Игорь Олен - Погреб. Мистическая быль Страница 8

Как джип уехал, Лена пошла курить на кривой «Максов выкос» перед лощиной. Дима побрёл за ней и стоял, свеся длинные лохмы с пасмурных, в стельку пьяных высот своих, ей на плечи. Страсть накатила, стоило Лене вынуть вдруг розовый и гламурный смартфон (клон пухленькой, с налитыми грудями Лены). Плюс ещё зной был, что мозг туманил. Как Лена кончила телефонный трёп: «Мама, норма… Мы в Тульской области…» – Дима, рухнувши, стал хватать её ноги, снизу вверх, норовя вознестись до шеи.

– Жесть… – она злилась, ткнув в него, к ней прилипшего, пальцами. Сигарета из губ её выпала. Отключив смартфон, Лена стала пихать его и второй рукой. – Спятил… Ты, крезанутый… Я скажу Максу… – Лена твердила, но, впрочем, тихо, чтобы не слышал близ избы Хо.

Он сжал её. – Я люблю тебя! – Он шалел от такой к ней близости.

– Всё, Дим, хватит… Ты, блин, как мальчик… Ну, отвали, прошу…

– Я люблю тебя!!

– А я – Макса. Тему закрыли.

– Нет, не закрыли! – он повторял. – Что Макс? Что за Макс?! Он не любит!

– Любит не любит – а Макс мужчина, – фыркала Лена. – Ты не мужчина. Женщина говорит тебе, что не любит… Ты, как репей, пристал… Отвали… – Она пятилась.

– У меня всё горит внутри! – Он трусил за ней на коленях. – Я так люблю тебя!

– Мне плевать. То он шлюхою обзывает, то, дескать, любит…

– Нет, я клянусь!!

– Дим, стухни. Мы с Максом счастливы… Хочешь правду? Я вас не вижу: ни Хо, ни Власа. И ни тебя. Вник? Я вас не вижу. Просто нули… Макс… Макс… Он… Умри – я верна ему буду. Макс – он мужчина. Макс мой кумир навек…

– В школе ты была с Власом… – плакал он. – Ты всё врёшь!

– Отвали. Была маленькой… Школа, школа… Я была девочкой… А вот ты был!! – взвилась она, сверху вниз злобно глядя и не толкаясь; он, прекратив хватать, лишь стоял застыв и держа её талию. – Ты никто был, козявка! – крикнула сипло Лена. – Ты на себя глянь. Кто ты, Дим? Истеричный сопляк, ничтожество… Ничего ты не можешь.

– Я сдал экстерном!

– О! Это стоит лишь аттестата, Дим! Аттестаты в метро купи, сотня баксов… Что с тобой делать? Мне, Дим, семья нужна. Макс талантлив, в «Челси» поедет. Скажешь, второй состав? Будет первый… Это ведь миллионы в год… сотни, блин, миллионов! Но и, глянь, папа – кто? Олигарх… К тому ж есть посмотреть на что. Он красив нереально – Макс. Крышу сносит. Сельские одурели, сам видел. Макс…

– Он не любит тебя! – ныл Дима. – Я за тебя отдам жизнь!

– Кончай, Дим. Только без пафоса… – Лена вынула, пропустив свою руку рядом с его рукой, соскользнувшей к бедру её, из кармана шорт сигареты и закурила, выпрямясь, уперев в ладонь локоть. – Что значит жизнь отдам? Не отдашь. Ты не жизнь отдать хочешь, а меня трахнуть… Блин, не война, чтоб ты жизнь давал за меня или родину… – Лена стала язвить вовсю, осмелев в его хватке, плюс сыпля пепел на его голову. – Он мне жизнь отдаст… Сколько лет мне ждать случая? Ты ботáн, Дим, маленький мальчик… Блин, я не верю. Влас бы не так сказал. Я б поверила, если б он сказал. Власу веришь. Влас это чёткий, крепкий мужчина, он слово держит. Скажет и сделает… Ты ж отдашь, что и сам помрёшь, и меня убьёшь… Дим, не надо!.. Всё, ты расти давай. Твои девочки в пятый класс, Дим, ходят. В них романтизм сейчас. Юнош бледный с взором горящим им как раз в тему. Всякое эмо… Только не мне. Я старая. Мне семью пора. Перезрела я.

– Я люблю тебя!! – он стонал, прижимаясь виском к её низу. – Сделаю! Всё, что хочешь!

Лена пустила ртом дым в прищур. – Я к реке хочу… Я принцесса. Нужен проход к воде, славный рыцарь. Сделаешь?

– Будет, Лен!

И он бросился в травы, чувствуя: жжёт крапива, колет татарник, прыгают блошки и пресекает дух от густой, забивающей нос пыльцы с цветов. Тело сделалось в волдырях, тлело… Он двинул локтем – и расчихался, полуслепой почти по причине болезненных аллергических слёз… Шагнув назад, он увидел: Лена уходит и у избы уже.

Заслужил, щен… Он обернулся. В травах от битвы вмятина – точно кто, с лёту сунувшись, отскочил испугавшись… И стало стыдно. Клялся ведь «жизнь отдать», а не смог сделать той, кому клялся, маленькой тропки… Он, от калитки пройдя к крыльцу, выпил водку, что оставалась, тужась не видеть гордую Лену.

– Как там с проходом? – хекал Хо.

Он молчал.

– Хо, а ты тогда? – встряла Лена, выпятив груди. – Хочется в воду… А мужчин тю-тю. Ну ведь не Дима ж… Хо, прокоси к воде! Я тогда тебе… Скажем так: тебе хочется…

– Оццэнь хоцецца! – перебил тот, дёргая носом меж тёмных линз. – Жуть хоцецца!

– Ну вас… – Лена ушла.

Хо мудрый. Мудрый как Будда. Может, хотел её, но он знал, что, пробей путь к воде, ничего не получит, кроме: «Блеск! Здорово!» – а ожогов, укусов пчёл либо змей будет вдосталь.

– Тот, кто катается, – брякнул Хо, – тому санки.

– Да, – понял Дима и рассмеялся, чтобы скрыть стыд.

– Побегаю…

Так сказав, Хо по тропке спустился в ров с колеями от джипа и час отсутствовал… Но вернулся он раньше джипа.

– Бегал в очках, да? – выдавил Дима.

Хо похихикал.

Стук I

Не было джипа и полдесятого.

Солнце падало за избой. Лена, взяв смартфон, разговаривать вышла в сад (звонить Максу?). Дима с Хо продолжали пить.

Тень, скрыв двор, приумятый Хо накануне, лезла к плетню, вниз. Пойма померкла; тени стеблей и листиков плюсовались к потёмкам. Но склон за речкой был ещё в солнце.

Всё как и надо, разве что зной пропал.

Дима взял из своих вещей свитер, чуя, что стынет. Лена сказала, что дозвонилась и что не едут, так как им «режут мясо». Чуть посидели, и она выдала:

– Что мы здесь как лентяи? Ну-ка, огонь давай! Чтоб приехали – и, блин, мясо на угли.

Хо сложил костерок.

Дима стал в избе топить печь. Тяга сделалась ярой. Пламя гудело. Он, склонясь к полу, чувствовал токи воздуха. А ещё там, у пола, пахло духами… то вдруг ванилью и пирогами… то скотобойней. Он решил: пуд полом есть флакон духов, крыса сдохла либо ещё что. Он проклинал свой нюх, восприимчивость и чувствительность. Набив топку, он вышел. Хо разводил костёр; Лена нежилась с сигаретой.

Пойма с лощиной полнились тенью. И было стыло, точно июль стал август. Дым от костра сгибался и утекал вниз к речке… Шум всех привлёк.

– Макс, Макс!! – Лена бросилась за плетень в калитку.

Двигатель смолкнул. Слышался голос, но незнакомый. Дима побрёл туда. Возле джипа Влас с коробом на груди ждал шедшего с мужичком в старой мятой бейсболке Макса.

– Не… – твердил мужичок с огромной косой. – Не буду.

– Как? Уговор был!

– Я думал, шутют. Часто тут шутют про Ведьмин Кут. Думал: к Васину вы, окраинный на селе тут. Ну, думал, шутют. Тут так в обычае. А вы – в Куте… Вам тут не скосют.

– Я умоляю! – Лена вихлялась перед застенчивым сельским гостем. – Выручьте! Искупаться бы… А пройти не могу никак. А у вас ведь коса.

– Спецальная. – Мужичок мягко сдвинул бейсболку. – Есть косы всякие. Луговая – травы в лугах косить, где взмах шире. Есть и садовые косы, малые… Тут не буду. Рядом под Васиным бы скосил вам. Хочете? – он махнул рукой.

– Что не скусите? – начал Дима, выбредший с пивом, мыслящий верх свой над глупостью мужичка, над тупостью сельской жизни. Он покорить хотел (сходно Лена кокетством) глупого гостя собственной лихостью (заодно оправдать провал по прокладке тропинки). – Что пугать? Про ведьм слышали! Мы здесь день почти, нечисть выгнали. Смылись, только вслед пыль вилась! Ну, за дело, друг!

Мужичок вновь поправил бейсболку, хмыкнув. – Завтре посмотрим, как запоёшь.

– Вас как звать? – Лена спросила, тронувши мужичка. – Я – Лена.

– А Николаем звать. Палычем.

– Николай, значит, Павлович! – завела, став вперёд грудью, Лена. – Мы уезжаем. В Англию. Нам хотелось побыть в России, и мы нашли её… Место чудное! Только гляньте, прелесть какая! Что за закаты! Золото! Травы прям колдовские! Запахи! Место райское. Здесь не может быть зла, поверьте. Я вам клянусь… Я знаю! Зла нет вообще. Вы верите бакалавру? Я бакалавр, учёная. Мы огонь зажгли, и мы печь сейчас топим. Дым над трубой вон! Мы всё обжили. Страшного нету. Вы явно умный и вы бывалый, Николай Павлович… Вы давно здесь живёте?

– Я? Я родился тут.

– Были раньше здесь в Куте?

– Как же! Бывал, да.

– Что здесь случилось? Кто здесь погиб?

– Не слышал.

Лена смеялась. – Я так и знала! Лишь суеверия… Лично я жила б здесь, а не в вашем селе, где тесно. Здесь, блин, приволье. Фёдор Михайлович, был такой вот писатель, что писал? Красота – это сила. Здесь так потрясно, что никакого зла нет, реально! Нá спор хотите? Скóсите?

Но гость некал.

Влас, держа короб с купленным, вставил: – Что здесь боятся?

– Погреб.

– Где он? В лощине?

– В ней, ну да.

– Значит, – встрял Макс, – здесь некий погреб; погреб боятся. Но ничего не случилось ведь?

– Так не ночь… – И, с косой в руке, мужичок оглянулся, точно услышал что. – Жди, – добавил.