Адам Нэвилл - Судные дни Страница 9

– Из-за установления этой иерархии вы и ушли?

– Не только. Она выбирала фаворитов и среди новых адептов. Обычно девушек. Тех, кто больше приносил денег и лучше лизал задницу. Тех, кто потворствовал ей и ничем не угрожал. Умных. Похожих на нее. Манипуляторов. Тех, кто мог выбирать себе парней. Девушки всегда были хорошенькие. Она использовала их, чтобы привлекать мужчин, и они занимались персональными медитациями с клиентами. Богатыми клиентами. Боже мой, мы все принимали целибат, а она торговала девочками. Они сделали бы что угодно для нее и для Собора. Вы знали, что в прошлой жизни она содержала бордель?

Кайл кивнул, глядя в монитор.

– А мы вот не знали. Это всплыло позднее, после американских событий. Но она снимала комнаты на Уимпол-стрит для своих фаворитов. Пара симпатичных мальчиков там тоже была. Они получали очень дорогие подарки за свои услуги. У них была своя комната на первом этаже, в передней части дома. Чтобы мотивировать остальных, заставить нас ревновать и бороться за ее внимание. И мы, наверное, себя выдали. То, как себя чувствовали. Кислые лица. Болтовня. Сплетни. А у Семерых были информаторы среди нас.

– Как по-вашему, что она здесь делала?

Личико Сьюзан съежилось от злости:

– Нам говорили, что Катерина пребывает в постоянной медитации. Но при этом присутствует среди нас. Что она все и всегда о нас знает. Что мы думаем и чувствуем. Семеро говорили, что она нас защищает. И оценивает, чтобы выбрать достойных вознесения. Конечно, мы ведь исповедовались перед ней в первые дни, и она знала все наши тайны. Она прекрасно знала, как на нас воздействовать. И Семеро, наученные ею, обвиняли нас в инакомыслии. Выгоняли кого-то. Нам всегда казалось, что они правы. Мы не могли отрицать того, в чем нас винили, и мы исповедовались снова и снова.

– Почему?

– Мы отчаянно мечтали, чтобы нас приняли. Боялись быть отвергнутыми. Боялись, что она выгонит нас, если мы не покаемся. В ее отсутствии все стало лишь таинственнее. Она была самой тайной. О, она была очень умна. И ленива. Забрать такое могущество, не пошевелив и пальцем! Она мыслила стратегически.

– Как она поступала с людьми, которые лишались ее милости?

– На второй год моего пребывания здесь ввели ужасные наказания за неповиновение. Ужасные.

– Вы не могли бы рассказать подробнее? Это были физические наказания?

– В некотором роде. Для начала вас исключали, и это было хуже всего. Над вами издевались все члены Собора, которым было велено говорить самые страшные вещи. Прямо в этой комнате, где мы отказывались от прошлой жизни. В этом месте искренности и единения. Это казалось кощунством.

– А физическое насилие?

Сьюзан нахмурилась.

– Да, но все было не так, как писали в газетах. Ты наказывал себя сам. Веревками. Ну порол себя. Я никогда не видела, чтобы здесь кто-то кого-то ударил. Здесь такого не было. Но именно здесь они придумали то, что делали потом во Франции и Америке. Физическое унижение. Физически унизить человека перед всеми. Сделать его примером. Здесь я всего четыре раза видела, как они заставляли людей бичевать себя. Как это называется? Флагелляция?

– И все это время она была здесь? Вела роскошную жизнь?

– Я стала чувствовать себя рабыней, – кивнула Сьюзан. – Весь день бродила по улицам, продавая этот жалкий журнальчик. Ужасная безнадега. Иногда не удавалось продать ни одного, а ведь лучших продавцов награждали. Я не могла это вынести. В конце концов просто стала просить милостыню. Меня тошнило, когда я сюда возвращалась. Они наказывали меня – и других, кто не выполнил задачу, – выгоняя на улицу до самого утра, пока мы не приносили нужную сумму. Мы все превратились в нищих рабов. Некоторые девушки даже, ну, торговали собой. На улице.

– Это и стало катализатором? Последней соломинкой? Вы тяжело работали, не получая за это денег, а она богатела?

– Я… мне нужно присесть. У вас нет больше воды?

Кайл шагнул в кадр и помог Сьюзан сесть на пол, на котором она обмякла кучей. На улице садилось солнце, по краснеющему небу бежали оранжевые и розовые облака. Он протянул ей испачканную помадой бутылку и посмотрел на сжавшуюся фигурку на полу. Это место снова уничтожало Сьюзан Уайт.

Неудивительно, что она боялась даже посмотреть на здание.

Когда они возобновили съемку, старуха смотрела куда-то перед собой, как будто забыв, что камеры стоят в этой же комнате. Непонятно было, с кем она говорит. Дэн трижды попросил ее смотреть в объектив.

– Я думаю, что решила уйти, когда продавала «Благую весть» на улице, – второй год пошел. Я помню день, когда я, простуженная, замерзла и промокла. Кажется, у меня был грипп, и я бродила где-то за Британским музеем. Упала в обморок. Потом пришла в себя, совершенно больная. Села на скамейку. В тот день я ходила с сестрой Герой, но не смогла ее найти. Поэтому одна сидела на скамейке, промокшая до костей. Никакого уважения к себе или достоинства у меня не осталось. Я сломалась. Сидела под дождем, жалела себя, а потом увидела брошенный «Ивнинг Стандард». Кто-то оставил его на скамейке, и я хотела взять его и прикрыть голову от дождя и тут увидела заголовок. Я почувствовала, что это знак. Тогда что угодно могло быть знаком. Понимаете, как-то так мы и воспринимали мир. Там было написано что-то вроде «Главных спиритологов Лондона». Я нашла статью. Там была она. Катерина. В разделе светской хроники. На каком-то приеме, одетая, как кинозвезда. Вся в драгоценностях, с прической. Окруженная богатыми людьми. А я умирала под дождем. Тогда я пошла в газетный киоск и купила двадцать экземпляров. Потратила все деньги, которые заработала за день. Принесла газеты сюда и раздала всем. Чтобы показать, на что мы работаем. Каждый день, в дождь и холод. Я спросила их, неужели ради этого мы все бросили.

– С этого началась революция?

Сьюзан устало покачала головой:

– Нет. Не совсем. Это просто подтвердило то, что некоторые из нас – кому уже хватило – думали о Катерине. В это время люди все равно начали уходить. Толпами. Она получала письма с угрозами от родителей сестры Урании. Могущественная, богатая семья. Катерина каждый месяц получала деньги из ее трастового фонда. Я слышала, что юристы сестры Ханны тоже постоянно пишут Катерине. Все пошло наперекосяк. Совсем не так. Мы стали привлекать слишком много внимания. Особенно после того, что Чарльз Мэнсон сделал в Калифорнии. [5] Но большинство просто проглотили ту статью. Они слишком любили Катерину. Были слишком преданны. Ничто не могло этого изменить. Даже я дала Собору еще один шанс, хотя все внутри меня было против.

– Что с вами сделали за эти газеты? Вас наказали?

– Нет. Наоборот, Катерина прислала мне подарок. Жемчужные серьги. Нам запрещали носить украшения. Я ничего не понимала. Как это? Но… но зимой случилось еще кое-что. Мы называли это священным ужасом, и вот он-то и стал последней каплей.

У Кайла сжался желудок. Этого и хотел Макс.

– Расскажите, как это началось? Как выглядело?

Сьюзан кивнула. Видно было, что она устала и нервничает. Честно говоря, раньше он никогда не видел такого измученного человека.

– Дело было не только в том, что собрания при Семерых стали другими. Изменилась сама атмосфера. Все изменилось. Все наши идеи. Как будто мы повернули на другой курс.

– Как так?

– О самопознании речь больше не шла. Мы не изучали себя. Больше не было никакого равенства или честности. Теперь главной целью стало избрание. Мы всегда считали себя особенными. Не такими, как все, ну вы понимаете. Но теперь нас учили, что мы выше любого, не принятого в Собор. Среди нас поощрялось презрение к миру за этими стенами. Впервые появилось слово «сырой» как обозначение тех, кто не входил в нашу маленькую семью. Я помню, как нам говорили, что любые поступки на пользу Собора оправданны. Служа сестре Катерине, мы оставались невинными. Здесь мы должны были освободиться от совести и жалости и верить только в себя. Посвятить всю жизнь интересам Собора. Новым девизом стало «Власть через богатство». Нас учили использовать людей и поощряли тренировки друг на друге. Для контроля над мужчинами все чаще использовался секс. Нам приходилось спать с кем угодно по приказу Семерых. Я не помню, чтобы учитывалось наше мнение, но в этом был весь смысл. Нас сводили с людьми, которые нам не нравились. Если кто-то влюблялся по-настоящему, а это, конечно, бывало, Семеро разрывали пару, подкладывая девушку под другого. Мы могли любить только Катерину. Мне казалось, что в нас поощряют худшие наши черты. При этом новом режиме лучше всего жилось самым хитрым… – Сьюзан замолчала и уставилась в пол. Кажется, ей стало стыдно.

Кайл обменялся взглядами с Дэном, тот вопросительно приподнял бровь. Кайл покачал головой, прошептав: «Продолжай».

– Ее никто не видел. Ни разу не слышал за целый год. Но, кажется, чем дальше она была от вас, тем хуже себя вела.