Режи Дескотт - Обскура Страница 8

— Вы работали в одном из дорогих публичных домов? — спросил Жан, оторвавшись от своих мыслей. Такая догадка пришла ему на ум из-за ее упоминания об Иветте — негритянке, однажды приходившей к нему на прием.

Марселина Ферро с улыбкой кивнула.

— А теперь вы оттуда ушли? — продолжал Жан, вспомнив о долгом перерыве в сексуальных отношениях, о котором она говорила.

На этот раз все лицо женщины словно озарилось. Улыбка стала шире, так что обнажились мелкие, идеально ровные зубки — два ряда жемчужин в оправе коралловых губ. В ней ощущалось снисхождение с примесью иронии.

Жан сознавал, что этот вопрос выходит за рамки только медицинского интереса, но не мог найти в себе силы от него удержаться. Должно быть, собеседница это заметила, потому что согласилась ответить — из жалости или из желания еще сильнее его себе подчинить?

— До определенного возраста веришь, что перед тобой открыты все пути и что ты сможешь преодолеть любые трудности, — сказала она с наигранной бравадой. — У меня был трудный период в жизни, я уже и не знала, какому святому молиться, и отправилась в это место, надеясь найти там прибежище. Какая наивность! Хозяйка оказалась еще более жестокой, чем все встреченные мною мужчины, вместе взятые. Настоящая торговка рабами — несмотря на все свои улыбки и любезные манеры. Я уж думала, что никогда от нее не освобожусь… И все это, как она уверяла, лишь ради двух ее дочерей — только ради них она приносит такую жертву. Она постоянно о них говорила, но никто никогда их в глаза не видел.

Лицо женщины во время этого рассказа еще больше оживилось, различные выражения на нем сменялись с невероятной быстротой, и Жан, как завороженный, больше наблюдал за ее подвижными чертами, смеющимся взглядом, тембром голоса — всем тем, что было в ней инстинктивного, идущего из самой глубины ее существа, — чем вникал в смысл ее слов. Он не мог не заметить, что все больше подпадает под ее чары, точнее сказать, под ее власть, и не осознать, что она полностью его поработила за время единственного недолгого визита, во время которого без тени смущения продемонстрировала ему абсолютно все, напевая при этом «Дворцовый марш». И что все эти улыбки, которые она ему расточала, эти дразнящие взгляды, которые она то и дело бросала на него, эти слова, которые она произносила своим слегка хрипловатым голосом, — все это были лишь ячейки сети, которой она постепенно его опутывала.

Делает ли она это умышленно, с какой-то целью? Но как могло случиться, что он оказался столь легко уязвимым? Да еще и кем — публичной женщиной, привыкшей отдаваться за деньги!.. Чем она занимается с тех пор, как оставила прежнюю работу? Может быть, она пришла просто из любопытства — чтобы увидеть человека, о котором ей рассказывали, по ее словам, столько хорошего?

За то время, что прошло с момента ее появления, в кабинете сгустился сумрак, но Жан не счел нужным зажигать керосиновую лампу. Он напомнил себе о том, что Жерар наверняка уже явился в гости, горя желанием увидеть Сибиллу. И решил, что все же не стоит оставлять их наедине слишком долго, хотя мысль об этом его слегка позабавила. Посетительница посмотрела на него в упор и спросила, доставая из сумочки кошелек:

— Сколько я вам должна?

Этот вопрос вернул его к реальности, напомнив о том, ради чего она приходила, и возвратив ему статус врача, хозяина кабинета.

— Десять франков.

Пока она искала деньги — по-прежнему с улыбкой, которая, кажется, вообще не сходила у нее с лица, — Жан украдкой ее рассматривал. Была ли она красива? Да, безусловно. Но, кроме того, в ней чувствовалась какая-то лихорадочная возбужденность, причина которой лишь обостряла его любопытство, и тайна, которую он страстно хотел разгадать.

— Во всяком случае, вы ничем не больны, — сказал Жан, принимая деньги, которые она ему протянула. — Даже напротив, мне показалось, что у вас превосходное здоровье. У вас были раньше инфекционные заболевания?

— Нет, мне посчастливилось их избежать.

В этих словах Жан снова ощутил некий вызов.

Бывшая обитательница публичного дома, она смогла оттуда вырваться, что уже само по себе было подвигом. Он знал, какой режим работы обычно установлен в таких заведениях и как их хозяйки закабаляют своих работниц, превращая их в настоящих рабынь с помощью системы долгов: уже с самого начала им в дебет записывались комиссионные вербовщику и расходы на дорогу, если они прибыли издалека. Дальше начиналась череда постоянных расходов, и долг все рос. Чаевые прислуге, траты на парикмахеров, маникюрш и педикюрш, оплата визитов к врачу и лекарств, стирки, украшений, взятых напрокат, а также сигарет, духов, мыла, свечей — это и многое другое увеличивало долг до невероятных размеров. Не говоря уже об алкоголе, употребление которого всячески поощрялось хозяйками публичных домов…

Он все это знал, поскольку ему приходилось лечить многих женщин, которые там работали; перед ним они обычно изливали душу. Жизнь в этом гинекее[2] — хотя и комфортная, с ее праздностью, поздними пробуждениями, болтовней и играми по целым дням, — сковывала их, так же как и долги. К тому же за кулисами внешней роскоши им приходилось терпеть жизнь в тесных конурках, где на кроватях лежали обычные соломенные тюфяки, грязные и кишащие микробами. А также постоянный надзор и необходимость работать во время месячных или беременностей, даже во время болезней — если это была «просто» гонорея или начальная стадия сифилиса. А в периоды особого наплыва клиентов — во время международных ярмарок или выставок — труд проституток становился воистину адским, уже ничуть не отличающимся от рабского, когда им приходилось обслуживать пятнадцать, а то и двадцать клиентов за одну ночь.

От такой работы вся свежесть и красота исчезали за какую-нибудь пару лет.

Итак, его посетительница сумела вырваться из этого ада, тогда как большинство ее товарок в конце концов смирялись со своей участью и оставались там до тех пор, пока возраст не выталкивал их за порог, обрекая на еще более жалкое существование. Как же Марселине Ферро это удалось? Очень немногие женщины находили на это силы… Незаурядный характер? Богатый покровитель? Может быть, торопливость и нервозность, которые не могла скрыть ее наигранная веселость, как-то с этим связаны?.. Эти вопросы лихорадочно крутились в голове Жана и, кажется, не собирались оставлять его в покое.

Он и она поднялись одновременно. На женщине было лиловое платье, подчеркивающее талию и оставлявшее открытыми шею и плечи. В этот момент, когда Жан взглянул на нее, стоящую между столом, смотровым креслом и чугунной печкой, уже остывшей, в этом кабинете, через который ежедневно проходило столько больных, она впервые показалась ему обескураженной.

Жан взял свою сумку с инструментами и водрузил на голову котелок.

— Пойдемте, — сказал он, чтобы нарушить гнетущее молчание.

Когда они оказались на улице, он после некоторого колебания все же пожал ей руку.

— А черная кошка, как на картине, у вас тоже была? — спросил он, все еще не выпуская ее пальцев.

Она лукаво взглянула на него — этот взгляд был по-прежнему живым и ироничным.

— Кошка?.. Ну надо же, вот о чем вы, оказывается, думали!

Что ж, он действительно не заслуживал другого ответа — по крайней мере, сейчас.

— Может быть, я вам об этом расскажу… скоро.

Она произнесла эти слова, будто закидывая крючок с приманкой. Затем, коротко рассмеявшись своим обворожительным хрипловатым смехом, повернулась и стала удаляться по Луврской улице.

В тот день Жан встретился со своей судьбой, но пока об этом не знал.

Глава 5

Погруженный в раздумья, Жан медленно поднялся к себе на второй этаж по каменной лестнице. Сколько раз он торопливо спускался по ней на ночные вызовы… Появление этой необычной женщины, сегодняшней посетительницы, взволновало его больше, чем любой другой визит, а может быть, больше, чем любая другая встреча из тех, что были в его жизни до сих пор, и он смутно чувствовал, что это может сильно поколебать устоявшееся равновесие его повседневного существования. Марселина Ферро…

Дорога домой заняла у него больше времени, чем обычно. То, что он до такой степени поддался внезапному влечению, уже было в каком-то смысле предательством по отношению к Сибилле, и, видимо, поэтому он не торопился возвращаться.

Он толкнул дверь своей квартиры и вошел в прихожую. Громкое ироничное восклицание, донесшееся из гостиной, прервало ход его мыслей. Он узнал этот голос: месье Жерар Рош, собственной персоной, уже прибыл в его владения. Жан поставил сумку на пол и снял котелок. Замерев в проеме двери, ведущей в гостиную, он пристально посмотрел на них обоих: Сибилла стояла на пороге кухни, щеки ее раскраснелись чуть сильнее, чем обычно; Жерар — спиной к окну, на фоне Лувра, с бокалом в руке, словно благодушный супруг, вернувшийся домой после работы. Хорошо хоть мои домашние туфли не надел, мельком подумал Жан.