечером оно было гораздо приятнее на вкус, но и сейчас оставалось вполне пригодным для питья. Вкус не имел особого значения: Фостеру нужно было выпить по меньшей мере несколько стаканов, чтобы расслабиться морально и физически и спокойно уснуть.

Вино не входило в число его любимых напитков. Ни в каком виде. Его отец после того, как уволился со службы, стал искать новое увлечение и нашел в коллекционировании вин, особенно бордо. Он покупал бутылки из лучших виноградников, с гордостью собирал их, составлял список. Иногда по особым случаям спускался в погреб, смахивал пыль с бутылки, которую хотел выпить, открывал ее и предлагал гостям вместе с описаниями Виноградника, производителя, информацией о том, насколько благоприятным был год изготовления, а также характеристиками вина. Потом медленно потягивал и смаковал стакан в течение всей трапезы, а иногда и целого вечера. Одна из последних фраз, которую произнес отец перед тем, как принял коктейль, положивший конец его страданиям, была: «Следи за погребом, сынок».

— Прости, папа, — пробормотал Фостер, делая большой глоток и морщась от кислоты, образовавшейся после того, как бутылка простояла открытой двадцать четыре часа.

Фостер вышел из кухни и через холл проследовал в гостиную. В двери он почувствовал легкий аромат лаванды от маленьких горшочков с сухими лепестками, которые его мать любила расставлять по дому. Он выбросил их сразу, когда вернулся домой серым ноябрьским днем через несколько недель после смерти отца. И все равно запах оставался. На стенах все еще виднелись призрачные серо-белые следы от теперь уже никому не нужных фотографий и картин. Сервант был пустым, не считая нескольких замусоленных журналов, какой-то книжки и пары подсвечников. Единственной фотографией в комнате, да и во всем доме являлась фотография со свадьбы Фостера, где он был изображен улыбающимся в компании своего лучшего друга и свидетеля Чарли. Тогда они были не разлей вода.

Фостер обвел взглядом комнату. Он переехал сюда семь лет назад, а дом по-прежнему выглядел как съемное жилье. Он стал вспоминать события прошедшего дня, убийство, труп; затем подумал о Барнсе. Тот спросил Фостера, знает ли он историю своей семьи. Фостер не знал и признался в этом. И что? Однако вопрос Барнса напомнил ему об отце. О его последних днях. Это была самая важная для него часть семейной истории.

Фостер шагнул к бюро в дальнем углу комнаты, отец любил сидеть тут, изучая свои бумаги; очки сползали на кончик носа, а на краю пепельницы, дымясь, лежала сигарета. В первый раз за эти годы Фостер поднял крышку бюро, и прошлое точно вырвалось наружу. Здесь стоял стакан с авторучками отца, наполовину использованная пачка писчей бумаги, пресс для бумаги с эмблемой лондонской полиции и выгравированными годами службы в ней — 1954–1988, нож для бумаги в форме меча, фотография Фостера в коротких штанишках, с мамой на Камбер-Сэндс. Он смотрел на нее несколько секунд, а потом закрыл крышку бюро. Закрыл прошлое.