Пьер Леметр - Три дня и вся жизнь Страница 9

Без денег бегство невозможно.

Все пропало. Ему придется остаться и ждать, когда его арестуют.

Антуан был подавлен, но меньше, чем мог бы быть.

Он новыми глазами взглянул на свою комнату. И набитый носками и футболками рюкзак с торчащим из наружного кармана Человеком-пауком сразу показался ему нелепым.

Он упивался мыслями о побеге, но верил ли он в него по-настоящему?

На него вдруг навалилась чудовищная усталость. Слезы закончились. Он чувствовал себя совершенно измотанным.

Засунув рюкзак под кровать, а сберкнижку и документы в ящик письменного стола, он рухнул на постель.

Во сне ему вновь привиделось, что он бредет к большому буку с Реми на спине. Перед глазами то и дело возникали безвольно повисшие детские ручки. Ему никак не удавалось продвинуться вперед. Несмотря на все его усилия, расстояние не сокращалось. Тогда он глянул под ноги, где валялись его часы. Они были точно такие, как в жизни, с флуоресцентным зеленым браслетом, только еще большего размера. Не заметить их было невозможно. Реми куда-то делся с его плеч. Вместо него Антуан тащил теперь гигантские часы, которые весили больше, чем ребенок. Он шел по лесу, удаляясь от Сент-Эсташа.

Услышав какой-то звук позади себя, он остановился и обернулся.

Это был Реми. Он лежал на животе в темной могиле. Он не умер, только поранился, но жестоко страдал, потому что у него были сломаны ребра и ноги. Реми тянул руки к краю могилы, к свету. К Антуану. Он звал на помощь, он хотел, чтобы ему помогли вылезти из этой ямы. Он не хотел умирать.

Антуан!

Реми вопил не умолкая.

Антуан попытался помочь ему, но ноги не шли; он видел, что малыш тянет к нему руки, слышал его мольбы, переходящие в завывания…

Антуан!

Антуан!

Антуан!

– Антуан!

Внезапно он проснулся. На краю постели сидела мать и, прижав ладони к груди, с беспокойством смотрела на него.

– Антуан…

Очнувшись, он сел в постели. И сразу все вспомнил.

Который час?

В комнату с первого этажа проникал желтый свет.

– Ты так кричал, что напугал меня… Антуан, ты что-то скрываешь?

Антуан сглотнул слюну и отрицательно покачал головой.

– А, скажи? Ты что-то скрываешь?

Может, пора во всем признаться? Если бы он окончательно проснулся, то, конечно, поддался бы искушению освободиться от чересчур тяжелого для него груза. Он бы все рассказал маме, все. Но он с трудом понимал, что происходит.

– Ты спишь одетый, прямо в ботинках… Это на тебя не похоже… Если ты заболел, почему не сказал мне?

Мать накрыла его ладонь своей; он отдернул руку. Физический контакт с ней был ему неприятен.

Она не чувствовала себя задетой, все подростки такие, она читала статьи на эту тему. Не следует принимать подобное поведение на свой счет, тут дело в возрасте. Пройдет со временем.

– Ты нездоров?

– Все в порядке, – ответил Антуан.

Госпожа Куртен приложила ладонь ко лбу Антуана. Она всегда так делала.

– Конечно, тебя тоже выбила из колеи эта история. Да еще жандармы со своими вопросами… само собой, ты к такому не привык…

Она смотрела на него с нежной улыбкой. Обычно такое отношение раздражало Антуана: нечего на меня так смотреть, я не младенец, – но на сей раз он уступил, ему хотелось утешения. Антуан прикрыл глаза.

– Ну ладно, раздевайся-ка и ложись.

Она погасила свет и вышла, оставив дверь широко открытой.

Антуан уснул только под утро.

6

Назавтра вертолет службы гражданской безопасности уже с рассвета кружил над городом. Он возвращался через равные промежутки времени, прохожие поднимали голову и следили за ним глазами. Коллеги из департамента прибыли на помощь жандармам Боваля. Пикапы и голубые автомобили сновали туда-сюда по центру и бороздили окрестные дороги.

Скоро сутки, как пропал малыш Реми.

В лавках, где горожане обменивались новостями, царил пессимизм. И смутное негодование – то против полиции, то против мэрии. И вправду, жандармы не сразу заинтересовались этим исчезновением. Им бы следовало тотчас начать поиски малыша.

Относительно упущенного ими времени мнения разделились: одни говорили, три часа (это очень много – три часа, если пропал шестилетний малыш!), другие – больше пяти. На самом деле данные у всех разнились, потому что у каждого была своя точка отсчета. В котором часу заметили отсутствие ребенка, около полудня? Нет, было не меньше двух часов дня – кто-то видел, как госпожа Дэме с беспокойством расспрашивала лавочников. Вовсе нет, Реми провожал отца, который возвращается на фабрику в тринадцать сорок пять. Ладно, подытожила госпожа Керневель, относительно времени никто не уверен, однако мэрии следовало бы отреагировать. На этот счет все были более или менее солидарны: господин Вейзер даже не хотел сообщать жандармам! Говорил, что малыш вот-вот вернется и что они выставят себя дураками, если станут паниковать из-за пустяков!

Антуан не выходил из своей комнаты. Поглядывая на соседский сад, где не происходило ничего особенного, он пытался сосредоточиться на трансформерах. Господин Дэме еще на рассвете отправился на поиски Реми и больше не появлялся.

Зато мать Антуана регулярно возвращалась домой с новой информацией, противоречащей предыдущей.

Около полудня в город прибыл автомобиль регионального телевидения, и журналистка принялась расспрашивать прохожих. Съемочная группа запечатлела дом семейства Дэме и уехала.

Чуть позже госпожа Куртен сообщила, что с утра жандармы допросили учителя коллежа, однако не смогла назвать его имя.

После чего появилась информация: водолазы службы гражданской безопасности будут на пруду к четырнадцати часам.

Госпожа Куртен направилась к Бернадетте, чтобы посоветовать ей (остальные ее поддерживали) не ходить туда, но тщетно. К половине второго в саду собралась уже дюжина соседей, готовых сопровождать госпожу Дэме. Одни собирались помочь ей в поисках, другие – просто поддержать. Когда они тронулись в путь, можно было поклясться, что они идут на похороны. Никто особенно не верил в успех предприятия.

Антуан смотрел вслед удаляющейся компании. Может, ему тоже следует пойти? Уверенность в том, что ничего не найдут, придала ему решимости.

На дороге собралась целая толпа. Издали невозможно было понять, что это – траурное шествие или турпоход.

Госпожа Антонетти сидела на тротуаре в плетеном кресле и с нескрываемым презрением, на которое никто давным-давно не обращал внимания, наблюдала за проходящими мимо нее горожанами.

Чтобы население не подходило к краю пруда и не мешало водолазам работать, жандармы выставили заграждения. Когда появилась Бернадетта, которую с двух сторон поддерживали госпожа Куртен и Клодина, служащий госбезопасности не знал, как ему поступить. Нельзя же запретить матери присутствовать, возмутились вокруг него. Агент был человеком нерешительным, однако заграждения закачались, раздались недовольные возгласы, послышалась брань, люди впадали в лихорадочное состояние, с первых мгновений сопровождавшее эту историю. Чиновник предпочел уступить и задумался: кого он может пропустить в огороженную зону для сопровождения Бернадетты?

К счастью, появился жандармский капитан. Решительно взяв Бернадетту под руку, он самолично отвел ее к пикапу и налил ей чаю из своего термоса. Оттуда госпожа Дэме не видела ничего, что происходило на пруду, но она была рядом.

Антуан стоял в сторонке. К нему подошла Эмили. Ей хотелось заговорить с ним, но она не успела, потому что появился Тео, потом Кевин, а вскоре и остальные мальчишки и девчонки. Все они копировали выражения лиц и слова своих родителей. Некоторые едва знали Реми, но казалось, они все считают его младшим братиком, так же как все взрослые – сыном.

– Арестовали господина Гено, – бросил Тео.

Это известие вызвало шок. Гено был их преподом по естествознанию. Толстяк, про которого разное поговаривали. Кто-то видел, как он выходил из сомнительного местечка в Сент-Илэре… Эмили удивленно обернулась к Тео:

– Но господин Гено не у жандармов, я его видела утром!

Тео был категоричен:

– Если ты его видела утром, значит он еще не был арестован. Но я утверждаю, что он у жандармов и что… ладно, больше я ничего не могу сказать.

До чего надоела эта его манера внезапно умолкать с единственной целью – заставить себя упрашивать. Но Тео всегда такой, вечно напускает на себя важность. Все хотели знать, раздались настойчивые возгласы. Тео уставился на свои ботинки и крепко сжал губы, будто не мог решить, какую тактику выбрать.

– Ну ладно, – наконец процедил он. – Но только между нами, ясно?

Все шепотом поклялись. Тео понизил голос, так что его стало едва слышно, и пришлось наклониться к нему, чтобы понять, что он говорит:

– Гено педик… У него уже бывало… с учениками… Родители жаловались, но дело замяли. Директор коллежа попросил, ясное дело! Вроде он любит совсем маленьких, если вы понимаете, о чем я. Его часто видели возле дома Дэме. Думают, может, и директор тоже это самое…