Александр Щёголев - Любовь зверя Страница 8

– А как они вообще, годятся?

– Рыжая, возможно, бросит заниматься. Типичная эмансипе. Зато другая мне понравилась. Тихая-тихая, а в глазах такая тьма появилась, ты бы видела! Смотри, она тебя еще за пояс заткнет… Ладно, постой здесь, я все-таки сбегаю, девчат порасспрошу.

– Да, учитель.

12. Улица

Эмоциональный фон: Ясен из действия

Внешний фон: Отсутствует

– Что это было? – спросил он. – Карате?

Милита устало махнула рукой. И в который раз он отчетливо понял: его она нисколько не презирает. Не презирает узких плеч, не презирает худых рук. Может, ей просто не до того? А может… Нет, чушь собачья! Просто она озабочена, напряжена, даже взвинчена. Ожидание – трудная штука. А он – ее помощник. Свой. Худосочный, комплексующий, болтливый, но свой.

– Нашел японку! Это называется «приемы рукопашного боя».

– А где научилась?

– Папа тренировал. После того, как в детстве у меня одна история случилась, он за меня взялся. К тому же я в спортивном клубе занимаюсь атлетической гимнастикой, рассказывала же.

– Ну, это и так видно, – тонко польстил он. – Мощь, даже страшновато.

Она ухмыльнулась, довольная. Ей понравилось. Он продолжил, развивая успех:

– В жизни не встречал таких девчонок. А если бы сказали, не поверил. Милита, ты не амазонка случайно? Знаешь, кто такие амазонки?

– Знаю. Бабы, которые скакали на лошадях, ненавидели мужиков и отрезали одну сиську, чтобы легче было стрелять из лука. Я не амазонка, убедись, – она выпятила грудь и заржала. Все-таки настроение у нее было устойчивым, тренированным.

Стыдливо скосив глаза, он убедился. Грудь была на месте, в полном объеме. Опять стало жарко – в голове, в руках, в штанах.

– На лошади я скакать пока не умею, хотя мужиков, если честно, ненавижу. Особенно откормленных дураков, жлобов поганых, когда-нибудь точно перестреляю их всех.

И опять руки не двинулись с места. И опять язык не повернулся сказать что-нибудь настоящее. Трус, трус, трус!..

– Значит, ты амазонка на треть, – деревянно пошутил студент, остужая не ко времени вскипевшую плоть. Сам он тоже ненавидел мужиков – в своем лице. Плоть остудилась неохотно, вернув положенный набор чувств. Тоска, горечь…

– Ну что ты за человек! – неожиданно воскликнул он. – Все темнишь, темнишь! Почему ты мне ничего не говоришь? Не доверяешь? Сейчас возьму и обижусь.

Этот всплеск страсти был таким бурным, что Милита растерялась.

– Уйду на фиг, – твердо пообещал студент. – Надоело. За кого ты меня держишь?

Она молчала. Тогда он откинулся на спинку скамейки, отвернулся и удивился себе. И подумал, что так и надо разговаривать со школьницами. И еще подумал, что никуда он не уйдет, конечно. Трус.

– Ладно, – сказала Милита. – Извини, ты прав. Я бы на твоем месте уже давно… Что ты хотел спросить?

– Да хотя бы про пистолет! Ты же так и не ответила!

– Тихо, дурак! Под окнами сидим, не видишь? С пистолетом все очень просто. Это папин, именной, с надписью. На, посмотри. Только из рюкзака не вытаскивай.

Он с мальчишеским трепетом ощупал пальцами прохладную сталь. Его руки впервые тискали подобный предмет.

– Я из письменного стола взяла, сегодня. Папа им никогда не пользуется, у него другое оружие есть. Он не заметит, стопроцентно, а завтра я сделаю, как и было.

– Зачем? Тебе, кажется, сверхсильная женщина живьем нужна?

Милита вновь надолго замолчала. Наконец, призналась. Зло, резко:

– Со страху, непонятно? Даша эта… Неизвестно же, чего она способна выкинуть!

Признание такое далось ей с трудом. Куда сложнее, чем извинение пару минут назад.

– Даша? – проговорил студент. – Ты знаешь, как ее зовут?

Он поразился. Даже привстал. Потом сел. Насчет страха-то он все прекрасно понимал, в отличие от Милиты, но ее осведомленность… А та, доверив товарищу самую неприятную, самую неприличную из своих тайн, сбросив с сильных плеч ее мерзкую тяжесть, успокоилась.

– Врешь? – подавшись вперед, спросил студент. Он, наоборот, разволновался. Впервые он почувствовал, поверил, ясно увидел, что трепотня этой девочки – правда. Что дело серьезно. Что сама девочка – очень серьезно.

– Зачем врать? Она из моего клуба, только гораздо раньше начала заниматься.

– Из какого клуба?

– Ты что, дурак? – сказала Милита ласково. – Из спортклуба, сколько можно повторять.

Она не хамила этому очкарику, столько времени проерзавшему рядом с ней. Ни в коем случае! Вечер сделал свое дело: она решилась. Не рассказать ему, не поделиться с ним самым важным – было бы… Было бы подло. Сильный должен беречь слабого. Не всякого, конечно. Такого – тоненького, стройненького – должен. Его слабость – это его беда… Она действительно ощущала НЕЧТО. Чуть-чуть, проблесками. Все-таки Милита была женщиной, никуда не деться. Под футболкой, под шортами – из плоти и крови.

– Откуда у тебя шприц с наркотиком? Тоже у отца из письменного стола?

– Ха… Да сперла у учителя, и все. Пусть полетает, птичка, поищет.

– У какого учителя?

Она напряглась. Скривилась – будто бы язык прикусила.

– Есть у нас в клубе один, – неохотно объяснила. – Мущ-щина. Бзикнулся со своими законами чести для настоящих женщин. А сам-то… – и не стала продолжать.

– Это там ты стала такой сильной?

– Разве у меня сила? Вот у той… – Милита кивнула на дом, – у нее – да. А мне еще работать и работать… – она сжала кулак и поиграла мышцами, внимательно глядя на руку. Несколько мгновений, увлекшись, шептала: «Гад! Гад!» – ритмично вздымая бицепс, потом прервала баловство и добавила:

– Сила – это, конечно, кайф. Ты умный парень, я тебе скажу честно, как есть. Что делать женщинам, когда все мужики поголовно подонки или ничтожества? Что? Только одно – становиться сильнее их. Иначе нам не выжить. И миру иначе не выжить, без нас-то. Но сильной стать мало, главное – стать личностью. Тогда ты – это ты, а остальные против тебя – никто… Ничтожество и подонки… Ты меня понимаешь?

Студент слушал вполуха, рефлекторно кивая. Проблема сильной личности его мало интересовала – он неотрывно смотрел на зловещий подъезд и странно дергался. Во второй раз за вечер шла борьба между страхом за свою жизнь и страхом за свою честь. Типичное состояние слабой личности. В таких случаях, по обыкновению, побеждало то, что лежит между – невроз. Студенту было плохо.

Боже, думал он, во что я ввязался?

– Ты с ней знакома? – откликнулся он невпопад.

– С кем?

– Ну, с этой…

Милита повела плечами. Как всегда, понять ее не захотели. Гадство. Впрочем, от высоких тем до мелких проблем ей было не очень высоко спускаться, поэтому она ответила безо всяких:

– А-а, слегка. Трепалась с ней пару раз, и все. Еще до того, как Даша спятила. При мне она занималась на особом ре– жиме… да почти и не занималась, ходила очень редко. Была беременная.

– Спятила… Сумасшедшая, что ли?

– Чем ты слушаешь? – рассердилась Милита. – Сто раз одно и то же… Сумасшедшая или нет, но она не в себе, стопроцентно. Не знаю, как там это называется. Свинтила с резьбы недавно, недели три назад. История примерно такая. Девочка влюбилась, подзалетела, а парень наплевал ей в рожу, бросил. Она стала выяснять с ним отношения и случайно убила. Не смогла удержать в себе «взрывную реакцию»… Хотя, это тебе не обязательно понимать. Короче, у нее из-за шока произошел выкидыш. Насчет убийства Игоря… ну, того мальчика… на нее, конечно, никто ничего не подумал, все-таки школьница, беременная, к тому же сама в больнице сразу оказалась. Менты ведь не знали, какая в ней сила сидит. А вышла из роддома уже сдвинутая. Ясное дело – любовника буквально в куски разодрала, ребенка выкинула… И потом, в ней же действительно нечеловеческая силища! А как это на бабу действует в таких ситуациях, хрен знает.

– Школьница? – пробормотал студент, пораженный до глубины изысканной души. – Женщина-монстр – школьница? Шутишь!

– Ха… В девятом классе учится, как и я. В смысле – училась. Сейчас в школу, само собой, не ходит.

Стоп, сказал он себе. Спокойствие и уверенность ограждают меня от внешнего мира, словно стена. Я очень хочу, чтобы мои руки и ноги стали тяжелыми и теплыми. Очень хочу, чтобы мои руки и ноги стали тяжелыми и теплыми. Хочу, чтобы мои руки и ноги… Стоп, не отвлекаться. Над головой – золотой туман, при вдохе он врывается в каналы, наполняет тело до краев, до ступней, при выдохе – поднимается обратно, прочищает, прочищает. Спокойствие и уверенность… Да, обстоятельства мрачные, но вполне рациональные. Да, страшненькие, прямо скажем, обстоятельства. Только психовать еще рано, рано, рано…

– С тех пор, – говорила Милита, – она каждый вечер выходит из дому. Иногда просто побродит по району и возвращается. А иногда на нее что-то находит, и потом в морге не знают, как этих бедняг собрать. Чего она на военных взъелась? Ведь есть же среди них нормальные, вон мой папаша, к примеру. Жлоб, конечно, но зато личность редкая…