Александр Мишкин - Anamnesis mali. История беды Страница 8

– Михалыч подключичку ставил!

– Бывает, – кивнул я головой, – И что?

– Палыч, не поверишь! Семнадцать дырок! – Витаминыч вцепился руками в собственные волосы, – И все – справа!

– О……ть! – потрясённо прошептал я.

– Представляешь, я, когда дырки увидел, – первая мысль была: гномик из автомата Калашникова стрелял. Маленького такого… Очередью! – не отпуская волосы, шеф принялся раскачиваться из стороны в стороны, – Палыч, может его побить, а?

– Не поможет, – вздохнул я, – Лёгкое проткнул?

– Опять же, не поверишь: не проткнул! – Витаминыч вскочил и вновь принялся метаться по комнате.

– Мастер! – восхитился я.

– Убью! – возразил шеф и выскочил в коридор.

Откуда долго ещё потом доносились неясная возня и сдавленные крики…

Теперь понятна моя сегодняшняя тревога: Михалыч ушёл к своим больным уже давно. Очень давно: больше часа назад. И до сих пор не возвращался. Ох, не к добру…

Иллюстрацией к моим тревожным мыслям загорелась и заморгала лампочка на нашем «горевестнике» – табло над дверью ординаторской. Пронзительно зазвенел звонок.

Мигала лампочка под номером «3». Палата Михалыча.

– Петрович, подъём! В «тройке» – клиническая смерть!

В несколько секунд мы пронеслись по коридору и влетели в палату.

– Остановка дыхания! – коротко пояснила сестра, склонившаяся у синеющего тела.

– Ромин?! Какого ……..…? – успел удивиться я, прилаживая дыхательную маску к лицу умирающего.

Ну, уж от этого-то я никак не ожидал ничего подобного! Молодой мужик, тридцати с чем-то лет, к нам поступил на плановое восстановление сердечного ритма. Случилась с ним мерцательная аритмия на фоне усталости и перепоя. Бывает у молодых, чего уж там. Ритм мы ему, конечно, восстановили. И сегодня, ближе к вечеру, планировали перевести в кардиологию.

Остановку дыхания Ромин выдать ну никак не должен был! Тем более, что… Я присмотрелся и выругался про себя: пациент, похоже, был в полном сознании! Таращился выпученными испуганными глазами и переводил вполне осмысленный взгляд с меня на Петровича и обратно. Но не дышал!

– Ритм синусовый, сто в минуту. Давление сто сорок на восемьдесят! – сообщил Ванька.

Отлично. Но откуда – остановка дыхания?! Ладно, потом разберёмся:

– Ларингоскоп, трубку! Готовьте вентилятор.

Качнув несколько раз «гармошку», я отнял маску от крайне удивлённого лица несчастного Ромина и быстренько утановил ему в трахею трубку. Петрович потыкался в кнопки аппарата искусственной вентиляции лёгких – тот ритмично запыхтел. Я подсоединил переходник к трубке:

– Кислород добавь! Синеват клиент…

Покончив с первоочередными задачами, мы с Петровичем задумчиво застыли над Роминым. Тот всё так же удивлённо созерцал нас немигающим взором.

– Палыч, мне кажется, или он в сознании? – поинтересовался Ванька.

– Не кажется. В сознании, – буркнул я.

– А хорошо ли это?

– Нехорошо.

И в самом деле: в полном сознании лежать с трубкой в трахее на искусственном дыхании – ощущения не из радостных!

– Глушим? – шёпотом спросил Петрович.

– Угу, – так же тихо ответил я.

Понимающая сестра уже была рядом с полным шприцем и вопросительно смотрела на меня. Я кивнул:

– Валяйте, чего уж там…

Поршень резво затолкал прозрачную жидкость в вену. Глазки несчастного Ромина закатились и он забылся глубоким медикаментозным сном. Вот и славно.

– Что здесь случилось? Чего это вдруг клиент дышать перестал? – покончив с первоочередными задачами, я приступил к расследованию.

– Виктор Михалыч… – понурившись, пробормотала сестра.

– Свят, свят, свят! – Петрович истово перекрестился.

Я напрягся: что на этот раз?

– Так: медленно, с чувством и подробностями. Начинаем излагать.

Сестра глубоко вздохнула, печально посмотрела на меня и приступила к рассказу. По мере приближения к развязке, наши с Петровичем лица становились всё длиннее и длиннее. Было, отчего…

Итак, Михалыч явился с обходом в палату и с порога окинул орлиным взором своих подопечных. Коих было два экземпляра: уже знакомый нам Ромин (молодой, бодренький и почти здоровый) – слева; и пациент с инсультом, без сознания, на аппаратном дыхании – справа. Диспозицию следует запомнить – это важно!

Ромин имел неосторожность пожаловаться на бессонницу: дескать, всю ночь не спал, да и днём не случилось. Нельзя ли что-нибудь с этим сделать?

Михалыч благосклонно кивнул и обратил свой взор на второго пациента. Тот ни на что не жаловался: по причине отсутствия сознания. Зато вёл себя неправильно: изредка пытался дышать сам, мешая чёткой работе «вентилятора» (аппарата искусственной вентиляции лёгких). В таких случаях обычно вводится инспирон (Название препарата вымышленное, механизм действия и эффект – реальные. Прим. автора). Который парализует всю мускулатуру, в том числе и дыхательную. Дыхание при этом, естественно, останавливается.

В мозгу Михалыча сформировался чёткий клинический план: клиенту слева назначить реланиум, чтобы поспал, а тому, который справа – инспирон. Чтобы не дышал, коль уж за него это делает аппарат. Пока всё правильно и обоснованно.

Ужас начался потом. Михалыч развернулся на сто восемьдесят градусов к сестричке, пост которой находился за его спиной, у входа в палату. И, точно помня, что по правую руку у него – тот, что на «вентиляторе», а по левую – тот, которому поспать бы, распорядился:

– Этому (махнув большим пальцем левой руки за спину) реланиум, а этому (правый большой палец указал на ничего не подозревающего Ромина) – инспирон!

И торжественно покинул палату с чувством выполненного долга.

Сестра, естественно, бросилась выполнять назначения доктора. Сначала она вкатила реланиум пациенту на «вентиляторе». Тот, поскольку был без сознания, эффект оценить не смог.

А вот Ромин – смог. С блаженной улыбкой он наблюдал, как сестра вводит ему в вену лекарство. В предвкушении глубокого и спокойного сна с цветными, радостными сновидениями…

Сон почему-то не пришёл. Вместо него явился кошмар: несчастный Ромин вдруг с удивлением понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, ни чем-либо ещё. И, что самое удивительное, – не может вздохнуть!

Впрочем, удивлялся клиент недолго. Потому что начал задыхаться и, естественно, синеть. Обнаружив нездоровую окраску пациента, сестра встревожилась и нажала «тревожную» кнопку. Дальше вы знаете…

– ………….ь! – потрясённо прошептал Петрович и уселся на сестринский столик. Тот подозрительно затрещал.

– Абсолютно согласен с коллегой! – кивнул я и сурово уставился на сестру, – А вы-то куда смотрели?

Она потупилась:

– Так ведь доктор назначил…

– Она права, Палыч! – Ванька сполз со столика и подошёл ко мне, – Доктор сказал – сестра сделала. Иначе бардак получится. Пошли лучше Михалыча искать. Кстати, где он?

Сестра открыла было рот, чтобы ответить… да так и застыла, глядя испуганными глазами куда-то за наши с Петровичем спины. Мы обернулись.

Несмотря на середину дня, за окном заметно потемнело. Солнце, до этого нещадно палящее и выжигающее в нашем степном краю всякую поросль, теперь скрылось за огромной, иссиня-чёрной тучей. Той самой, которая совсем ещё недавно висела далеко за рекой.

Сама туча подползла почти вплотную к больнице. И видоизменилась: из её нижнего края вдруг вырос правильный чёрный конус и, ввинчиваясь в воздух, удлиняясь и расширяясь на глазах, потянулся к земле. В считанные секунды чёрное остриё ткнулось в степь, взметнув огромный куст пыли. Который, бешено вращаясь, принялся взбираться вверх по чёрной странной «ноге», выросшей из тучи.

Вся эта удивительная конструкция быстро расширялась и вращалась всё стремительнее. И приближалась! Вот она достигла реки и на какое-то время изменила цвет с чёрного на серо-седой, всосав в себя воду из Урала и подняв её к самой туче. Впрочем, ненадолго: за несколько секунд вращающееся чудовище перешагнуло реку и коснулось небольшого перелеска. Вырваные с корнем деревья взметнулись в воздух и закружились в странном и страшном танце, поднимаясь всё выше. До нас донёсся низкий угрожающий рёв.

– Палыч, это что, – торнадо?! – недоверчиво спросил Петрович.

– Наверное… По крайней мере, очень похоже, – не веря своим глазам, пробормотал я.

А смерч набирал силы. Его конус всё утолщался, вбирая в себя тонны пыли, земли, да и всего прочего, что попадалось на пути. Выдрав несколько телеграфных столбов, чёрная воронка добралась до ажурной вышки ЛЭП и легко подняла, закрутила её, предварительно смяв, будто спичечную. Бешено вращающаяся чернота озарилась изнутри синими сполохами: это искрили оборванные высоковольтные провода.

В палате раздался противный писк: лишённые электропитания, остановились «вентиляторы», дышащие за наших пациентов. Вернее, дышавшие…